Мэри Луиза кивнула.
— У него впереди было блестящее будущее. Я не собиралась позволить одной ошибке разрушить всё это.
Я почувствовал стеснение в груди. Жертва, которую эта женщина добровольно принесла ради своего сына, была непостижимой. По крайней мере, по меркам моей семьи.
— У меня был государственный защитник. Прокурор предложила мне сделку. Если бы я признала себя виновной, она рекомендовала бы мне один год, учитывая уже отсиженное время, плюс возможность досрочного освобождения. Я должна была отсидеть максимум шесть месяцев. Шесть месяцев, и я была бы дома. Я бы увидела, как мой мальчик заканчивает школу. Я бы отправила его в колледж.
— Что случилось со сделкой? — спросила Слоан, подаваясь вперёд.
Мэри Луиза пожала плечами.
— Прокурор дала рекомендацию. Но по какой-то причине судье сделка не понравилась. Он сказал, что наркотики слишком долго проникали в общество, и пришло время подать пример таким преступникам, как я.
Слоан поморщилась.
Моя свободная рука, лежавшая на колене, сжалась в кулак. Я тоже знал, каково это — быть во власти извращённой системы правосудия.
Мэри Луиза подняла ладони.
— И вот я на одиннадцатом году двадцатилетнего заключения. Но я просыпаюсь каждый день такая счастливая, что здесь я, а не мой ребёнок.
В этой комнате было слишком жарко. Мой галстук был слишком туго затянут. Мне нужно было подышать свежим воздухом.
— Мне так жаль, что это случилось с вами, — сказала Слоан.
— Вы не знаете, снимали ли отпечатки пальцев с пакетов или наркотиков? — спросил я.
Она покачала головой.
— Я уверена, что этого не делали. С момента ареста до изменения моего заявления о признании вины прошло всего несколько дней. Я сомневаюсь, что какие-либо доказательства были обработаны. Мой второй государственный защитник рекомендовал нам подать апелляцию. Он думал, что мы сможем доказать мою невиновность, не вовлекая в это моего сына. Он копался в этом деле, готовясь подать ходатайство. Затем он устроился на работу в фирму своей тёщи и переехал в Нью-Йорк, — устало сказала она. — Сейчас я работаю с государственным защитником номер четыре, и она так перегружена работой, что ей требуется неделя, чтобы ответить на мои звонки.
— Это действительно несправедливо. Но вы не кажетесь озлобленной, — сказала Слоан, бросив на меня нервный взгляд.
Она была готова пообещать этой женщине весь мир. Я убрал руку со спинки её стула и сжал её ногу под столом.
— Злоба — это пустая трата энергии. Всё, что я могу сделать — это извлечь максимум пользы из данной ситуации.
— Похоже, вы времени зря не теряли, — сказал я, открывая файл, который принёс с собой.
Её брови приподнялись.
— Это что, досье на меня?
— Где ты… впрочем, неважно, — поправилась Слоан, прежде чем снова повернуться к Мэри Луизе. — Чем вы занимались после вынесения приговора?
— Я получила степень младшего специалиста в области бизнеса и ещё одну в области творческого письма.
— Вы основали программу творческого письма для заключённых, — добавил я.
Она криво улыбнулась.
— Основала. Но это делалось скорее ради меня самой. Мне нравится говорить о писательстве, и здесь у меня есть внемлющая аудитория.
— Ваш сын. Он сейчас учится на юридическом факультете?
На её лице медленно расплылась гордая улыбка, отчего она стала выглядеть моложе и светлее.
— На последнем курсе в Джорджтауне. Он говорит, что как только закончит учебу, он найдет способ вытащить меня отсюда.
(Если вам показалось, что тут не сходится хронология, то дело в отличиях наших образовательных систем. Когда мать Аллена посадили, ему было 16 лет, значит, ему наверняка оставалось ещё 2 года в школе. Потом 4 года в колледже (аналог нашего бакалавриата) и 3–4 года на юрфаке (сродни нашей магистратуре). Итого 10 лет на получение образования при идеальном сценарии. Плюс Аллен упоминал, что после школы работал, пытаясь накопить на образование, отсюда и выходит, что 11 лет спустя он до сих пор учится, — прим.)
— Мы должны помочь ей, — сказала Слоан, когда мы вышли из тюрьмы.
Непроизвольная дрожь пробежала у меня по спине, когда тяжёлая дверь за нами закрылась. Если бы не отец Слоан, это могло бы стать и моей судьбой. Я поднял воротник пальто и глубоко вдохнул ледяной зимний ветер.
Я снова мог дышать. Это казалось чудом.
Щёки Слоан порозовели от волнения.
— Ну то есть, очевидно, что это потребует много времени и энергии.
— И денег, — добавил я. Я мог бы ей их дать. Но она не примет. Если будет знать, что они от меня.
— И денег, — согласилась она. — Но мы не можем позволить ей сидеть за решёткой. Только не за то, что она защищала своего сына. И уж точно не в течение следующих десяти лет.
Её глаза за стёклами очков заблестели. Она не была так взволнована в моём присутствии с тех пор, как мы были подростками. Это ещё одно чувство утраты.
— Думаю, сначала мне нужно поговорить с Наоми, Линой и Стефом. Потом я позвоню Мэйв. Нам нужно найти адвоката. Хорошего адвоката.
