— Мертвый ребенок откуда взялся? — прервала их диалог она.
— Это был сын Катрины. Он то ли замерз, то ли захлебнулся сточными водами. Она напилась, недоглядела, и ребенок скончался. Лежал какое-то время там, в канализации, пока за упокой его души пили. Потом как снег на голову свалился я. Она решила, это знак. Надела на сына мою одежду и вынесла на видное место. Мальчика нашли и приняли за меня.
— То есть она оставила тебя вместо умершего сына?
— Решила, ей Бог послал другого.
— И что было дальше?
— Я жил с бомжами. Долго. Десять лет. Потом почувствовал себя достаточно взрослым, чтобы начать самостоятельную жизнь.
— Ты называл Катрину мамой?
— Она умерла вскоре. Замерзла. Меня таскали за собой другие женщины и мужчины. Не бросали меня, опекали, как могли. Благодаря им я выжил.
— Из-за них ты потерял настоящую семью! — вскричала Ксюша.
— Успокойся, доча, — тронула ее за руку Валентина. — Это все бред сивой кобылы. Аллигатор — самозванец. Я только не понимаю, зачем ему понадобилось врываться в наш дом, ворошить все?.. Пиар какой-то?
— Это он, мама. Анюся.
— Ты поверила ему, потому что услышала несколько знакомых тебе исковерканных слов?
— У него на радужке желтая крапинка. Как у Анюси, — и Ксюша раскинула руки и обхватила ими мощный торс своего брата. — Я так по тебе скучала…
Она любила брата с первых мгновений своей жизни. Тянула к нему ручки, как рассказывала мама. И улыбалась беззубо сначала ему, потом всем остальным. Пожалуй, еще в материнской утробе она почувствовала любовь к нему. Такое возможно? Никто не знает…
Андрюша родился первым. Ксюша чуть ли не вылетела следом за ним, как будто не могла без него и пяти минут.
Первое более или менее осознанное воспоминание, связанное с братом, было не самым радужным: Андрюша оторвал голову ее кукле Барби. И швырнул ее, как мяч. Она покатилась, подпрыгнув пару раз. Им было года по полтора, возможно, чуть больше. Ксюша испугалась, как никогда. Она не понимала, что кукла не живая и ей не больно. Она так ревела, что икать начала. А потом ее рвало. Кукольными волосами. Она тащила их в рот, мусолила. И это было самое замечательное в Барби.
С двух лет Ксюша уже многое помнила, и довольно отчетливо. Брат постоянно что-то творил, взрослые приходили в ужас, наказывали его, а сестра жалела. И это при том, что ей от него доставалось чаще, чем остальным. И все равно Ксюша льнула к брату. А он ее — по лицу кулаком. Она терпела. И если этого не видели родители, оставалась рядом с Анюсей, обвивала его своими ручонками, вжималась в его худое тело своим пухленьким, и он вроде бы успокаивался. По крайней мере, его глаза, в одном из которых мерцала желтая крапинка, становились умиротворенными, а не дикими, как обычно.
Когда мама сообщила ей, что Андрюша отправился на небеса к бабушке, она не поверила. Нет, это ошибка, кричала она. Не до конца понимая, что такое смерть, она знала одно — тот, кого не стало, больше не ходит по земле. Но она чувствовала, ее брат тут. Не на небесах, как бабушка. Он в этом мире, просто потерялся. Она, как могла, объясняла это маме, но та только плакала и прижимала дочь к своей груди. Но Ксюша все твердила: «Анюся не с бабой. Он тут». В гробу она его не видела. На похоронах тоже не присутствовала, мать дочку не брала, чтобы не травмировать. И Валентина отвела Ксюшу на могилу брата. Та постояла над ней, конфетки положила на надгробие, после чего упрямо мотнула головой и сказала: «Нет, Анюся жив!»
Смирилась с его смертью девочка только лет в девять. Дала себя убедить в том, что ее братика больше нет, а ее ощущения — самообман. Однако, приходя на могилку, Ксюша не чувствовала ничего. Возле бабушкиной грустила. А у Андрюшиной просто сидела смирно, как подобает на кладбище.
Он часто ей снился, ее Анюся. Всегда в кошмарах. Но пугал ее не он сам, страшным было то, что с ним происходило. Он то тонул, то проваливался в пропасть, то попадал по машину. А еще его часто били толпой. Ксюша видела, как ее брат, скорчившись, лежит в центре людского круга, и каждый из стоящих над ним пинает его…
— Тебя били? — спросила она у взрослого Андрюши, стоящего сейчас перед ней. Именно те кошмары сейчас вспомнились ей.
— Как видишь, — он указал на лицо со свежими следами побоев.
— В детстве? Толпой?
— Я рос среди бомжей, конечно.
— Ногами.
— Один раз. Но мне досталось за дело. Я скрысятничал — украл общак, хотел уехать на море. Меня поймали и наказали.
— И все равно я не верю, — упрямо повторяла мама. — Невозможно стать более или менее приличным человеком, формируясь в обществе отбросов.
— За нормального спасибо, — откликнулся Андрей. — Пусть и с приставкой более или менее.
— У него грамотная речь, — Валя по-прежнему обращалась к дочери. — А ведь он даже в школе не учился.
— Зато книжек много читал. Среди бездомных есть образованные люди. Был даже доктор наук.
— Тебя не могли не заметить милиционеры и не забрать в участок. Не те времена, чтобы малые дети беспризорно слонялись по улицам.
