Начинаю искать, разбираться. Вот маленькая красивая рыбка, спокойно шевелившая плавниками у кораллового рифа, вдруг дергается, молнией бросается вперед и сжирает зазевавшегося малька. Малек даже не успевает испугаться. Крошечный укол боли, и он перестает существовать. Наслаждения от этого крошечного укола хватает маленькой рыбке, чтобы прожить несколько часов. Потом нужна новая доза. Но рыбка не доживает до следующего кайфа, ее сжирает рыба побольше. Загоняет в углубление между кораллами и рвет острыми зубами на части. Боль посильнее, доза увеличилась. Как раз чтобы хватило большой рыбе на некоторое время существования. Потрапезничав, она беззаботно плавает среди кораллов. Она счастлива, ей хорошо, и так продолжается до тех пор, пока ей снова не понадобится пища или она сама не станет добычей для более крупного хищника.
Я поднимаюсь дальше по пищевой цепочке. Змеи, птицы, высшие млекопитающие – все питаются чужой болью. Даже когда овцы щиплют травку, они наслаждаются ее страданиями. Наша планета крепко торчит на боли. Ее обитатели-наркоманы существуют от дозы до дозы. Если не найдут – ломка. Голод, страх и в конце все равно боль. Но в промежутках они счастливы, приход от боли очень сильный. Получив дозу чужой боли, живые существа успокаиваются. Спят, спариваются, резвятся на солнышке, и так до тех пор, пока действие дозы не закончится. Я, кажется, понял причину смерти. Торчки всегда быстро умирают. Наркотик под названием боль постепенно отравляет клетки, они перестают делиться, вырабатывают под конец лошадиную дозу боли, и существо умирает. Становится дозой для других наркоманов.
Грустно. Как и предупреждал Голос, очень грустно. Но может, если подняться еще выше, будет не так грустно? Я поднимаюсь и вижу человека. Это новая ступень эволюции. Принципиально иное существо. Гигантский скачок в развитии наркомании. Животные хотя бы в промежутке между дозами бывают счастливы. Ну, если не счастливы, то спокойны. Человек же не бывает никогда. Приняв дозу чужой боли, он немедля начинает думать о следующей, точнее, о том, что будет, если следующую найти не удастся. У животных нет будущего. Только настоящее, счастливое или нет. А у человека есть. И оно всегда несчастливое. Потому что страх и будущее у этого странного животного – синонимы. Он в настоящем и не живет-то почти – всегда в будущем: мечтает стать взрослым, накопить на первый взнос по ипотеке, потом на черный день, после на старость и похороны, потом умирает. Так и проводит жизнь в страхе и черноте. Делает запасы, не надеется на милости природы. Создает их себе сам – сеет пшеницу, разводит на убой скот, перечисляет деньги в пенсионный фонд. Изготавливает, складирует, потребляет и консервирует боль. Намного больше, чем ему нужно для выживания. Весь мир он превратил в огромную нарколабораторию. А все потому, что у него есть будущее и ему страшно. А еще потому, что торчкам необходимо постоянно увеличивать дозу. Особенно испуганным, дрожащим от страха торчкам. Людям нужна чужая боль. На засекреченных складах хранятся тысячи тонн боли, способной уничтожить все живое десятки раз. Если прихода от боли нет слишком долго, люди устраивают войны, в которых погибают миллионы, а оставшиеся в живых вспоминают потом это время как лучшее в своей жизни. Пишут великие книги, поют душевные песни, пускают скупые мужские и щедрые женские слезы по пиршеству боли, когда дури было завались. А через пару-тройку поколений их истосковавшиеся по чужой боли потомки говорят: можем повторить. И как правило повторяют.
Вся человеческая мораль, искусство и философия – не более чем детокс, предназначенный для того, чтобы примирить людей с огромным количеством боли, назвать ее другими именами, оправдать и дать надежду на лучшее будущее. Смысл любой высокой человеческой идеи сводится к короткому “перетерпите, а потом вам станет хорошо”. Да, сначала придется причинить и вынести много боли, зато потом… На выбор: рай, коммунизм, просветление, свобода, демократия, изобилие. Кому что больше нравится. Практически ничего из вышеперечисленного не наступило и никогда не наступит, но боли в борьбе за эти вещи выработалось неизмеримое количество.
Я смотрю на человеческую историю. Я вижу океаны крови, тысячи великих завоеваний. И все время повторяется один и тот же цикл. Причинив огромное количество боли, почти сдохнув от передоза, люди ненадолго успокаиваются. Наступают благословенные безыдейные времена. Человеку разрешается стать самим собой, бесхвостой, в меру и по необходимости агрессивной обезьяной. Но на пике блаженства обезьяна задумывается о будущем, ей становится страшно, и цикл запускается по новой. Голос прав, выхода действительно нет, потому что идеал человеческого счастья – это превращение в скотину, имеющую возможность лишь ненадолго успокаиваться между двумя дозами. И другого счастья для человека не существует.
