Листаю календарь назад, ко дню номер триста шестьдесят пять, который я никогда не забуду. Ставлю палец на следующую дату, но он так дрожит, что я не выдерживаю и даю волю слезам, с которыми боролась всю дорогу домой. Внутри поднимается мучительное чувство вины.
Как я могла сбиться?
Вытираю глаза и стараюсь сконцентрироваться на пустых квадратиках – на днях, в которых уже не было Трента. Я отслеживала каждый, потому что только это помогало мне не отпускать его. Я всегда должна была помнить, сколько времени прошло. Нужно сосчитать снова…
– Что ты делаешь? – спрашивает Райан.
Я даже не услышала, как она вошла. Завидев слезы, сестра сразу бросается ко мне:
– Что случилось?
Роняю календарь, закрываю лицо руками и всхлипываю.
– Куинн, милая, что такое? – Ее голос полон сочувствия, от которого мне становится еще хуже.
Поднимаю взгляд на Райан.
– Я… – Снова ощущаю ком в горле. – Я не помню, сколько дней назад он умер, я сбилась со счета. Я забыла, и теперь нужно…
Делаю прерывистый вдох, а затем начинаю беззвучно трястись в рыданиях и прячу лицо в ладонях.
Райан обнимает меня и кладет подбородок на плечо.
– Ш-ш-ш… Все хорошо, все хорошо, – повторяет она.
Как же я хочу ей поверить!
– Тебе и не нужно их считать, – ласково произносит сестра.
Я горько плачу и прижимаюсь к ее груди. У меня нет сил ответить.
– Не нужно, – Райан мягко отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. – И это не будет значить, что ты по нему не скучаешь и не ценишь все, что было между вами.
Сжимаю губы, мотаю головой. Она столько всего не знает.
– Да, не будет, – на этот раз тверже говорит она. – Твоя боль со временем уйдет, и это нормально. Тебе можно снова быть счастливой. – Она делает паузу. – Тебе можно снова жить обычной жизнью. И это не предательство по отношению к Тренту. Он бы и сам этого хотел.
Слышу его имя и вновь заливаюсь слезами.
– Почему ты плачешь? – спрашивает Райан. – Из-за того, что забыла считать дни? Или из-за Колтона? Последние две недели вы каждый день вместе, и знаешь, ты выглядишь счастливой. И ты не должна чувствовать себя виноватой из-за этого.
– Но…
– Это нормально.
Мне хочется верить ее словам, и в глубине души я верю, знаю, что она права. Я не могу отрицать того, как мне хорошо рядом с Колтоном. Но не могу отрицать чувства вины, которое я испытываю с новой силой каждый раз, когда мы вместе. Мне кажется, будто я предаю Трента. И я знаю, что скрывать все это от Колтона еще большее предательство. Гляжу на пустые квадратики на календаре, который валяется на полу, и понимаю: мои дни были такими же пустыми, пока я не встретила Колтона.
– Эй. – Райан сжимает мое плечо. – Это не последний раз, когда на тебя столько всего наваливается. И это нормально. Но рано или поздно придет день, когда тебе станет хорошо. И это тоже нормально. – Она заправляет волосы мне за ухо. – Веришь или нет, но однажды ты снова влюбишься. Нужно только открыться этому.
Уверена, что сестра хочет встретиться со мной взглядом, но я все еще смотрю на календарь.
– Да, вы очень любили друг друга, но у тебя вся жизнь впереди. Пойми, Трент хотел бы, чтобы ты была счастлива.
Киваю, будто соглашаюсь, вытираю слезы со щек, смотрю Райан прямо в глаза и говорю:
– Я понимаю.
Но не потому, что я ей верю. А потому, что мне надо остаться одной. В глубине души сомневаюсь, что Трент одобрил бы мои поступки.
Глава 20
Твой взор станет ясным только тогда, когда ты заглянешь в свое сердце… Тот, кто смотрит туда, – просыпается.
КОГДА НА ТУМБОЧКЕ жужжит телефон, я уже не сплю. Знаю, что Колтон звонит, чтобы пожелать доброго утра и спросить о планах на сегодня, однако не решаюсь взять трубку. Я не объяснила свое вчерашнее поведение, а он, как всегда, не задавал вопросов, но так долго продолжаться не может. Колтон не станет постоянно игнорировать мои срывы. В конце концов он потребует объяснений, и я не знаю, что тогда буду делать.
Мобильный перестает вибрировать, а после звуковой сигнал оповещает меня о новом голосовом сообщении.
– Куинн? – раздается стук в дверь. – Ты проснулась?
Это папа.
– Ага, – говорю я достаточно громко, чтобы он услышал. – Заходи.
Сажусь на постели. Папа открывает дверь, но остается стоять на пороге. Меня удивляет то, что он одет в спортивный костюм.
– Доброе утро, солнышко. Время для пробежки.
– А где Райан? – спрашиваю я. После вчерашнего эпизода с календарем немного боязно с ней видеться.
– Уехала рисовать, – отвечает папа, и я испытываю мимолетное облегчение. – Ей совсем скоро нужно сдавать портфолио. Кажется, она серьезно за это взялась. Собрала вещи и сказала, что не вернется до вечера. – Он пожимает плечами. – И велела мне побегать сегодня с тобой.
– А как же работа?
– Взял отгул. Удобно, когда ты сам себе босс. – Он хлопает в ладоши. – Ну, нам пора!
