И вашу маленькую собачку тоже.
Дальнейшие вопросы к сомнамбуле
Он длинный, как жердь, одет во все черное, у него черные волосы, и глаза его черны – как два огромных колодца на лице, сколько в эти глаза-колодцы ни заглядывай, все равно дна не разглядишь. И эти его глаза-колодцы видят нас даже сейчас. Его глаза смотрят сквозь толпу зрителей и выбирают нас, ведь таково было обещание сомнамбулы. Нам обещали, что сомнамбула ответит на наши вопросы, что он знает все секреты, ему известно прошлое, и он может заглянуть в будущее. Не успеваем мы толком приготовиться, как к сцене подходит маленький человечек. Мы слишком далеко и не слышим ни его вопроса, ни ответа, который он получает. Мы спешим к сцене после того, как напуганный человечек уходит. Мы не боимся, страх не закрадывается в наши сердца, даже когда мы оказываемся в тени сомнамбулы, и она накрывает нас своими гигантскими очертаниями. Мы зададим наши вопросы и получим на них ответы, какими бы они ни были.
«До рассвета. До завтра».
Ледяная башня
Солнце здесь не садится. Оно плывет, купается в небе, словно в длинной синей реке. О том, что наступило утро, мы узнаем только благодаря нашим часам.
Роджеру и оператору Майку предстоит взобраться на ледяную башню первыми. Они должны быть первыми.
Мы все – остальные альпинисты-ледолазы – окружаем основание башни и подбадриваем их, хотя некоторые из нас испытывают зависть, ведь нам недостает таланта и опыта Роджера. В начале восхождения нам кажется, что мы можем разглядеть вершину ледяной башни. Когда мы выходили из лагеря, погода была отличная и видимость тоже, так остается и до сих пор. Температура поднялась до минус десяти – вполне благоприятные условия для восхождения на ледяную вершину. Наш гид Лиз говорит, что температура рекордно высокая для Западно-антарктического ледяного щита.
Мы теряем Роджера и Майка из виду, они исчезают в серо-голубом небе на высоте примерно двухсот футов, как вдруг налетает жуткий порыв ветра, и мы уже не видим наших рук в перчатках, даже когда подносим их к самому лицу. Температура падает с пугающей стремительностью. Мы пытаемся связаться с альпинистами по двусторонней радиосвязи, но ни один из них не отвечает. Мы кричим, и наши отчаянные вопли ледяным болезненным комком замерзают у нас в горле.
Мы ждем, когда Роджер и Майк спустятся вниз. Стараемся дождаться их. Лиз заставляет нас вернуться в наши палатки. Некоторых она буквально силой оттаскивает от ледяной башни.
Лиз говорит, что из-за бури может пройти несколько дней, прежде чем за нами приедут из основного лагеря. Лиз мечется по своей палатке, вертит в руках рацию и другое оборудование, словно не знает, как им пользоваться. Несправедливо так говорить, но создается именно такое впечатление. Мы хотим, чтобы она все исправила.
Мы собираемся в ее палатке, присаживаемся на корточки, никто не говорит вслух того, о чем уже всем известно. Через несколько часов буря ненадолго утихает. Мы решаемся выйти, воспользовавшись страховочным тросом, и Лиз находит у подножия ледяной башни похожее на тряпичную куклу тело Майка и его камеру. Трос завязан в узлы вокруг его руки и ног.
Мы смотрим на него. Он по пояс увяз в сугробе самого чистого снега, какой нам когда-либо доводилось видеть. Лицо кажется ненастоящим, а глаза напоминают черные камешки – глаза куклы. И никаких следов Роджера.
За несколько часов до восхождения Роджер был в моей палатке, в моем спальном мешке. Перед сном мы оба выпили виски, как он выразился: «Для храбрости перед штурмом склона». Роджер был импульсивным придурком. С большими руками и широкими плечами, рельефными, как горная гряда.
Когда Роджер уже спал без задних ног, я несмываемым маркером нарисовала маленькие мультяшные глаза на носках его альпинистских ботинок. Интересно, заметил ли Роджер глаза, пока одевался, или он увидел их, когда начал взбираться на башню и посмотрел вниз на свои ботинки с металлическими шипами, которые так отчаянно вонзались в лед? Мне интересно, увидел ли он их до того, как налетел ветер? И когда глаза навсегда скрылись от него?
Буря снова налетела, пока мы тащили тело Майка в лагерь. Мы завернули его в кокон из непромокаемого брезента и привязали рядом с нашей палаткой. Мы не могли пойти на поиски Роджера. Нам не оставалось ничего, кроме как ждать, пока стихнет буря или пока до нас доберется подмога.