Я удерживаю голубой шар боли внутри себя. Я чувствую, что сам шар и люди, его заполнившие, устали от бесконечного повторения одного и того же цикла. Они не хотят больше, но и прекратить не могут. Такова их природа – производство боли. Если мне хватило мозгов и смелости понять эту страшную правду, то для чего-то это ведь нужно? Природа жестока, но рациональна, она не издевается попусту. Я должен найти зацепку. Должен хотя бы попытаться…
Я начинаю листать лица, буквально листать, свайпом, справа налево, как на экране мобильного телефона. Мать, орущая на описавшегося ребенка… ребенок, мучающий кошку… парень, имеющий девицу, хлопающий ее по большой белой заднице… девушка, царапающая спину парню, визжащая от боли и наслаждения… международный финансовый спекулянт, ради очередного джета обрекающий целые страны на голод и нищету… страны, вырезающие другие страны… политик, рвущийся к власти, чтобы у него всегда была под рукой доза боли… политик, защищающий власть, чтобы никому не отдать свою жирную дозу… писатель, расчесывающий собственные и чужие раны… ученый, по заказу военных открывающий новые и наиболее эффективные виды боли… старик, издевающийся над своими наследниками, чтобы почувствовать себя живым… наследники, глумящиеся над беспомощными стариками… Их миллиарды, лица сливаются в огромное грязно-серое, искаженное болью лицо. Я делаю больно, следовательно, существую. Вот оно, золотое сечение мироздания. На нем все держится. Ну хотя бы одно, хотя бы одно лицо без боли… Ну хоть кто-нибудь…
Не могу найти. Чувствую – внутри голубого шара происходит какое-то возмущение, что-то меняется, что-то необратимое началось и очень скоро закончится. У меня не остается времени, я листаю лица, читаю научные труды и философские эссе. Слова, лица, идеи, формулы образуют невероятных размеров ком, и он катится, катится, он вот-вот раздавит меня, уничтожит, сомнет, переломает… Стоп! Что-то мелькнуло, зацепка какая-то… не зацепка даже, а так… Знакомое что-то, из прошлой моей жизни. Может, показалось? А если показалось, почему так хочется вернуться? Потратить последние секунды, но рассмотреть? Чудовищным усилием я останавливаю катящийся ком и пролистываю лица в обратном порядке. Вот, опять… Нет, проскочил, снова назад… Да, вот оно, вернее – она… Я вижу разминувшуюся со мной во времени любовь. Американскую девочку-певичку. Я забыл, как ее зовут, но это точно она. Повзрослевшая, бритая наголо, в оранжевом ветхом сари, но она. Вроде бы писали, что умерла или исчезла… Ошибаюсь? Нет, у нее взгляд такой, и в глазах такое… Я останавливаюсь, приближаю картинку и оказываюсь внутри нее. Весь, вместе с голубым шаром и огромным серым комом, вместе со всей своей прожитой жизнью. Если я ошибся, мир в ближайшие несколько минут перестанет существовать.
Ее зовут Абхилаша. Как ее звали раньше, я не помню, а она не хочет помнить. Я погружаюсь в ее сознание. Бедная девочка, сколько всего она перенесла, богатая девочка, как высоко она сумела подняться… Другим человеком стала, но и частицу хулиганской певички в себе сохранила. Когда-то я ее почти любил, теперь горжусь… не ею, собой горжусь, что рассмотреть смог. Очень странное ощущение… Она не совсем человек, что-то с нею произошло, вроде как волшебница – напряжена сильно, внутри энергии дикие бушуют, она с трудом их контролирует, стоит на пороге чего-то и вот-вот этот порог перешагнет. В ее ушах наушники, она слушает… Нет, музыкой это назвать нельзя. Звуки. Что-то вроде радиошума, но чуть более упорядоченного. Она слушает очень внимательно. А я слушаю ее мысли, точнее, пытаюсь слушать, получается плохо, больше всего они напоминают дрожание до предела натянутой тетивы лука. Господи, да я же видел ее в своих снах! Там, на авианосце… когда Капитан дал отхлебнуть мне отравы из фляжки. Профессор Расмуссен, Абхилаша, крестьянин Абдула, его жена, звездные братья… Боже, помоги мне… Нет, лучше ей помоги! Я не ошибся, я выхватил ее лицо из миллиардов, это же не случайно… Помоги ей, Боже, от нее сейчас все зависит! На автомате пытаюсь перекреститься. Не выходит, нечем, нет у меня здесь рук, зато теперь в дрожании натянутой тетивы я слышу ее мысли.
Что, что, что? Тысячи попыток, почти перестала спать – и ничего… Должно получиться, я звездная женщина, и у меня должно получиться. Учитель так меня назвал, думала – подсказка, а оказалось – суть. Задача. Путь человека приводит не к ответу, а к вопросу. Это если правильный путь. Без меня у них ничего не выйдет. Я звездная женщина, и моя задача – победить звездную ось зла. Сделать ее доброй. Что, что, что? Я перевела излучение галактик в звуки, и все равно… Ну почему я такая тупая?! Времени мало, его уже почти не осталось. Мне не кажется, я знаю. Я горловина в песочных часах, время струится сквозь меня, царапается, уходит. Но что тогда? Неужели все зря? Я должна понять… Мир качается, пойму – качнется в одну сторону и устоит, не пойму…
– Абхилаша, Абхилаша, – трясет ее стоящий рядом молодой азиат, – хватит медитировать. Война! – Он давно ее трясет, а она не замечает, стоит с открытыми глазами и бесконечно повторяет про себя: “Что, что, что…”