шие острова. На вершине той, что ближе к берегу, расположилась стая беспокойных пеликанов. Я наблюдаю за волнами. Они поднимаются над скалой, а затем неизбежно отступают.
Колтон откашливается, поддевает ногой камушек и неуверенно произносит:
– Слушай… Можно задать вопрос?
С усилием сглатываю. Прочищаю горло.
– Давай, – медленно говорю я.
Он пьет из бутылки и смотрит вдаль. Так долго, что мне становится не по себе. Перебираю сотни разных оправданий, причин, объяснений в ответ на то, что может спросить Колтон.
– Кажется, ты не очень-то любишь вопросы? – Он бросает на меня взгляд, от которого я начинаю нервно переминаться с ноги на ногу.
– Все в порядке. Что за вопрос? – Мой голос выдает волнение.
– Забей. Не важно. – Колтон слегка улыбается. – Значит, у нас всего один день. Тогда давай расслабимся и хорошо проведем время?
Я вдруг вспоминаю одну из записей Шелби. Она запостила цитату из Эмерсона[2], которая ассоциировалась у нее с тем, как после операции ее брат стал относиться к жизни:
«Запишите в своем сердце: каждый день – это лучший день в году. Человек научится жить, когда поймет, что каждый день – это Судный день».
Помню, как читала эту фразу и думала о себе и о Колтоне. Да, жизнь может оборваться в любой момент, мы оба усвоили этот урок, только выводы сделали разные. Он принялся активно заниматься тем, что любил раньше, еще до болезни. А я поступила наоборот – не жила вовсе, будучи не в состоянии отпустить прошлое. Но сейчас, стоя рядом с Колтоном, мне захотелось пойти по его пути.
– Хорошо, – наконец отвечаю я. – Один замечательный день.
– Отлично. Вот и договорились. – Его лицо озаряет широкая счастливая улыбка.
Колтон резко разворачивается и возвращается к автобусу. К его крыше прикреплена ярко-желтая двухместная байдарка.
Пока Колтон снимает ее, меня охватывает неясное чувство страха. Он быстро разделывается с креплениями и опускает байдарку на асфальт. А я гляжу на скалы, на бушующие волны, и пейзаж теперь уже не кажется таким умиротворяющим. Тем временем Колтон вытаскивает с заднего сиденья два весла. Я не трогаюсь с места, будто отказываясь понимать, к чему идет дело.
Мы же не собираемся… Он же не думает, что мы будем… Я никогда раньше…
– Ты когда-нибудь плавала тут на байдарке? – кричит мне Колтон.
Старичок, который сидит на скамейке, с интересом смотрит на него, а потом снова в газету. Я стремительно направляюсь к Колтону, пытаясь понять, как выйти из положения. Проводить время на пляже – прекрасно, любоваться скалами – еще лучше, но лавировать между ними на байдарке – нет уж, увольте. Да и Колтону не стоит таким заниматься, учитывая его слабое здоровье. Слишком рискованно.
– Так что? – произносит он и, не дожидаясь ответа, достает из автобуса спасательный жилет и протягивает его мне.
Я качаю головой:
– Нет… И я… Я вообще никогда не каталась на байдарке и не думаю… Не думаю, что для новичка это подходящее место. Тут везде скалы…
Все, что меня тревожит, – это острые вершины утесов и волны, с шумом разбивающиеся о них.
– Вообще-то, это прекрасное место. Достаточно безопасное. Мы часто здесь проводим экскурсии. – Он улыбается, а после небольшой паузы добавляет: – Я и сам тут грести учился.
– Правда? – Звучит так, будто я ему не верю, но это не так.
Я вдруг понимаю, что хочу узнать его получше. С его собственных слов, а не из дневника Шелби. По лицу Колтона видно, что гребля – важная часть его жизни.
– Да. Мне было шесть.
«Это было за восемь лет до того, как ты заболел, – проносится в голове. – За восемь лет до того, как мама отправила тебя к врачу, полагая, что ты всего лишь простудился».
Чувствую себя виноватой из-за того, что Колтон и не подозревает, как много я о нем знаю. Но в этот момент он не думает о прошлом, и я тоже старательно гоню прочь подобные мысли. Нужно жить настоящим. Я здесь и сейчас, рядом со здоровым Колтоном.
Он вспоминает что-то, смеется и качает головой.
– Я ужасно долго уговаривал маму разрешить мне поплавать с папой, а когда наконец приехал и посмотрел вниз с обрыва, то стоял тут с таким лицом… вот как у тебя сейчас. – Он ненадолго замолкает перед тем, как продолжить. – Все отговорки перепробовал, лишь бы не плыть, но папа молча напялил на меня жилет, всучил весла и потащил байдарку к океану. У самой воды он усадил меня в лодку, опустился на колено и спросил: «Ты доверяешь своему старику?» Мне было так страшно, и я просто кивнул. А он сказал: «Отлично. Делай то, что я скажу. И тогда худшее, что с тобой сможет произойти, – ты влюбишься».
Я нервно хихикаю и стараюсь отвести взгляд, но ничего не выходит.
Колтон улыбается и как-то странно смотрит на меня, а затем вновь поднимает голову.
– Влюблюсь в океан. Вот что отец имел в виду. Влюблюсь, пойду по его стопам и не захочу возвращаться на сушу. – Я снова ловлю на себе его взгляд. – И он оказался прав. С тех пор из воды меня было не вытащить.
