Он протянул мне листок, я мельком на него взглянул. Ну да, так и есть: “при любом решении суда…”
– Также ты обязуешься сообщить федеральному правительству Соединенных Штатов Америки способ блокировки Sekretex без отключения всемирной сети Интернет. При соблюдении этих двух условий правительство и президент гарантируют тебе бесперебойную работу твоего поисковика, если, конечно, ты в течение месяца внесешь в него небольшие поправки. А именно: ограничишь подсказки пользователям только коммерцией. Покупки в онлайне и офлайне, все что угодно, кроме поиска пользователями своей идентичности. В случае твоего согласия правительство и президент гарантируют, что уже сегодня в суде двенадцать из четырнадцати обвинений будут сняты и тебя выпустят под символический залог. Оставшиеся два обвинения снимут после передачи способа блокировки Sekretex и ограничения функционала поисковика. Более того, от имени президента США я уполномочен поставить под заключенным нами с тобой соглашением свою подпись. Бумага станет твоей гарантией: если мы нарушим условия и ты предъявишь документ публике, я буду вынужден как минимум уйти в отставку. По-моему, это очень хороший компромисс, Айван. Мы учли все интересы – и твои, и государства. Вот, возьми, почитай. Если тебя все устраивает, мы немедленно покончим с этим делом.
Он дал мне еще три страницы печатного текста, и я их прочитал. В целом неплохо, жаль, что невыполнимо. Способа блокировки Sekretex без отключения интернета по всему миру попросту не существовало. В этом и заключалось остроумное изящество моей идеи. “Остроумец хренов! – разозлился я на себя мысленно. – Теперь, если даже захочешь, назад не отыграешь… И этот рыжий нарцисс тоже хорош, закрыл он меня, видите ли, в своем твиттере, властелин вселенной раздутый. Что, не мог по-человечески поговорить? Договорились бы, если по-человечески, я и сам хотел ограничить Sekretex коммерцией… Дурак он, и я дурак, и все дураки, от этого все так по-дурацки и происходит!” Несмотря на проклятия и злость, мне все-таки захотелось выяснить степень искренности властей, поэтому, прочтя соглашение, я благосклонно пробормотал:
– Интересно, очень интересно, выглядит заманчиво. Вы разрешите проконсультироваться с моими адвокатами? Если они одобрят…
– Айван, – скорбно вздохнул губернатор, – ну что ты как маленький? Я же тебе сказал – это соглашение незаконно и ставит под удар буквально всех. В этом и заключается гарантия. Какие, к черту, адвокаты? Тебе придется принимать решение самому.
– Ну хорошо, допустим, я согласен. И бумагу подпишу, и обращение запишу к своим сторонникам. Но можно хотя бы это соглашение отдать… нет, не адвокатам, ладно, бог с ними… Линде хотя бы отдать? Вдруг я обращение на видео запишу, а под залог вы меня не выпустите?
– Нет, Айван, к сожалению, это нереально, – снова загрустил губернатор. – Линда у тебя девушка эмоциональная, может психануть, сфоткать договор и еще до окончания суда выложить в публичный доступ. Тогда все сорвется и мало никому не покажется. И вообще, чего ты боишься? Ну отдашь ты Линде соглашение, ну нарушим мы его – допустим, хотя этого быть не может. Но неужели ты думаешь, что Линду на выходе из суда не обыщут и не отнимут подписанный экземпляр? Где твоя всемирно известная логика?
Губернатор изобразил профессиональную иронию, и мне все стало окончательно ясно. Обманут. Непременно обманут. Тем не менее я решил доиграть партию до конца. Лишняя информация еще никогда никому не вредила.
– А где ж тогда гарантии?! – преувеличенно бурно возмутился я. – Нет их тогда, получается. И о чем мы говорим в этом случае? Я не понимаю…
– Есть, есть гарантии! – постарался успокоить меня губернатор. – Мое слово, моя честь – вот гарантия! Богом клянусь – я лично на выходе из суда отдам тебе соглашение.
– А вы, собственно, кто? – спросил я, как будто увидел его в первый раз.
– Как кто? Я Мэтью Донахью, губернатор штата Калифорния. Не дури, Айван, мы же знакомы.
– Ну нет, никакой ты не Мэтью… – прошептал я заговорщицки. – Ты представитель рыжего, надутого и самовлюбленного президента США, у которого ни совести, ни чести. Он по твиттеру, по беспределу незаконному закрыть нас пытался. Он своих соратников, помощников и партнеров знаешь скольких сдал? И тебя сдаст, и меня… Так что извини, Мэтью-не Мэтью, позволь тебе не поверить… Ладно, это все лирика, у меня остался только один вопрос. А что будет, если я не подпишу ваше соглашение?
Губернатор замялся – такого он, как видно, не ожидал. Разве может нормальный коммерсант отказаться от столь блестящей сделки? В этот момент в зеркальной стене открылась незаметная дверь и в комнату вошел генерал местного “Недетского мира”, пытавшийся ранее обвинить меня в педофилии.
