По-видимому, это был план какого-то помещения: показаны окна, дверь, стены. На одной из внутренних стен нанесены дымоходные или вентиляционные каналы. От наружной, перпендикулярной стены в их сторону тянулась проведенная красным размерная стрелка с цифрами. От каналов, в обратную сторону, к острию той стрелки, тянулась другая, короткая: судя по всему, она показывала расстояние от каналов до какой-то точки на стене.
После рассказа Кобылинской Михеев показал ей эту бумажку. Клавдия Михайловна, не очень разбиравшаяся в схемах, признала, однако, в ней план помещения, куда водил их тогда с мужем Константин Иванович Пуйдокас и где он указывал на приготовленный тайник.
Анеля Викентьевна уже знала о разоблачениях Кобылинской, но не смущаясь отрицала все, даже бесспорные, легко доказуемые факты. Лишь увидев в руках у Михеева найденную в ее портфельчике бумажку, встревожилась. Более того - была потрясена. Окаменев лицом, долго молчала, потом зарыдала.
- Боже мой, боже мой! - всхлипывала она, заливаясь слезами.
Больше от нее Михеев не услышал ни слова.
Константин Иванович, приглашенный на беседу через несколько дней после встречи с Кобылинской, тоже не смущаясь, почти начисто отрицал ее показания, признавая лишь самое неопровержимое: да, встречался с ними в Омске, да, приютил тогда у себя Клавдию Михайловну с ребенком, но о драгоценностях разговора не было, а говоря о «капле», он имел в виду то время, когда все романовское добро было у них, у Кобылинских, в руках. Да, он что-то получал в Тобольске от Кобылинского на хранение, не зная, что именно, но потом возвратил перед отъездом Кобылинского на новую службу в колчаковскую армию.
- Вы же видите, она истеричка,- говорил Пуйдокас Михееву извинительно-осуждающим тоном.- В таком состоянии чего не наговоришь.- Но, посмотрев на план, крякнул и криво усмехнулся.
- Жена выложила? - осведомился он.- Ну, что ж теперь делать… Ищите.
- Попробуем,- весело откликнулся Михеев.- Братец ваш поможет.
- Не поможет,- снова усмехнулся Пуйдокас.
- Что так?
- В Польше он.
- Вон как! - только и сказал изумленный Михеев.- И давно?
- В двадцать четвертом как будто.
«Это хуже»,- подумал Михеев, но ощущение близкой удачи уже не покидало его.
На этот раз Омск встретил Михеева ранней весенней распутицей, суматошной воробьиной трескотней в гущах набухающих почками акаций, веселыми лентами ручейков, вприпрыжку бегущих к Иртышу по обочинам мостовых. Со степного заречья тянуло запахами просыхающих полей и упревшего за зиму ковыля. В затонах деловито тюкали топоры, тяжело бухала по железным листам кувалда: речники готовились к навигации.
Разыскивая дом Александра Пуйдокаса, Михеев вдоволь набродился по городу, без особой, впрочем, нужды, ибо найти его не составляло сложности, а просто так - наслаждаясь весной и солнышком.
Он посидел на скамейке наискосок найденного наконец дома, неспешно покуривая и разглядывая побуревшее от времени кирпичное здание, запыленные за зиму окна - то с кокетливыми кисейными занавесочками, то с газетным листом, прилепленным прямо на стекло, а то и совсем незавешенные, с молочными бутылками и стопами книг на подоконниках. На железной вывеске, висящей над фронтоном подъезда, даже с другой стороны улицы легко читалось: «Общежитие рабфака».
И не знают, не ведают шустрые рабфаковцы, грызущие по вечерам в этих комнатах гранит науки, а в часы досуга распевающие хором «Молодую гвардию», что рядом с ними лежит клад, огромное богатство, на которое можно построить несколько таких общежитий для тянущихся к этому самому граниту науки деловитых и смышленых ребят…
Вечером Михеев осведомился, как Константин Иванович перенес путешествие, нашел его бодрым и здоровым, в меру спокойным, хотя и нахмуренным, и с помощью местного начальства подобрал себе оперативную группу, объяснив ей задачу предстоящей операции.
В группу вошли два оперативных работника и два печника - бойцы из местного дивизиона, знакомые с печным делом.
Дирекцию рабфака еще накануне предупредили, что по распоряжению пожарной охраны в общежитии будет произведен ремонт дымоходов и вентиляционной системы, и поэтому на два-три дня комнаты четвертого этажа и мансарды необходимо освободить.
Утром бригада печников пораньше отправилась на работу.
Комната, куда привел их Константин Иванович, полностью соответствовала плану, найденному в портфели-ке Анели Викентьевны.
Михеев мысленно отмерил расстояние от окна до тайника, отмеченное на плане, и увидел на этом месте плакат «Даешь Урало-Кузбасс!», к которому хлебным мякишем было приклеено расписание занятий.
- Здесь? - спросил Михеев Пуйдокаса.
- Вам виднее, у вас план,- нелюбезно ответил тот, садясь на голый топчан у окна.
«Ишь ты, как держится,- подумал Михеев.- Разыгрывает спокойствие по всем правилам. Посмотрим, какой спектакль ты готовишь к моменту, когда мы найдем все…»
- Давай, ребята! - подал он команду, отчертив границы разлома и постучав по стене печным молотком. Стена глухо гудела.
Сев в сторонке, Михеев с затаенным волнением наблюдал за работой печников. Холодок ожидания чего-то необычного щемил сердце, и он с жадностью закурил.