Это не вся правда, а только то, что он позволяет мне знать. Но мне известно, что долгое время болезни Колтон был вынужден оставаться на суше. Сидеть на приемах у врачей. Лежать в больничных палатах. Мне ужасно хочется расспросить его обо всем, но какая-то часть меня не желает думать об этой стороне его жизни.
– А у меня нет подобных увлечений, – отвечаю я. Больше нет, добавляю я про себя. Вижу перед собой грязную дорогу, кроссовки Трента и то, как мы бежим плечом к плечу и дышим в унисон. Снова испытываю чувство вины. – Мы с сестрой когда-то бегали по утрам, но потом она уехала учиться, а без нее как-то не хочется.
Это лишь та правда, которую я позволяю ему знать.
– Очень жаль, – говорит Колтон. Кажется, он опять хочет задать мне какой-то вопрос, но сдерживается и в итоге произносит: – Тут есть крутое место, которое мне показал папа. Я там давно не был, но хотел бы наведаться. Туда сложновато попасть, но дело того стоит. Сплаваем?
Отвечаю не сразу. Меня очень пугает мысль, что придется грести на байдарке. Но то, с какой легкостью я доверилась Колтону, пугает больше. Бросаю еще один взгляд на неспокойный океан, который раскинулся внизу. И чувствую, как кружится голова.
– Ну ладно. Давай попробуем, – без особой уверенности отвечаю я.
Колтон едва сдерживается, чтобы не улыбнуться.
– Точно?
Я киваю.
– Не бойся. Просто делай то, что я скажу и когда скажу, и все будет в порядке.
Он останавливается и позволяет себе улыбнуться. И хотя Колтон не договаривает, я чувствую, будто легкий ветерок подхватывает окончание фразы его отца и оно кружится в воздухе между нами.
Колтон достает из автобуса остальное снаряжение. Я не успеваю опомниться, передумать или поразмыслить, как уже стою в спасательном жилете поверх купальника рядом с Колтоном, одетым врашгард[3] и плавки. Мы вместе спускаем байдарку по цементной лестнице к каменистому пляжу. Когда наконец ставим ее на воду, оба с трудом переводим дыхание.
Колтон жестом указывает мне на место в лодке, я усаживаюсь, и он дает мне весло.
– Готова?
– Уже? А лекция для новичка или вроде того?
Колтон, кажется, получает настоящее удовольствие от происходящего.
– Это и есть часть лекции. Проще сразу перейти к обучению на практике. Тут мелковато, так что просто сиди, а я подгребу туда, где поглубже, и уже тогда покажу. Что скажешь?
Он улыбается, а я собираю все остатки уверенности, чтобы ответить.
– Хорошо. – Я пытаюсь справиться с волнением, но сердце неистово колотится в груди. Впереди шумят и разбиваются о скалы волны.
Неужели все это происходит на самом деле?
– Ну, поплыли! – слышится за моей спиной голос Колтона.
Байдарка трогается с места, а затем наклоняется, когда он запрыгивает внутрь. Я на миг теряю равновесие, но под его тяжестью лодка снова обретает устойчивость. Чувствую, как Колтон погружает весло в воду сперва с одной стороны, потом с другой, и мы устремляемся вперед. Я напрягаюсь, завидев надвигающуюся волну, которая с каждой секундой становится все выше, но Колтон ловко работает веслом, и мы легко взбираемся на гребень и спускаемся с него. Колтон продолжает грести, пока мы плавно скользим по уже спокойной поверхности океана. Я наконец выдыхаю.
– Было не так страшно, как ты думала, правда?
Поворачиваюсь к нему настолько быстро, насколько позволяет тугой жилет, и со смешанным чувством удивления и гордости отвечаю:
– Совсем не страшно.
– Маленькая победа, – заключает он.
Я продолжаю смотреть на Колтона. Он откидывается назад и делает глубокий вдох, будто вбирая в себя весь утренний воздух, будто дышать – тоже маленькая победа. И это, в общем-то, чистая правда. Мне начинает казаться, что я его действительно знаю. Словно в двух словах ясно отражается вся суть его личности.
– Отлично сказано. Я про маленькую победу.
– Только такие и имеют значение. Например, быть здесь и сейчас.
Его фразы повисают между нами, и я понимаю, что Колтон имеет в виду. Когда он обводит взглядом небо, море и скалы, а затем снова смотрит на меня, мне хочется сказать, что я все знаю. Знаю, почему он так ценит жизнь. Хочется объяснить, кто я такая и почему сидела в кафе пару дней назад. Слова уже готовы вырваться наружу, будто пузырьки воздуха из-под толщи воды.
– Дрейфуем, – произносит Колтон.
И в этот момент пузырьки лопаются, а мои невысказанные слова уносит течением.
Колтон поднимает весло и своими словами возвращает меня в реальность:
– Готова учиться?
Я рассеянно киваю.
– Отлично. Ты должна держать его вот здесь и здесь, – показывает Колтон.
– Поняла.
С благодарностью ухватившись за возможность отвлечься от гнетущих мыслей, я подаюсь вперед, беру весло, которое до сих пор просто лежало у меня на коленях, крепко вцепляюсь в него и вытягиваю руки перед собой.