ие полосы света. Они полукругом разлетаются над океаном и мерцают, будто гигантская люстра.
Колтон берется за весло:
– Поплыли.
– Да мне даже салют не нужен, когда тут такое. – Я все черчу линии на воде, не могу выкинуть из головы голубое сияние.
– Сегодня же четвертое июля[6]. Всем нужен салют, – возражает Колтон. – Давай-давай.
Он погружает весло в воду, и мы плывем вперед. Я следую его примеру, но на этот раз не закрываю глаза, стараясь сохранить в памяти как можно больше всего, пока мы скользим в сторону пирса по сияющей голубой дороге, которая так хорошо заметна в темноте.
Мы гребем навстречу шуму залпов и ярким всполохам. Через какое-то время я чувствую запах серы, а каждая вспышка начинает отдаваться в груди. Люди на берегу одобрительно вскрикивают всякий раз, когда небо освещают красные, белые и синие огни. Мы подгребаем еще ближе к пирсу, и в их свете я вижу, как мягко волнуется вода вокруг покрытых ракушками подпорок.
Колтон поднимает весло, кладет его на дно байдарки. Я делаю то же самое и поворачиваюсь к нему.
– Ну что, – спрашивает он, – хочешь увидеть фейерверк с самых лучших мест?
– А разве мы еще не там? – не отвожу я глаз от неба.
– Почти. Подожди-ка.
Еще один залп эхом отзывается в груди, и меня вдруг пробирает дрожь от холода. Байдарка покачивается, пока Колтон бросает в воду какой-то тяжелый предмет и он с громким всплеском идет ко дну.
– Это якорь, – объясняет Колтон. – Чтобы нас не отнесло дальше.
Я киваю, а он наклоняется к моему сиденью и отстегивает от него накладку. Мне ничего не видно, но, похоже, он знает, что делает.
– Положи себе в ноги – будет подушкой. Я послежу за равновесием.
Привстаю, чтобы вытащить накладку, и следую совету Колтона. Затем он протягивает мне три сложенных полотенца.
– Держи. Постели их на дно. Тогда сможешь лечь на спину и закинуть ноги вот сюда. – Он хлопает по плоской перегородке между нашими сиденьями.
– А ты?
– А я сейчас сделаю то же самое.
– Хорошо.
Какое-то время мы суетимся, пытаемся разместиться так, чтобы не мешать друг другу. Я аккуратно расстилаю полотенца, а после ложусь на спину. Колтон располагает свою накладку на дне, опускается на нее и вытягивает ноги рядом с моими. Пока мы устраиваемся, байдарка мягко качается на волнах. От ощущения близости мне становится жарко, несмотря на холодный вечерний воздух.
– Вот теперь у нас лучшие места, – произносит он.
Над головами взрывается красный фейерверк, и в его свете лицо Колтона выглядит таким же разрумянившимся, как наверняка и мое.
С трудом отвожу от него взгляд и смотрю наверх. В небе появляется еще одна вспышка – белый лучик. После небольшой заминки я уже начинаю думать, что заряд не взорвется, но тут он раскрывается ослепительными голубыми полосками, которые медленно и плавно опадают вниз, пока не растворяются воздухе.
Мы лежим и любуемся салютом, и я чувствую отдающиеся в груди залпы, тепло ног Колтона. Меня тянет к нему все сильнее с каждой секундой. Раньше я не могла и помыслить о подобном. Теперь же я не хочу бороться с этим. Не хочу и не могу.
Лодка плавно покачивается, пока я сажусь. Меня не удивляет, что Колтон тоже поднимается. Ведь я знаю: и он это ощущает. Мы безмолвно глядим друг на друга. А вокруг то и дело мелькают вспышки. Так много света. Он почти разогнал тьму вокруг. И тьму внутри меня.
Колтон протягивает руку, гладит меня по волосам, а потом проводит большим пальцем по маленькому шраму на нижней губе. Напоминание о нашей первой встрече, когда столкнулись два отдельных мира… Я дрожу. Тянусь к теплу, прерывисто дышу и кладу ладонь ему на грудь.
– Куинн, я… – шепчет он и не договаривает фразу, потому что пространство между нами исчезает.
Внутри меня взрывается тысяча фейерверков. Я чувствую это и в нем – на его губах, прильнувших к моим, в пальцах, зарывшихся в мои волосы, и в том, как он подается еще ближе.
Все остальное отступает. И в то мгновение, когда мы целуемся, мы и сами становимся вспышкой света.
Глава 23
Одна из самых трудных вещей в жизни – хранить в сердце слова, которые нельзя произносить.
КОГДА МЫ ПЛЫВЕМ обратно к пляжу, я вижу перед собой только ту черту, которую переступила, и она ослепляет меня. Я все еще чувствую тепло губ Колтона, сильное и одновременно трепетное желание, с которым он прикасался ко мне. Слышу, как он шепчет мое имя. Вижу, даже с закрытыми глазами, его лицо прямо перед поцелуем: открытое, полное доверия. Он не подозревает о правде, которую я скрываю так долго, что она уже превратилась в откровенную ложь.
Мы движемся в тишине. Она скорее давит, чем расслабляет, и мне интересно, ощущает ли это Колтон. Когда мы приближаемся к берегу, я почти уверена, что ощущает. Он ничего не говорит, но быстро улыбается мне, когда мы поднимаем байдарку и несем ее, влажную и прохладную, в сторону автобуса. После того как она оказывается на крыше, он достает из рюкзака сухое полотенце.
