– Предлагал бы, если бы не был уверен, что вы никогда на это не пойдете, – со скорбным выражением лица ответил Ито.
– Тогда что?
– Было бы неплохо, если бы вы еще раз подтвердили неизменность вашего курса на невмешательство в дела Кореи и той части Китая, что находится вне зоны железной дороги. Это может несколько ослабить позиции сторонников войны.
С одной стороны, подумал я, еще раз подтвердить мне нетрудно. Но кто это сказал – «назревшую войну нельзя предотвратить, ее можно только отсрочить к выгоде противника»? Кажется, Макиавелли, а ведь это был умный мужик, так что не будем пороть горячку.
– Я обязательно обдумаю все то, что имел честь сегодня услышать от вас, – кивнул я.
На этом наша беседа с экс-премьером была завершена.
Перед самым ужином мне принесли расшифрованную радиограмму из Гатчины. Она состояла из трех частей – за подписями Риты, Рогачева и Столыпина.
Жена сообщала, что имела беседу с маман, которая собиралась выступить с инициативой о смягчении участи только что арестованного за оскорбительные потусторонние выходки Папюса. Вообще-то таких желающих и без нее было достаточно, но вдовствующая императрица посчитала, что такой образ действий поднимет ее акции в глазах Ротшильдов, а это будет неплохо. Рита писала, что посчитала инициативу вполне уместной и от моего имени одобрила ее. А потом супруга уточнила, что, как ей кажется, моей матери было глубоко начхать как на Папюса, так и на Ротшильдов, а интересовало ее – насколько широкими полномочиями сейчас обладает она, Рита.
Самым коротким был пакет от Столыпина. Он писал, что подготовка к подписанию договора с Францией о дружбе и торговле идет штатно, но Витте, отвечающий за его часть, связанную с пошлинами, в рамках своих полномочий слегка изменил три статьи в нем. Причем в чью пользу – пока неясно.
Это вам, Петр Аркадьевич, неясно, а вот у Миши Рогачева никаких сомнений нет, подумал я, приступая к чтению третьего пакета. Поправки небольшие, но в случае вступления России в войну условия погашения кредитов могут измениться. А могут и нет, это уж как французы решат.
Михаил писал, что сейчас он пытается выяснить – сколько же и конкретно с кого Витте взял за такую коррекцию. Но волноваться нет повода, ибо техническую подготовку документов осуществлял Алексей Дмитриевич Оболенский. Он, взяв пример со своего шефа, переставил в документах несколько запятых, убрал один предлог, добавил два и в двух местах заменил «и» на «или». И теперь право изменять условия погашения, если присмотреться, теоретически появлялось не только у Франции, но и у России. Витте пока ничего не заметил, французы тоже. Подписание назначено на двадцать второе апреля.
То есть послезавтра, подумал я, поднося зажигалку к бумаге с текстом радиограммы. Да, пока все идет по планам. Витте уже подставился настолько, что при необходимости мне не придется долго искать повод, чтобы шугануть его с поста министра финансов. Вообще-то, конечно, я, будучи самодержцем, мог снять его и просто так, ничего никому не объясняя, но мне не хотелось злоупотреблять подобным, я же не Николай Второй из другой истории.
Кроме того, насколько я успел изучить характер Сергея Юльевича, снятие втихую для него будет не более чем огорчительно, да и то не очень, а увольнение с формулировкой «за злостное неисполнение служебных обязанностей» его натурально взбесит. И он, скорее всего, в запале наделает ошибок, которыми мы постараемся воспользоваться.
Следующим пунктом повестки дня моего пребывания во Владивостоке был осмотр строящейся ветки к Хабаровску. Она пока была построена примерно наполовину, дотягиваясь только до городка Иман, который во времена моей первой жизни назывался Дальнереченском.
От императорского поезда отцепили четыре вагона, вместо которых прицепили три теплушки с охраной, и в сопровождении бронепоезда он двинулся на север. Почти вся свита осталась во Владивостоке, а императора, естественно, по-прежнему изображал из себя Сергей. А вот я сменил аватару, перевоплотившись в Ржевского. Бывший поручик, перейдя в жандармы и подрастя в чинах, вылечился от застарелого алкоголизма и стал абсолютным трезвенником – почти как я. Ехал он на бронепоезде, потому что на вопрос «Роман Исидорович, а как тут у вас с хунгузами?» Кондратенко, вдохнув, честно ответил:
– Иногда шалят, Александр Александрович. Мы их, конечно, гоняем, но все же нет-нет да и случается стрельба. Особенно там, где идут дорожные работы. Такое впечатление, что их кто-то науськивает как можно сильнее затруднить строительство пути до Хабаровска.
Мне тоже стало интересно – это англичане, французы или японцы? Не помешает попытаться узнать, но без особой спешки, ибо дорогу все равно нужно как можно быстрее достраивать. Ведь полностью окружить Владивосток не так просто, а вот отрезать ему снабжение по КВЖД – это уже реально. Так пусть будет резервный путь по Амуру до Хабаровска и далее по железке. Он хоть неудобный, но все же это лучше, чем вовсе никакого.