— Сейчас да. Но в девяностые все было иначе. А когда я подрос, то научился убегать и прятаться. Тому, кто вырос в канализационных люках, никакой мент не страшен.
— Неужели тебе самому не хотелось другой жизни? Ты же мог все исправить. Даже если ты не помнил, из какой ты семьи и меня бы не нашли, тебя бы пристроили в детский дом, а там нормальные условия: кормят, поят, дают ночлег, учат.
— Ни один уличный ребенок не хочет в детдом. К семьям — да. Даже если они ужасные. К мамам-алкоголичкам, к отцам-тюремщикам.
— А ты?.. — снова заговорила Ксюша и потянулась к Анюсе, как в детстве. По лицу не получила, но брат резко подался в сторону, потому что назад пути не было.
— Нет.
— Почему?
— Те наивные дети считали, что родители их любят, пусть и по-своему… — Аллигатор добрался до двери в кухню и облокотился о косяк. Все же он нервничал до сих пор. И гораздо сильнее, чем хотел показать. — Я же был уверен, что меня не любят.
— Что ты такое говоришь? — вскричала Ксюша. — Да, отец ушел от нас, и он ни ко мне, ни к тебе ничего не испытывал. Но мама обожала тебя. Как и я.
— В тебе я не сомневался… — его лицо исказила гримаса. Ксюша не сразу поняла, что это улыбка. — Все, что я помню хорошего из детства, связано с тобой. Но ты была такой же крохой, как и я. И нас воспитывала женщина… Мать. И меня она, увы, ненавидела.
Ксюша обернулась, чтобы посмотреть на Валентину. Она хорошо держалась. Лучше, чем они, ее дети. До сих пор не верила, что Аллигатор — это ее сын?
— Мне она другой представлялась, — продолжил он. — Эдакой Мелифисентой, только без рогов и крыльев. Поэтому я и растерялся вначале…
— Как ты нашел нас?
— Нанял детектива. Он сначала вычислил вас, потом сообщил, где найти.
— У мамы сегодня юбилей. Ты подгадал?
— Да. Решил сделать подарок. Как он вам, маман? — впервые он обратился к ней напрямую.
— Так себе.
— Все так же меня ненавидите?
— Сына своего я любила. Вопреки всему. А вас не знаю. Будьте любезны, покиньте квартиру моей дочери.
Аллигатор пожал мощными плечами и проследовал к двери.
— Мама, но это он! — вскричала Ксюша. — Мне-то поверь… — но та прошмыгнула в ванную и закрылась там. Брат тоже ушел. Но за ним она бросилась. И перехватила на пороге.
— Анюся, постой! — Ксюша вцепилась в его руку. — Дай мне свой номер.
Аллигатор вынул из кармана потрепанной (или специально состаренной, ведь это модно сейчас) кожаной куртки визитку, протянул ей.
— Я тебе позвоню! — Он кивнул. — Ты где живешь?
— В данный момент на Кутузовском. В отеле.
— Приеду, если смогу.
— Не сегодня. Нам всем надо переварить…
И, вырвав свое предплечье из ее пальцев, бросился к лестнице, хотя с седьмого этажа все обычно спускаются на лифте.
Глава 6
Аркадий сопровождал Валентину до дома. Ксюша уговаривала ее остаться, но именинница хотела побыть в одиночестве. Однако от предложения Яворского довезти ее до места на такси не отказалась. И перчатки его взяла, хотя остальное оставила у дочери. Та настаивала на том, чтобы мать забрала мультиварку, пыталась ей цветы сунуть, фрукты или торт, но Валюша только отмахнулась.
В машине они молчали. Аркадий, будь он Вовчиком, рассказал бы анекдот или забавную историю из жизни, но Яворский не умел улучшать людям настроение. Но и портить не стремился. Поэтому деликатно помалкивал.
Когда они подъехали, он расплатился и отпустил машину. Валя этого даже не заметила. Она была погружена в себя. Вместе они проследовали к подъезду.
Аркадий хорошо помнил и его, и дом, и дорогу от метро. Она занимала семь минут, если бежать или очень быстро идти. И он укладывался в них, когда спешил на занятия. Но обратно к станции подземки шел еле-еле и тратил уже четверть часа.
Жила Валюша в хорошем районе, доме и квартире. Спасибо за это матушке, которой на фабрике «Большевичка» дали просторную двушку как молодому специалисту. Она ее дочери пожертвовала, когда та второй раз замуж вышла, а сама в маленькую переехала. Муж ее уже упокоился к тому времени, был значительно старше супруги, и его в семье Катаевых мало вспоминали. Тоже был музыкантом, но гармонистом. На свадьбах да юбилеях играл, там его энергичная матушка Вали и заприметила. Увела из семьи, женила на себе. Жили хорошо, дружно. Супруг во всем слушался свою благоверную. И ей хорошо было, и ему. Она у руля, а за него все решили, плыви себе по течению.
В той самой маленькой квартирке сейчас Ксюша с Колей и жили. По московским меркам — отлично. Своя жилплощадь, да еще и не на выселках. Не всякая молодая семья может таким похвастаться.
— Аркаша, ты пьешь водку? — спросила Валентина, когда они зашли в подъезд. Это были ее первые слова за полчаса.
— Нет.
— Жаль. У меня только она. Суставы болят, я делаю компрессы на ней.
— Я могу сходить в магазин и приобрести, что пожелаете.