Пока она болтала без умолку, я думал о том, насколько её энергия напоминает мне энергию Саймона. Саймон ничего так не любил, как вызов, когда на карту была поставлена справедливость.
Оказалось, что яблоко от яблони недалеко упало.
Уолтоны были хорошими людьми. Они не были запятнаны дурной кровью, как я.
— Твой отец был бы… горд, — слово застряло у меня в горле, и мне потребовалось усилие, чтобы его произнести. Это был величайший комплимент, который я только мог придумать.
Слоан прервала свою оживлённую, одностороннюю беседу и уставилась на меня.
— Спасибо, — сказала она наконец. Её глаза прищурились. — Ты в порядке?
— Я в норме, — раздражённо ответил я.
— Выглядишь неважно. Ты кажешься бледным.
— Я всегда прекрасно выгляжу, — настаивал я, ведя её через парковку.
Она оглянулась на здание, которое мы только что покинули.
— Извини. Я действительно не думала об этом, но, наверное, пребывание в тюрьме, даже в качестве посетителя, может спровоцировать…
— Тебе понадобится не только адвокат, — я не мог вынести жалости, которую слышал в её голосе. — Тебе понадобится целая команда юристов.
— Это звучит дорого.
— Правосудие обходится недёшево, Пикси.
Она вздёрнула подбородок.
— Я найду способ, — сказала она.
— Не сомневаюсь.
Когда мы подошли к её джипу, она выудила ключи от машины из кармана пальто.
— Так уж получилось, что я знаю нескольких юристов, которые специализируются на апелляциях и смягчении наказания. Я пришлю тебе несколько имён, — я использовал одного из них, чтобы запечатать собственные данные об аресте.
Она нахмурилась, и морщинка между её бровям снова появилась.
— Спасибо.
Это прозвучало как вопрос.
— Что? — спросила я.
— Она тебе понравилась, не так ли? — подтолкнула она.
— Мне показалась интересной её история.
Слоан запрокинула голову назад и издала звук, который был наполовину стоном, наполовину рычанием.
— Ты можешь хоть раз сказать, что думаешь? Я не собираюсь прислушиваться к твоему мнению и использовать его против тебя или пытаться выманить у тебя миллион долларов. Я просто хочу знать, что ты об этом думаешь.
— Зачем? — у меня имелись свои причины придерживать слова. По тем же причинам я шёл по жизни с непроницаемым лицом.
Она скрестила руки на груди.
— Потому что ты богатый человек с манией величия, который целыми днями ведёт грязные игры с политиками. Я полагаю, ты смотришь на вещи под другим углом, чем библиотекарь из маленького городка.
— Её история, если она правдива, убедительна. Даже если это не совсем так, приговор был чрезмерно жёстким, и за время отбывания наказания она не сделала ничего, что выставляло бы её опасной преступницей. С надлежащей командой ты сможешь, по крайней мере, значительно сократить срок её заключения.
Слоан ухмыльнулась.
— Вот другое дело. Это было так трудно?
— Мучительно, — в моём затылке зарождалась головная боль. Мне не нравилось находиться рядом с тюрьмами. Даже возможность уйти не помогла избавиться от воспоминаний о сломленном, травмированном подростке.
— Она сделала это, чтобы защитить своего сына, когда он был глупым подростком. Ну то есть, какой родитель не сделал бы этого для своего глупого подростка? — она вздрогнула, как только эти слова слетели с её губ. Но она не извинилась. — Я хотела сказать, какой хороший родитель не сделает всё возможное, чтобы…
Она делала только хуже и знала это.
— Заткнись, Слоан.
— Затыкаюсь, — подтвердила она. Это продлилось почти целых пять секунд, прежде чем Слоан снова открыла рот. — Что бы ты сделал дальше на моём месте? — спросила она, теребя пуговицу на своём пальто.
— Я бы ещё раз поговорил с сыном.
Это заставило её оживиться.
— С твоими партнёрами, — добавил я.
— Конечно, с моими партнёрами, — надменно ответила она.
Я взглянул на часы. Я не успел закруглиться тут достаточно быстро, чтобы ответить на звонок из Нью-Йорка. Надеюсь, Нолан не облажался. Если он не облажался, то остаток дня у меня свободен.
— Ты голодна? Хочешь кофе? — спросил я.
Она выпрямила спину.
— Чёрт! Который час?
— Почти три.
Она разблокировала свою машину.
— Чёрт возьми! Я опаздываю на моё свидание.
— На твоё свидание, — повторил я. Я не хотел этого, слова просто вырвались сами собой. Они сопровождались необъяснимой вспышкой раздражения.
— Да, — сказала она, поворачиваясь, чтобы рассмотреть своё отражение в боковом зеркале. — Ну, знаешь. Встретиться, чтобы поесть. Завести неловкий разговор о том, кем ты хотел стать, когда вырастешь, и какие твои любимые закуски. Свидание.
Она сдернула резинку с волос и согнулась в талии, встряхивая своими светлыми волосами с серебристыми кончиками.
— С кем это свидание?
Слоан вернулась в нормальное положение, становясь меньше похожей на невинную библиотекаршу, и больше на соблазнительницу, только что выбравшуюся из постели.