Мы находились где-то посередине между полярной станцией Амундсен-Скотт, принадлежащей американцам, и располагающейся на Южном полюсе, и недавно заново открывшейся станцией Бирд в западной части Антарктиды. Ледяную башню обнаружил транспортный вертолет, летевший в Амундсен-Скотт из Мак-Мердо – станции размером с небольшой город. Мы были на Мак-Мердо перед тем, как отправиться сюда. Там живет больше тысячи человек, даже есть свой банкомат. Три дня подряд мы не спали и веселились без передыха. После загула в антарктическом баре Роджер бегал голышом по взлетной полосе.
Лиз сказала нам, что они (то есть остальные ученые) не знали, как могла сформироваться отдельно стоящая ледяная башня такого размера и почему ее так долго не удавалось обнаружить. Ученое сообщество было встревожено. Лиз считала, что, возможно, это было как-то связано со стремительным таянием ледяного щита, а ледники начинают двигаться как тектонические плиты земной коры, только с куда большей скоростью. Она сказала, что в небольших контейнерах с водой вырастают ледяные шипы, и есть сведения, что точно такие же иглы появились на озере Эри, но высота этих шипов составляет всего несколько дюймов, а не сотни футов. Разумеется, возникли слухи о мистификации, о том, что одна из двадцати пяти стран, чьи базы располагаются на ледяном континенте, решила тайно изготовить ледяную башню, копию тех, что можно увидеть в Швейцарии или в штате Мэн. Но с какой целью? Много ли туристов сможет отправиться в самое труднодоступное место на планете, чтобы совершить восхождение на ледяную башню?
Ледяная башня белеет в лучах солнца, она такая яркая, что если долго смотреть на нее, перед глазами все начинает расплываться. Нам кажется, что по форме она похожа на огромную перевернутую сосульку. Лиз говорит, что она напоминает ей нечто другое. Башня около семисот пятидесяти футов в высоту – это примерно половина Эмпайр-стейт-билдинг. Производители энергетика «Ред Булл» заявили, что спонсируют временную исследовательскую экспедицию к подножию ледяной башни. Когда они выпустили пресс-релиз, в котором подробно описывалось, что первыми в этом лагере поселится наша веселая банда недоделанных кинг-конгов и наше восхождение будет сниматься на видео, многие решили, что башня и правда была возведена руками человека. Во время интервью мы старались уходить от подобных вопросов и предпочитали, чтобы Роджер делал заявления от имени всей группы.
В лагере мы вшестером поселились в двух полярных палатках пирамидальной формы, а Лиз, которая совмещала роли связиста, исследователя и нашего ангела-хранителя, разместилась одна в самой маленькой палатке. Мы должны были провести здесь всего три дня. В крайнем случае – пять дней, а провизии у нас хватило бы на две недели.
Роджер оставался на ледяной башне уже два дня.
Всю ночь я общалась по рации со станцией Мак-Мердо и пыталась выяснить, когда они смогут приехать к нам. Но они сказали, что это небезопасно.
Я не знаю, что делать, поэтому в конце концов отправила всех альпинистов в их палатки. Не выношу, когда они стоят и смотрят на меня, словно молчаливый хор из греческой трагедии. Я ни в чем не виновата. Они осознавали, насколько опасно такое экстремальное восхождение. Причем экстремальное и с точки зрения высоты, и с точки зрения окружающей среды. Они знали, что температура может оказаться слишком низкой для восхождения, а лед может начать крошиться и отваливаться кусками размером с обеденные тарелки под их ледовыми инструментами.
Когда мы только приехали сюда, все альпинисты собрались у подножия башни; они кричали, свистели, били по ней кулаками и непристойно шутили. Роджер похлопал по ледяному склону, словно башня была уставшей собакой, и назвал ее самой большой перевернутой сосулькой на свете. А мне она напомнила один из тех огромных термитников, которые находят в австралийских пустошах, она казалась бесформенной и готовой в любой момент развалиться на части, но на самом деле ее строение на редкость затейливо, бесконечно сложно, как будто она имеет внеземное происхождение.
Альпинисты спорили, из какого льда возникла башня. Был ли это лед из застывшей воды, или сильно спрессованный горный лед, или их сочетание? Мне показалось, что Роджер был единственным, чью заинтересованность можно назвать искренней. Он сказал, что лед в башне – белый, так как его, скорее всего, наполняют пузырьки воздуха, и что из-за этого непросто будет пользоваться ледорубами.
Я спросила его, считает ли он, что башня полая. По правде говоря, я пошутила.
Он сказал «нет», но его ответ прозвучал с вопросительной интонацией.