«Вот оно,- думал.- Сейчас…»
Два топора вгрызались в стену. Серая алебастровая пыль штукатурки смешалась с буро-красной кирпичной пылью, вздымалась клубами от падавших на пол обломков и бесформенным облачком плыла по комнате, забиваясь в ноздри, садясь на плечи и лица людей серым моросным бусом.
- Крепка! - крякнул один из ребят, остановившись передохнуть.
Вот уже, прошуршав по стене, упал внутрь, в пустоту, обломок кирпича, выхлопнув в образовавшееся отверстие клубочек пыли. Михеев впился глазами в этот черный угловатый глазок, подавив в себе желание вскочить и заглянуть в него…
«В пустоту?..» - дошло вдруг до него, и он почувствовал, как к шее, к лицу подступила горячая волна крови.
В пустоту… Он посмотрел на Пуйдокаса. Тот сидел по-прежнему спокойно, небрежно листая невесть откуда взятый «Учебник обществоведения», но глядя не в него, а куда-то в сторону.
Отверстие расширялось. Вот уже, глухо ухнув, упал второй кирпич, и Михеев, не выдержав, подбежал к разлому. В него еще ничего нельзя было разглядеть, из зияющей черноты лишь тянулась струйка бурой пыли и какой-то затхлый запах. Схватив печной молоток, Михеев принялся бить рядом, расширяя пролом.
- Подожди, товарищ. Не спеши,- тихо одернули его.- Все будет в порядке.
Опустив молоток, Михеев, однако, не отходил от стены, пока разлом наконец не увеличился до размеров, позволивших заглянуть внутрь. Просунув голову в узкую рваную дыру, он зажег фонарик и, вдохнув удушливую пыль, увидел, что внутри ничего нет. Тайник был пуст.
Михеев сел, отряхнул руки и пальто от пыли и вопросительно посмотрел на Пуйдокаса. Тот уже бросил листать книгу, хотя по-прежнему держал ее в руках. Во взгляде его не было насмешки или злорадства, скорее - сочувствие, сожаление.
- Братец это…- развел руками Пуйдокас.- Я вам намекал. Хранил здесь добро свое. А поехал в Польшу - забрал.
Михеев злой, тяжело дыша, продолжал машинально отряхивать пальто.
«Не может быть,- думал он,- чтобы все так глупо…»
Пуйдокас натянуто зевнул и отложил наконец учебник, словно намекал: пора, друзья-товарищи, по домам. Но один из печников все еще зачем-то ковырялся в разломе.
«Нет, подожди…- продолжал думать Михеев, закуривая папиросу и понемногу приходя в себя.- Домой мы еще успеем. Дай сообразить - кто кого, где и когда надул».
- Можно закладывать? - спросил оторвавшийся наконец от разлома печник.- А где тут вода?
- Да, пожалуй,- рассеянно ответил Михеев, думая о своем.- А вода, по-моему, рядом, на кухне.
- Может, руки помоете? - предложил печник, вопросительно глядя на Михеева.
- Да, да. Можно…
- Товарищ Михеев,- зашептал ему парень, едва они вышли на кухню и закрыли дверь.- А когда, он говорит, вскрывали тайник-то?
- В двадцать четвертом, когда брат уезжал в Польшу,- ответил Михеев недоуменно, подставляя руки под обжигающую струю воды.- А что?
- Да то, что стену эту никто и никогда не ломал.
- Как так? - изумился Михеев.
- А вот так. Кирпичик тот же самый, что и внутри, в основной стене. Где бы он взял его через много лет, чтоб заложить свой пролом? То-то и оно. А кирпич тот самый, с одним клеймом. Я ведь не зря тебе говорю, до армии сызмальства с отцом по печному делу ходил.
Глядя, как он ловко и споро замешивает в ведре раствор, растирая время от времени его между пальцев и выбирая крупную гальку из зернистого тестообразного месива, Михеев прикидывал - что бы это могло значить: ведь тайником, выходит, никогда не пользовались?
«А Кобылинская? - мелькнуло у него вдруг.- Она говорила еще об одном предполагаемом месте, где-то там, на верхотуре».
- Вот что, друг… Отдай ведро напарнику и скажи остальным, что мы с тобой за кирпичом пошли. А сам - ко мне.- И Михеев легонько подтолкнул его в спину.
Через минуту они поднимались на верхотуру. Узкая деревянная лестница с шаткими перильцами привела их в мансарду из двух небольших комнат. Та же скудная студенческая меблировка, что и внизу: топчаны, колченогий стол, тумбочка и неуклюжий огромный шкаф, неизвестно как затащенный сюда. Отопления в комнатах не было, и зимами, видно, никто здесь не жил.
- А ну-ка, давай простучи стены… Да осторожно, леший,- ласково одернул Михеев печника, с решительным видом взявшегося за деревянную балодку.- Чтоб внизу не услышали.
Тот понимающе подмигнул ему, приложив палец к губам, и принялся тихонько выстукивать стену. Оба напряженно вслушивались.
- Есть,- сказал наконец печник, привалившись к стене ухом и осторожно постукивая вокруг найденной им точки, определяя границы внутренней пустоты.
- Та-ак,- сказал удовлетворенно Михеев, блестя глазами, и сел.- Так, друг ты мой милый… Теперь да-вай-ка мы с тобой покурим.
Они курили и думали, каждый о своем. Видно было, что печнику очень хотелось спросить о чем-то, и он уже не раз, отрываясь от папиросы, поворачивал голову, но сразу же одергивал себя и снова посасывал свою «Красную звездочку».