– Держи, – говорит Колтон. – Я… Не буду мешать. Можешь переодеваться.
– Спасибо, – отвечаю я, и он исчезает за машиной.
Я остаюсь в одиночестве. Становится гораздо холоднее, чем было на воде. Не спасает даже полотенце. Я вся дрожу, пока скидываю купальник и натягиваю платье. Через окно смотрю на силуэт Колтона. Он снимает рашгард и тянется к сиденью за футболкой. Опускаю глаза, стараясь сконцентрироваться на пуговицах платья, но дверь открывается, и я мельком вижу Колтона в свете плафона: волосы растрепаны ветром, а щеки раскраснелись от вечерней прохлады. Когда Колтон поцеловал меня, его губы на вкус были солеными и прохладными. В груди появляется легкий трепет, который наполняет меня теплом. Через мгновение дверь закрывается, и в автобусе снова становится темно. Делаю глубокий вдох, долго и медленно выдыхаю. У меня нет выбора. Я должна обо всем рассказать. Именно сейчас, когда испытываю такие нежные чувства.
Неторопливо одеваюсь, аккуратно складываю купальник и заворачиваю его в полотенце. Делаю еще один глубокий вдох, закрываю глаза и еще раз вспоминаю наш поцелуй, а затем тянусь к ручке дверцы. Когда я захожу внутрь, Колтон бросает на меня взгляд, затем заводит машину и включает печку.
– Прости, нужно было заранее прогреть салон. Замерзла?
Я киваю и подношу ладони ко рту, будто причина моей дрожи – холод, а вовсе не то, что я собираюсь сказать. Потом закрываю за собой дверь и сглатываю.
Возьми и скажи. Давай.
– Колтон, мне нужно…
– Хочешь в спа?
Мы говорим одновременно, и наши слова перекрывают друг друга.
Он смеется:
– Ты первая.
– Я… – После недолгих колебаний все мое едва появившееся мужество куда-то улетучивается. Я вижу, что он вот-вот улыбнется. – Куда?
– В спа, – отвечает Колтон, и его глаза блестят в свете огоньков приборной панели. – В «Сандкасл-Инн» на крыше отличное спа. И у меня есть код, так что можем наведаться ненадолго. Согреемся. – В его голосе столько надежды.
На секунду я представляю, как хорошо, наверное, сидеть с ним в спа на крыше, наблюдать за клубами пара, поднимающимися над теплой водой, и…
– Не могу, – быстро отвечаю я. – Мне нужно домой.
Тянусь за ремнем безопасности и защелкиваю его так, будто сказала свое последнее слово.
– Не понимаю, – без улыбки произносит Колтон.
Он изучает меня внимательно, пытается понять, почему я секунду назад была так близко, а теперь отдалилась, исчезла в темноте. Опускаю глаза и ничего не говорю. Не могу ничего сказать.
У Колтона пищит будильник, и он выключает звук на телефоне, даже не посмотрев на него.
Бросаю взгляд на мобильный. Ему не стоит игнорировать сигнал. Все-таки это напоминание о приеме таблеток.
Колтон прочищает горло, выпрямляет спину.
– Там, на воде… Это было…
Смотрю на него, всей душой желая, чтобы он закончил предложение. Хочу узнать, о чем он думает. Но Колтон опускает глаза и начинает нервно барабанить пальцами по рулю и несколько секунд просто смотрит на них.
– Прости, – говорит он. – Мне казалось, ты тоже почувствовала… – Он трясет головой, дергает рычаг коробки передач. – Ладно, не важно. Я довезу тебя до машины.
Колтон поворачивает руль, и мы медленно выезжаем вперед, на дорогу, которая ведет к его дому – и уводит от правды. От Трента, его сердца и того, что я чувствовала в байдарке.
– Остановись, – мягко произношу я.
Колтон нажимает на педаль тормоза, глядит на меня, и я вижу в его глазах неподдельную надежду.
– Я тоже это почувствовала.
На его лице написано облегчение, и я пытаюсь быть такой же смелой и честной, как и он секунду назад.
– На воде… – Я делаю паузу, набираясь храбрости, чтобы продолжить. – Мне давно не было так хорошо, как сегодня. С тех пор как…
Как же близко я подобралась к правде! Она прямо-таки выплывает на поверхность.
– С тех пор как я потеряла очень близкого человека, – продолжаю я. – Человека, которого любила.
На мгновение чувствую облегчение оттого, что выдала хоть какую-то часть правды, но это быстро проходит.
– Я знаю, – говорит Колтон и опускает глаза на руль.
Кажется, будто все во мне обрывается – пульс, дыхание, мысли.
– Знаешь?
Его лицо не меняет выражения. Ни боли, ни гнева, ничего. Он только сочувствует мне.
– Догадался, – тихо отвечает Колтон. – Ты ведешь себя очень сдержанно. Так бывает, когда люди теряют кого-то. – Он ненадолго замолкает. – Или когда думают, что потеряют. У меня пару лет назад была девушка, которая тоже стала вести себя так, когда… – Колтон откашливается. – Она стала очень сдержанной. Как ты.
Мое сердце вновь начинает учащенно биться. Меня преследует чувство вины, тревоги и одновременно облегчения. Он не знает, что я говорю о Тренте, но понимает куда больше, чем я думала.