– Плохо будет, Айван, – на ходу, еще не дойдя до стула, прошипел он, – плохо и печально… Из тюрьмы тебя не выпустят, более того, перевезут в специальную тюрьму, и скорее всего не в США. Ну, про Гуантанамо на Кубе все слыхали, но есть места и похуже, о которых никто даже не подозревает. Там-то тебя и выпотрошат, причем быстро и до основания. Поверь, Айван, у них там такие методы… прямо скажем… ну очень убедительные. А потом ты сядешь, надолго сядешь, уж мы придумаем, за что… Sekretex мы все равно уничтожим, так что если ты и выйдешь когда-нибудь из тюрьмы, то лишь больным и нищим стариком. Вот что будет. Я понятно объяснил для гения или попроще разжевать?
Ну все, игры пора было заканчивать, “Недетский мир” – он и есть “Недетский мир”, хоть в Африке, хоть в России, хоть в Калифорнии… Единственное, что умеют – кошмарить, убивать, унижать да в грязь втаптывать…
– А знаете что, – сказал я, издевательски улыбнувшись, – пугали меня уже, и пострашнее вас упыри пугали. Поэтому не пошли бы вы на хер, дорогие вурдалаки, не буду я вам ничего подписывать и записывать. Сами как хотите, так и разбирайтесь. Со мной и с миллионами, стоящими на площади. Разберетесь – молодцы, но что-то сомневаюсь я, что разберетесь…
– А я говорил! – сорвавшись на визг и повернувшись к губернатору, заорал начальник местной тайной полиции. – Говорил, что ничего не получится! Он наглый упертый баран, как все эти долбаные русские! Бандит из бандитской страны, специально к нам засланный! Но знай, падла, – обратился он ко мне, – если сегодня прольется хоть капля крови американских граждан, хоть одна капля, ты и твоя потаскушка болгарская не в тюрьму у меня сядете, нет, суки, даже не надейтесь! Вы у меня на электрический стул прямиком приземлитесь! Сначала я буду долго жарить вас на медленном огне, а потом убью и скормлю собакам. И никакой закон мне не помеха. Мы умеем это делать с врагами государства! А ты нам враг! Понял?! Если хоть одна капля…
– Да понял я, понял, – насмешливо ответил я, – вот только кровь американских граждан в основном проливают упыри вроде тебя и твоего самодовольного рыжего президента. А я не проливал и не собираюсь, так что оревуар, ублюдок, не желаю я с тобой разговаривать…
Я сознательно его провоцировал. Предстать перед мировой общественностью с бланшем под глазом от вурдалака из спецслужб – это половина победы. Но не вышло, к сожалению, – представитель местного “Недетского мира” только клацнул по-волчьи зубами, сделал знак, и меня, мгновенно подняв под локотки, быстро поволокли прочь из комнаты в длинный и такой же, как комната, блеклый коридор со множеством дверей. Через несколько секунд одна из них приоткрылась, и я сквозь щелку увидел огромный обшитый дубовыми панелями зал. Он был забит до отказа. Люди сидели на скамьях, стояли в проходах и вдоль стен… не меньше тысячи человек, а возможно, и больше. Я смотрел на первые ряды, пытаясь разыскать глазами Линду, но ее нигде не было. Меня охватила паника, но тут я наконец увидел своих адвокатов и слегка успокоился. Рядом с ними сидела Линда. Когда я ее заметил, то вдруг твердо поверил, что все будет хорошо, и успокоился окончательно.
Глава четырнадцатаяСудный день
Двери внезапно распахнулись, и меня оглушили звуки. Свист, хлопки, ругань, крики поддержки – все это сливалось в гнусавый угрожающий вой. Бу-бу-бу, бу-бу-бу, словно мне, малышу, взрослый и строгий дядя грозил пальцем. Бу-бу-бу, нельзя так делать, плохой мальчик, плохой… Я с трудом преодолевал показавшиеся мне бесконечными двадцать метров до стола, за которым расположились адвокаты и Линда. Я пытался сдержать свои эмоции, и каким-то чудом мне это удавалось. Я слышал крики и улюлюканье и видел ее лицо. А в нем свое. А в своем снова ее, и опять, и снова, и так до бесконечности. Не знаю, как описать… Мы все друг про друга понимали. Не только силу и любовь. Боль и слабость. Злость, раздражение. Страх. И все равно любовь, любовь, любовь… Она злилась на меня, считала идиотом, убить была готова. Я это видел. Но и жизнь за меня отдала бы, не задумываясь. И это я видел. А я… Я со всем соглашался, все признавал, но и гордился одновременно, великим себя считал, пугался сразу своего величия, впадал в ничтожество. Ничтожен я, без нее ничтожен. “Только не уходи, не бросай меня в этом злом враждебном мире, пожалуйста!” А она: “Ну куда, куда я уйду от тебя, дурака, люблю же…” – “И я тебя люблю”. – “И я”. – “И я”. – “И я”…
Когда я наконец дошел до стола с защитниками и сел на свое место, разговаривать нам с Линдой было не о чем. Поговорили уже… Она только спросила:
– Ты согласился?
– На компромисс? – уточнил я.
– Да.
– Он невозможен.
Она вопросительно посмотрела на меня. Я не знал, могу ли говорить открыто, почти наверняка в стол была вмонтирована прослушка, поэтому выразился обтекаемо:
– Я не могу назад… Просто не могу. Да и потом – обманут они в любом случае. Не о чем жалеть.
Линда меня поняла. В ее глазах опять мелькнуло “дурак”. И злость еще. Но все сразу погасло. Не время, не место…
– Все будет хорошо, – сказала она, погладив мне руку. – Все в любом случае будет хорошо. – И сделала какое-то странное, еле заметное движение бровями.