В последующие дни Кобылинские еще не раз навещали Пуйдокасов, отогреваясь теплом и уютом их дома. В одно из таких посещений, как-то днем, Константин Иванович познакомил их с братом Александром. Еще в Тобольске Кобылинские знали, что между братьями в молодости пробежала черная кошка. При разделе наследства покойного отца Александр Иванович, воспользовавшись деловой отлучкой брата, урвал себе значительно больше того, что полагалось. Но теперь братья вроде жили мирно. Александр, разбогатев на военных подрядах, жил на широкую ногу и даже успел за год до революции воздвигнуть в центре Омска солидных размеров доходный дом.
Его-то и отправились смотреть всей компанией. Дом действительно был солидным. Хотя и не очень длинным по фасаду, но - знай наших! - шестиэтажным, если считать еще подвальный этаж с собственной котельной и обширный чердак-мансарду, где Александр Иванович намеревался устроить зимний сад. Дом стоял пустым, еще не была закончена его отделка.
Когда взобрались на верхний жилой этаж, Константин Иванович, подойдя к промежуточной кирпичной стене, где были дымоходы, показал на устроенную в ней глубокую нишу.
- Здесь будет надежно, я думаю. А то можно на чердаке, там тоже устроена ниша.
Мужчины, осмотрев ту и другую ниши, согласились, что да, пожалуй, надежно.
По дороге домой Кобылинский сказал жене, что здесь и будут замурованы драгоценности. Там же найдут себе место, до лучших времен, и личные ценности братьев. В общем, как будто надежно…
Здесь же, в Омске, Кобылинских ждала еще одна интересная встреча.
У одного из салон-вагонов поданного накануне штаб-ного поезда союзных военных миссий Евгений Степанович увидел знакомую фигуру. Жильяр! В дорогой енотовой шубе, распространяя вокруг себя аромат духов, он стоял среди людей, одетых в иностранные шинели, покручивал колечки блестящих от бриллиантина усов и свысока поглядывал на станционную суматоху.
Он милостиво разрешил конвою, оцепившему поезд, пропустить Кобылинского и вежливо пожал ему руку. Внешне как будто был обрадован встрече, но вел себя сдержанно, без обычных для него эмоций. Провел к себе в купе, угостил коньяком. Заметив, что Кобылинский обратил внимание на обилие в купе дамских вещей, небрежно пояснил: «Мадам Теглева. Вы ее знаете». Вон как! Няня царевен, их особо доверенное лицо, едет во Францию в роли сожительницы Жильяра! Ловок, шельма: альянс этот основан, конечно, отнюдь не на взаимной страсти, а, безусловно, на деловой, сугубо выгодной для обоих основе. У того и у другого кое-что из царского добра должно было прилипнуть к рукам.
- Кстати, о царском добре, о драгоценностях. Какова их судьба? - поинтересовался как бы между прочим Жильяр.
- О, они в надежном месте,- заверил Кобылинский, решив не уточнять пока, где именно.
- Их надо спасать и везти за границу. Там члены императорской фамилии, великие князья. Николай Николаевич, например. После гибели государя и его семьи они наследники имущества,- настаивал Жильяр.-Вы поедете со мной, в нашем поезде. И мадам Кобылинская…
- Это государственные ценности, Петр Андреевич,- пробовал убеждать его Кобылинский.- Когда кончится смута и восстановится порядок, они должны вернуться в государственную казну. Государь, как монарх, владеет всем государством, но именно поэтому все, что принадлежит ему,- государственное, а не его личное. Это, простите, не подштанники. И вообще мы, истинные монархисты, считаем, что на монаршьем престоле такой великой империи должен был бы сидеть более значительный человек. Не та фигура…
- Эти ценности, наконец, могут быть употреблены там, за границей, с пользой для государства, для борьбы с большевиками. Ваш народ, например, так много задолжал Франции! - не унимался Жильяр, уже сердясь.
- Не народ, а дурацкое правительство,- бурчал Кобылинский, думая про себя: «Знаем мы эти долги… А чем вы заплатите за наш экспедиционный корпус, прозябающий в лагерях под Ла-Куртин, за сотни тысяч жизней русских солдат, брошенных на верную смерть в наступление под Реймсом и Верденом, расстрелянных в алжирской крепости Кредер ради спасения вашей Bеllе Fгапсе?»
- Где господин Пуйдокас? Сумел он вывезти клад императора? Я доложу генералу, и представители союзного командования при участии верховного правителя решат его судьбу. Где сейчас этот клад? - настаивал Жильяр.
- Остался в Тобольске,- сказал Кобылинский и отвернулся.
- А, diablе› - выругался Жильяр.- Оттуда достать его действительно трудно… Может, удастся послать кого-нибудь за ним через фронт? Игра стоит свеч…
- Кстати, со следователем Соколовым не встречались?- спросил он после паузы.
- Да, он допрашивал меня и жену. В апреле - в Екатеринбурге и в августе - в Ишиме. Спрашивал и о драгоценностях.
- Ну и что? Что вы сказали ему?..
- Ничего,- помолчав, ответил Кобылинский.
- Уф! - облегченно вздохнул Жильяр.- Я тоже. Меня он пытал трижды - еще в сентябре восемнадцатого года в Екатеринбурге и здесь, в Омске, в марте и в августе.
Выходя от Жильяра, Кобылинский столкнулся у соседнего вагона с Гиббсом. Тот о драгоценностях не спрашивал, но тоже приглашал ехать с собой, в вагоне английской миссии.
