- Да, отец. – кивнул юноша. - Полагаю, политика переживёт без меня… какое-то время.
- Что ж, это твоё решение. – Лорд Рэндольф зябко передёрнул плечами – декабрь выдался в Лондоне на редкость промозглым. – Вчера в Палате общин одобрили закон о создании Королевского Воздухоплавательного корпуса, создан комитет по разработке формы.
- Дело, конечно, первостепенное. – иронически усмехнулся молодой человек. – Но я, с твоего позволения, займусь всё же не новыми бриджами и офицерским кителем, а техникой. Послезавтра группа офицеров отправляется во Францию, стажироваться на новейших французских военных дирижаблях системы Ренара и Креббса, и мееня приглашают ехать с ними.
- Французы, вроде, даже посылали аэростаты в Азию, на войну с аннамитами? – осведомился лорд Рэндольф. – остаётся только удивляться, что они готовы допустить нас к своим военным секретам.
- Как я понял, они сами рассчитывают узнать у нас нечто новое. – отозвался юноша. – Сейчас у нас заложили сразу четыре новых воздушных корабля. Двигатели на них будут не паровые, а газолиновые, построенные по чертежам, похищенным в России и в Германии, где русские заказывают часть деталей. Наши инженеры, как увидели – удивились: ничего ведь сложного, и как только раньше никому в голову не пришло? Так что, как это ни обидно, но сейчас признанным лидером в воздухоплавании является Россия. Остальным же отведена роль догоняющих - не слишком, надо признать, почтенная. Французы, может, нас и недолюбливают, но они прекрасно понимают, что в одиночку им этой гонки не выиграть. В особенности - после демонстрационных полётов, которые устраивал русский наследник престола этим летом в Марселе и на юге Франции.
- А твой возраст не помеха для этой поездки? Всё же только две недели прошло, как ты отпраздновал пятнадцатилетие…
- Во времена Наполеоновских войн мои сверстники поступали учениками мичманов в Королевский флот – и ничего! – весело ответил молодой человек. – Строили карьеру, иные и до адмиралов дослуживались. К тому же, я хочу попробовать свои силы в публицистике – надеюсь, столичные газеты заинтересуются очерками из жизни французских воздухоплавателей?
- Что ж, дерзай… - лорд Рэндольф остановился и поднял руку с тростью, подзывая кэб. – А сейчас – не пообедать ли нам? В «Реформ-клубе» подают превосходный черепаховый суп…
- В «Реформ-клубе»? – молодой человек явно был озадачен. – Мне всегда казалось, что ты поддерживаешь кабинет Солсбери, а это заведение – настоящий оплот лейбористов!
- Они до сих пор не могут решить, к кому я ближе – к консерваторам или к радикалам. – усмехнулся в ответ лорд Рэндольф. – А поэтому всякий раз стараются обхаживать меня, как только могут. Хоть ты и решил пока повременить с политикой – полюбопытствуй, это весьма поучительно. Заодно расскажешь о своих намерениях пойти в военные воздухоплаватели. Уверяю, будешь иметь успех. Сейчас все в Палате Общин в ярости по случаю катастрофического поражения эскадры Хорнби – и хоть джентльмены из «Реформ-Клуба» и им подобные склонны винить во всём кабинет Солсбери, они тоже обрадуются, если вновь созданный Королевский Воздухоплавательный Корпус окрепнет настолько, что попробует взять у русских реванш.
И посторонился, пропуская сына в остановившийся у кромки тротуара кэб.
Конец второй части
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
I
Из дневника мичмана
Ивана Семёнова.
- Давненько мы так не собирались… - сказала Марина. – Пожалуй, ещё с тех пор, как вы с Николкой собирались уехать, чтобы поступать в Морской Корпус
- Ну, ты тогда в Москве жила, в нашем доме на Гороховской. - отозвался Николка. – Только потом вы в Питер перебрались вместе с…
И осёкся, испуганно посмотрев на меня. С тех пор, как Варенька сгинула, похищенная негодяем Стрейкером, он старался не упоминать лишний раз о ней в моём присутствии – был уверен, что доставляет мне этим боль. Я сделал вид, что не заметил его оговорки – сидел в отцовском кресле в углу и отнимал у Бейли кусок сизалевого корабельного каната, на одном конце которого имелась петля, а на другом – красовался замысловатый, похожий на футбольный мяч, узел «обезьяний кулак». Искусство вязания подобных узлов (как, впрочем, и нескольких десятков других) мы с Николкой освоили на занятиях по морской практике в Корпусе, и с тех пор, как новая игрушка появилась в доме, вес остальные перестали для щенка существовать.