И, наконец, по возвращении во Владивосток осталось совершить последний из запланированных инспекционных вояжей – на Сахалин. Я собирался плыть на «Петре Титове» – зря, что ли, на стадии постройки он считался императорской яхтой? А сопровождать меня должны были два его систершипа – «Аврора» и «Паллада». Вообще-то их было заложено три, но «Диану» все еще никак не могли достроить. В этой истории их уже не называли «сонными богинями», потому как они могли развивать скорость в двадцать два узла, а «Диана» – и вовсе двадцать четыре благодаря более мощным машинам. Собственно говоря, из-за их постоянных поломок ее до сих пор так и не сдали в эксплуатацию.
Мы прибыли в форт Корсаков рано утром. Изображающий императора Серж прогулялся по поселку, но недолго и без особого интереса, а потом вместе с местным начальством вернулся на борт «Титова», где они, мягко говоря, слегка выпили. А штабс-капитан Ржевский в сопровождении капитана Деникина и десятка казаков верхом прогулялся до Владимировки, во второй половине двадцатого века ставшей Южно-Сахалинском, и задержался там на сутки.
– Ну что же, Антон Иванович, вы справляетесь очень неплохо, – сказал я ему на обратном пути. – Продолжайте в том же духе, господин подполковник, указ о производстве в чин будет завтра.
– Служу России! – козырнул Деникин. Да, теперь уставной ответ на поощрение со стороны начальства звучал именно так. Всякие там «рад стараться, ваше вашество» были отменены еще в тысяча девятисотом году.
Второго мая караван из пяти поездов, сопровождаемый бронепоездом, тронулся в обратный путь. Правда, куда-то потерялся старший механик Шумахер – ну мало ли, вдруг человек загулял во Владике и опоздал на поезд? Освободившееся купе занял жандармский штабс-капитан Ржевский, по служебным делам направляющийся в столицу. И где-то между Иркутском и Красноярском ему принесли только что принятую радиограмму с грифом «ХЗ», что означало – отправитель сомневается, хорошие это новости или не очень. В ней сообщалось, что, во-первых, десятого апреля скончался глава и основатель компании «Де Бирс» Сесил Родс – один из самых ярых сторонников войны с Транссваалем и Оранжевой. А во-вторых, два дня назад английские войска без объявления войны перешли границу Оранжевой республики и начали наступление на Спрингфонтейн.
«Ох и ни хрена же себе», – почесал в затылке бравый штабс-капитан. Я же помнил, что Родс действительно должен был умереть весной этого года, но считал, что после его смерти риск спонтанного начала боевых действий сильно уменьшится. А оказалось наоборот! Так что же, его воинственные вопли на самом деле были всего лишь прикрытием подготовки, проводимой куда более серьезными людьми? Выходит, что так. И это означает, что начал реализовываться какой-то план, детали которого мне неизвестны. Например, недавнее резкое возрастание лояльности Франции и заигрывания Ротшильдов с Витте тоже могут быть пунктами того самого плана. Кстати, и переезд Марины с Георгием в Россию тоже! Интересно, как они там? По идее должны были уже явиться, но мне никто ничего не сообщал. Хотя, с другой стороны, не такая уж это и важная новость, особенно с точки зрения Риты.
Я с трудом подавил желание приказать колонне поездов увеличить скорость. Нет уж, слететь под откос будет совсем некстати. Да и вообще не следует показывать, будто императора что-то волнует. Наоборот, он спокоен как удав – и для жены, и для внешних наблюдателей. А вот написать указ о производстве полковника Максимова, главы нашей военной миссии в Трансваале, в генерал-майоры – самое время. Надеюсь, он поймет аванс правильно и англичан в Южной Африке будет ждать отнюдь не увеселительная прогулка.
Глава 8
К моменту моего возвращения домой в Гатчине натуральным образом выстроилась небольшая очередь из желающих доложить, что же такого интересного произошло за время моего отсутствия. Правда, Ширинкин успел раньше других, так как ехал со мной в одном купе и всю дорогу развлекал рассказами о том, сколько эсеров и анархистов его людям удалось обезвредить за время моего путешествия. Из его слов следовало, что, даже если бы никакой другой пользы от вояжа не было, он все равно себя оправдал. Тем, что показал, насколько, оказывается, далека от идеала моя охрана. Из слов Евгения Никифоровича следовало, что предотвратить террористические акты по дороге удалось не столько благодаря высокому профессионализму сотрудников дворцовой полиции и комитета госбезопасности, сколько из-за дилетантства и общей криворукости революционеров.
– В основном они из студентов гуманитарных направлений, – пояснил генерал. – Однако не стоит надеяться, что так будет всегда. Где-то во Франции, по моим сведениям, эсеры уже организовали школу боевиков.
У меня сведения были чуть более полные. Во-первых, не где-то, а в пригороде Тулона. А во-вторых, там скоро должен был произойти несчастный случай – или даже сразу несколько таковых. Эти идиоты совместили школу с лабораторией по производству взрывчатки, и Рогачев обещал, что такое вопиющее нарушение техники безопасности обязательно приведет к трагедии. Надо только подождать, пока там соберется побольше народа. А вообще меры уже принимаются, то есть господину Ефимову поставлена соответствующая задача и выделены средства. Но расслабляться, конечно, ни к чему, тут мой собеседник прав.