«Драпаете, союзнички,- злорадно думал Кобылинский, пробираясь к своему осточертевшему штабу.- Клад императора вам подавай… Мало вы награбили русского добра, за гнилые шинели и заплесневевшие сигареты… Хрена вам с горчицей поострее!»
На другой день через станцию прошел на восток ощерившийся штыками и пулеметами поезд с золотым запасом. За ним, как приклеенные, потянулись штабные поезда и одним из первых среди них - союзнический. Кобылинский даже не успел попрощаться с Пуйдокасами: на станции творилась настоящая паника… Взлохмаченный, небритый, сидел он в своем купе, глядя в окно и слушая жалобные всхлипывания приболевшей Клавдии Михайловны.
В Новониколаевске они потеряли друг друга. Акушерка, понадобившаяся для совета не ко времени ожидавшей ребенка Клавдии Михайловне, жила далеко, и, вернувшись от нее на станцию, Кобылинская уже не застала своего состава: он снялся неожиданно даже для самих его пассажиров.
Пометавшись по городу и разыскав каких-то не то дальних родственников, не то просто знакомых, она кое-как устроилась и слегла. Вскоре родился сын… К тому времени Новониколаевск был уже взят красными.
Едва оправившись, в марте двадцатого года без средств и без вещей она двинулась в Омск, помня наказ мужа - в случае чего держаться Пуйдокаса, он поможет.
Пуйдокас действительно помог. Анеля Викентьевна выделила комнатку, дала на пелеики старые простыни, кормила. Константин Иванович помог продать сережки- единственное, что осталось из ценностей,- чтоб заплатить врачу, кормилице: у Клавдии Михайловны пропало молоко.
Но по сдержанной вежливости, даже, пожалуй, сухости отношений Клавдия Михайловна уже через две-три недели поняла, что ею тяготятся, что ей лучше оставить этот дом.
А куда деваться? В Тобольске живет мама, перевезенная туда из Перми накануне мобилизации Евгения Степановича. Там хоть какой-то дом, хоть что-то из вещей, а может, и из средств. Но - как туда добраться?..
- Вот тогда-то… Да, я взяла тогда эту каплю!.. А что я могла сделать? Ведь вы же сами предложили мне ее…
Да, Константин Иванович сам предложил ей воспользоваться чем-нибудь из тех драгоценностей. Хотя ей казалось странным, что он не предложил, например, про-сто золота в монетах, которое, она знала, есть у него в достатке. Все равно ведь любую из драгоценностей придется продавать.
- Хозяев у этого добра пока нет. Пока мы и хранители и хозяева. Услуги должны быть как-то возмещены. Не так ли, Клавдия Михайловна?
Похоже, он втягивал ее в какую-то сделку, делал ее соучастницей «возмещения». «А, пусть! - решила Кобылинская.- Теперь все равно…»
Константин Иванович, получив ее согласие, вышел из комнаты и спустя не так уж много времени вернулся с объемистым свертком в руках. Занавесил окна.
«Значит, не успели еще замуровать, хранят где-то здесь, близко»,- подумала Клавдия Михайловна.
Развернули сверток, и перед ней вновь предстало сверкающее видение, ослепившее ее тогда, в Тобольске,- как немного и как много уже времени назад! Но… несомненно, более бледное видение. Почему! Ах, ну да, здесь многого нет из того, что было там. Здесь в основном мелкие вещи.
Пухлые пальцы Пуйдокаса сладострастно перебирали десятки колец и брошей различной величины и формы, браслеты и часики, усыпанные каменьями, запонки и заколки для галстуков. Среди них Клавдия Михайловна заметила и знакомые ей вещи, которые она видела на графине Гендриковой, на Никодимовой… А вот и ее значок «За беспорочную службу в Царскосельской гимназии»!
Остановились, по совету Константина Ивановича, на одном кольце типа «маркиза», с бриллиантами и рубином. Клавдия Михайловна, смущаясь и краснея, примерила его и тут же сняла.
- Я думаю, на дорогу хватит,- сказал Пуйдокас.
- И на кое-что еще,- поджав губы, заметила Анеля Викентьевна.
Продать кольцо Константин Иванович вызвался сам. Кому он продал, не сказал, но принесенных им денег, в основном в золоте, конечно, по расчетам Клавдии Михайловны, действительно хватило и на дорогу и на об-житие в первые дни на новом месте. Через две недели она была в Тобольске. Хотя эти недели… лучше не вспоминать о них - такими они были тяжелыми и многострадальными. Как только она вынесла их, эту страш-ную дорогу, это кошмарное передвижение, которое лишь при наличии юмора можно назвать путешествием или поездкой…
- Да, я взяла эту каплю, чтобы спасти себя и ребенка, чтобы избавить от себя вас, наконец. И вы мне это ставите в вину, издеваетесь над этим?1 Я отработаю, я верну… мой сын вернет, когда подрастет. Готова отдать свой глаз, стать рабой, только не чувствовать себя должной, не слышать этих гнусных упреков… Я верну. Вернете ли вы?! - кричала Кобылинская в истерике.
Пуйдокас астматически сопел, бросая на нее злобные взгляды.
Просматривая бумаги и письма, взятые при обыске у Пуйдокасов, Михеев, в поисках хоть каких-то намеков или упоминаний о драгоценностях, натолкнулся на бумажку непонятного ему вначале назначения. Она лежала в старомодном, вышитом бисером бумажнике-портфельчике, где Анеля Викентьевна хранила семейные реликвии вроде первого рисунка сына Костеньки, некоторые адреса и квитанции страхового общества «Саламандра».