- А где «Бейты»? – осведомилась тем временем Марина. Она привычно называла свою подругу Настю Туголукову и её напарника по «Елагинским курсам» по кодовому наименованию их боевой двойки. «Бейт» - третья буква еврейского алфавита. Седьмой была «Гимелями» - с ударением на «Е» - называли Николку и Маринку Овчинникову, по седьмой букве «Гимель»; мы же с Варенькой гордо именовались «Алефами» -именно с этой буквы начинался древнееврейский алфавит. Серебряный перстень с агатовой вставкой, на которой была вырезана эта буква, напоминающая латинскую «N» мы получили из рук Корфа перед тем, самым первым заданием в Англии. «Это у вас вроде промежуточного выпуска. – сказал тогда барон. – А перстень – что ж, будем считать, что это дань традициям, как в закрытых британских частных школах…
Я никогда не носил перстень и редко видел его на пальцах у остальных «выпускников» - однако старался всё время держать его при себе, на цепочке, надетой на шею. Насколько мне известно, и Николка, и Воленька Игнациус делали то же самое - кто-то из них однажды пошутил, что эти перстни (все именные, с выгравированными на внутренней стороне номерами) при необходимости могут сыграть роль личных жетонов, которые многие из нас видели в видеофильмах. Шутку тогда не поддержали, а Марина, услыхав её, сделала отчаянные глаза и покрутила пальцем у виска, адресуясь к шутнику.
- Они задерживаются. – ответил напарнице Николка. – Настя собиралась заехать в кофейню к Данону, взять что-нибудь к чаю. Надоели эти баранки!
- Могли-бы попросить фрау Марту, испекла бы пирог. – отозвался я, продолжая на пару с Бейли терзать «обезьяний кулак». - У неё классно выходят шварцвальдские, со взбитыми сливками и ягодами! У нас такие называли «Чёрный Лес» или «Пьяная Вишня» - фрау Марта заранее заготавливает для них ягоды, замоченные в коньяке – в больших таких бутылях с широкими горлышками. Я точно знаю, что у неё ещё остались то ли две, то ли три – с вишнями и крыжовником…
- И ты молчал? – гневно вскинулась Марина. Она была преданной поклонницей кулинарных чудес фрау Марты.
- Надо было предупреждать заранее. И вообще – мы что, объедаться собрались? Хочу напомнить, что у нас другой повод, куда как посерьёзнее!
- Одно другому не мешает… - начала, было, возражать Марина, когда в прихожей задребезжал подвешенный у притолоки звонок. Щенок немедленно оставил «обезьяний узел» и поскакал к двери.
- А вот и "Бейты"! – вскочил с кресла Николка. – Сидите, я открою!
И побежал вслед за щенком, который, учуяв знакомых уже скрёбся в дверь и радостно повизгивал. Марина независимо поджала плечами и отправилась на кухню – поторопить фрау Марту с самоваром и бутербродами. Я извлёк из буфета графин с вишнёвой настойкой, приготовленной «домоправительницей» и после недолгих размышлений добавил к нему ещё один – с золотистым токаем, для девушек. Разговор предстоял долгий.
- Короче, если опустить заумные детали, то вопрос стоит так: либо экспедиция формируется из тех, кто бывал и на той, и на этой стороне червоточины, либо из выпускников «елагинских» курсов. На первом варианте настаивают отец и Евсеин, ко второму склоняются Бурхардт с дядей Юлей. Как это в итоге будут решать – непонятно.
Я намеренно не стал вдаваться в подробности. Упомянул только, что наших «учёные старцы» закончили, наконец, работы по расшифровке «шлиссельбургского свитка» - той его части, что представляла из себя перерисованные от руки изображения недостающих листов «металлических книг». Чуть ли не самым загадочным из всего, что они сумели оттуда извлечь, была фраза: «звёздные рукава благоволят юным». Мы уже знали, что «звёздными рукавами» неведомые авторы «металлических книг» называли «червоточины»; дядя Юля истолковал это, как указание на то, что по каким-то неизвестным нам причинам к последствиям подобных перемещений в пространстве-времени более приспособлены именно биологически молодые организмы. Евсеин же с отцом возражали, что от этого утверждения за версту несёт аллегориями и оно вполне может быть своего рода указанием на то, что путешествия через червоточины представляют наибольший интерес для молодых (в космическом смысле, разумеется) рас – таких, которые ещё не утратили интереса к познанию Вселенной. При этом они ссылались на то, что немалое число из путешественников по червоточинам были, мягко говоря, немолоды – дядя Юля, отец, доктор Каретников, доцент Евсеин и Корф, наконец – хотя этих двоих и рановато называть стариками (обоим сравнительно недавно стукнуло по сорок) но и к юношам тоже не отнесёшь. Все упомянутые персонажи не раз и не два проходили через «червоточины» в обеих направлениях, а кое-кто даже побывал в «промежуточном» мире тетрадигитусов – и что-ни никаких негативных последствий до сих пор замечено не было. На что их оппоненты, отстаивавшие именно физическую молодость членов экспедиции как наиболее желательное условие, резонно возражали что, во-первых, ещё не вечер (в смысле – неизвестно как и через какое время упомянутые негативные последствия должны сказаться), а во-вторых, и это главное – возможно, речь идёт вовсе не о вреде для здоровья.
Попробуйте допустить вариант, с жаром говорил дядя Юля, что потрёпанный жизнью организм (или иная, внечувственная субстанция, называемая «душой») гораздо менее чувствительна к тому неведомому и загадочному, что может встретиться на той стороне «звёздных рукавов»? Какой прок, говорил он, отправлять в такое рискованное и сложное путешествие тех, кто не сможет вынести из него что-нибудь по-настоящему важное, чего мы сейчас даже вообразить не можем?