Киваю, но не двигаюсь с места. Календарь все еще валяется на полу, а я так и не посчитала, сколько дней прошло. После того как Райан ушла вчера, я без сил упала на кровать и заснула.
– Вижу, ты прямо горишь желанием, – загрустил папа.
Мне становится стыдно.
– Извини, мне… – Я все еще убита после вчерашнего. Внутри пусто и одновременно тяжело. – Мне не очень хочется сегодня бегать.
Папа проходит в комнату и садится на краешек кровати.
– Как насчет пробежки за завтраком? Вот он, наш шанс. Давай! А то почти дома не бываешь. Хочу послушать, что у тебя новенького. За яичницей. С беконом. С мясной подливкой. И бисквитом.
– Тебе нельзя!
– С беконом из индейки. С не очень жирной подливкой. – Он хватает меня за спрятанную под одеялом ногу. – Ну же, удели внимание твоему старику!
Улыбаюсь и сдаюсь. Я и правда немного голодна. И мы очень давно не общались.
Мы приезжаем в ресторанчик «У Люсиль» и садимся за наш любимый столик. Завтракать здесь тоже когда-то было нашей доброй традицией, как и бегать по утрам. Но когда бизнес родителей пошел в гору, мы стали ходить сюда только по праздникам, а затем и вовсе прекратили. Не могу вспомнить, когда мы в последний раз появлялись в этом маленьком провинциальном заведении, но с тех пор в нем ничего не изменилось.
Папа склоняется над своей кружкой, закрывает глаза и вдыхает аромат кофе с таким видом, словно ощущает лучший запах на свете.
– Так что у тебя новенького? – Он смакует свой напиток небольшими глотками. – Ты теперь постоянно на пляже пропадаешь.
Киваю:
– Да, неплохо там время провожу.
– И Райан говорит, что ты снова бегаешь быстрее ветра. И что догнать тебя – задача не из легких. – Он отхлебывает еще немного кофе.
– Да ладно? – улыбаюсь я. Сестра ни за что не скажет мне такое в лицо. – Забавно. Мне-то она говорит, что я еще не в форме.
Папа смеется:
– Значит, так и есть. Значит, ты можешь еще лучше. Сестра тебе врать не будет. – Он замолкает, ставит кружку на стол и открывает меню.
Я размышляю над вчерашними словами Райан. О том, что мне не нужно считать дни или чувствовать себя виноватой, когда общаюсь с Колтоном. Хочется в это верить, но не выходит. К тому же сестра не видит всей картины целиком.
Папа захлопывает меню и кладет поверх него ладонь. Вид у него такой, будто мы приехали не просто позавтракать, а серьезно поговорить. Я напрягаюсь. Надеюсь, Райан не рассказала ему о Колтоне или о прошлой ночи.
– Я тут подумал… – Папа пытается говорить небрежно, но у него не получается. – Может быть, запишешься на курсы в местный колледж? Чтобы попасть в команду легкоатлетов. Тренер с радостью тебя примет. Без вопросов.
– Что? – Чувство облегчения прячется за искренним изумлением. – Ты сам с ним разговаривал?
– Не я. Райан.
– Хм, я что, ее домашнее задание на лето?
– Да нет, – отвечает папа. – Она просто хочет, чтобы ты была счастлива. И кажется, бег – одна из тех вещей, которые тебе сейчас приносят удовольствие. – Он делает небольшую паузу. – Как пляж. И тот, с кем ты там пропадаешь. Это, случайно, не тот самый «не очень-то страшненький» парень?
Опускаю взгляд на меню, ощущаю себя не в своей тарелке.
– Это тебе Райан сказала?
– Мы с мамой и так все видим. И это хорошо, Куинн, это…
– О боже. – Я замечаю знакомое лицо в паре столиков от нас.
– Родная, это правда хорошо…
Жестом прошу его обернуться, потому что не могу ничего сказать.
Папа смотрит в указанном направлении, но не теряет дара речи, в отличие от меня. Вместо этого он откладывает салфетку, поднимается и идет поприветствовать маму Трента. Они обнимаются. Мне не слышен их разговор, зато я вижу, как папа указывает рукой в мою сторону, после чего они идут к нашему столику. Я встаю. Чувствую себя виноватой за то, что давно не заходила к ней в гости.
– Куинн, милая! – Она распахивает объятия. – Я так рада тебя видеть!
– И я вас, – отвечаю я. Это правда, несмотря на мое потрясение.
Она прижимает меня к себе так крепко, что становится немного неловко. Даже когда она отстраняется, то продолжает держать меня за плечи.
– Посмотри на себя! Выглядишь потрясающе!
– Спасибо, – киваю я. – Вы тоже.
И я не вру. Ее вечные синяки под глазами наконец исчезли, блеклые волосы вновь обрели цвет. Сегодня она даже накрасилась. Почти похожа на себя прежнюю – ту женщину, которая подтрунивала над нами с Трентом, когда заставала нас целующимися, и которая с равным энтузиазмом относилась и к его, и к моим спортивным успехам. Почти та самая. Почти.
– Спасибо, – эхом отзывается она. – Я сейчас стараюсь чаще бывать на улице, предлагаю помощь то там, то тут. Чем-то занимаю себя. Думаю, ты понимаешь, – добавляет она с ноткой грусти в голосе.
Папа старается поддерживать непринужденную беседу.
– Куинн тоже много чем занимается, – говорит он. – Снова бегает, учится гребле…