- Откуда им взяться, проблемам? МакГрегор выдал всю потребную информацию: номер сейфа, кодовое слово для сотрудников банка, даже ключ отдал! Представь, он всё это время был у него на цепочке от часов, а мы даже не подумали его изъять!
- Век живи, век учись… - хмыкнул Ярослав. – Когда едем-то? А то я хотел ещё немного прогуляться по центру Москвы. Сухаревка там, книжные развалы на Старой площади…
- С вашего позволения – составлю вам компанию. - Гиляровский поднялся со стула, сразу заняв огромным своим телом чуть не половину Яшиного кабинета – разговор шёл в помещении сыскной конторы на Варварке.– В Москве сейчас не совсем неспокойно, а со мной на вас ни одна собака не гавкнет, если обнюхает, конечно…
VIII
Семёнов двинул мышкой, и на висящем на стене белом полотнище вспыхнуло изображение – сделанный от руки карандашный рисунок, изображающий планшет-«тентуру». Олег Иванович недолюбливал проекторы, но сегодня обойтись обычным монитором не получилось– слишком много народа собралось в комнате для совещаний Д.О.П.а.
- Это фотокопии записей известного вам всем Виктора Анциферова. – заговорил Корф. - Записи доставлены нашим человеком из Франции, где они хранились в банковском сейфе.
Уточнять, кем был «наш человек» барон не стал. Впрочем, это и так было известно всем присутствующим.
- Что касается содержания записей – предоставлю слово господину Лерху. Он расскажет об этом гораздо лучше, чем я. Прошу вас, Юлий Алексеевич…
Дядя Юля встал и подошёл к экрану. Семёнов отметил про себя, что он, пожалуй, полностью пришёл в себя. Конечно, с сердцем шутить не стоит, и Каретников не позволит старику перенапрягаться – но ведь вот он, энергичный, деятельный и даже, вроде, помолодевший! Вот что творит с человеком любимое дело…
- Если позволите, Евгений Петрович, сначала я дам слово моему коллеге. - заговорил старик и сделал знак Евсеину. – Вильгельм Евграфыч, если не затруднит – займите место у ноутбука…
Семёнов удивлённо вздёрнул брови, но спорить не стал – отодвинулся вместе со стулом, давая место Евсеину. Доцент вытащил из кармана флешку, воткнул её в порт и защёлкал клавиатурой. На экране замелькали, сменяя друг друга, фотографии.
- Когда мы изучили материалы, доставленные из Тулузы, я вспомнил вот об этих, которые господин Семёнов привёз в своё время из Конго. Собственно, это самые первые изображения статуи тетрадигитуса, с которыми мы имели дело здесь, в Петербурге – самой-то статуи у нас не было по известным вам всем причинам…
На экране сменялись изображения всё того же дырчатого планшета, сделанного с разных ракурсов – и в четырёхпалой кисти статуи, и в человеческой руке, и отдельно, лежащей на белой тряпице. На одном из фото тентуру держал в руках сам Семёнов – загорелый, жизнерадостный. Снимок был сделан на фоне густой тропической растительности и кучки негров, издали наблюдающих за действиями «белого бваны».
- Надо же, а я о них и забыл…. – сказал Олег Иванович. - Об этих фотографиях, я имею в виду. Хотя, вроде, и сам их делал – ещё когда мы нашли статую тетрадигитуса. Вот эти, к примеру… он завладел мышкой и вызвал на экран нужные снимки, - …вот эти сделаны внутри холма-могильника. А эти три, – ещё несколько щелчков, - уже снаружи, на чистом воздухе. Мы тогда решились извлечь статую из полости в холме, и для начала вынули из её рук «тентуру» с чашей…
- По поводу чаши. – перебил Семёнова дядя Юля. – Неприятно об этом говорить, но Виктор, как исследователь, оказался дотошнее и, пожалуй, успешнее, чем ваш покорный слуга. Ещё ставя первые опыты с чашей и лазерной указкой, он обратил внимание, что когда чашу подсвечивают - в массиве её материала возникает что-то типа тончайших полосок, рисок, отметок. Эти риски неодинаковые, и по их положению можно тем или иным образом менять положение чащи в руке статуи.
Да? – Семёнов покачал головой. – Я тоже не обратил внимания, когда подсвечивал чашу фонарём.
- Вполне объяснимо. – ответил на этот раз Евсеин. Дело в том, что риски достаточно трудно разглядеть, а вашим вниманием целиком владели другие детали – статуя, «тентура», возникшая голограмма Галактики, наконец. Кстати, то же относится и к уважаемому Юлию Алексеевичу – только ему не позволило заметить риски слабое зрение. Как и мне, впрочем…
И, словно иллюстрируя это утверждение, доцент стащил с носа пенсне и принялся протирать стёклышки носовым платком.
- К счастью, вы сделали серию снимков ещё до того, как стали вытаскивать статую наружу. – заговорил дядя Юля. – И на них после компьютерной обработки изображений удалось эти самые риски разобрать. В результате у нас теперь есть всё для того, чтобы воспроизвести изначальное положение чаши в руке статуи. Между прочим, Виктор, судя по записям, проделал такую же работу, причём пользуясь теми самыми фотографиями.
- О как… - Семёнов выпрямился. – Он-то их откуда взял?
- Это как раз самое простое. Когда он находился здесь, в Д.О.П.е, то ему дали возможность работать, чтобы искупить свои провинности – компьютерщик он всё же был отличный, нам всем до него далеко, даже покойному Миркину. В процессе работы то был допущен к материалам экспедиции – тогда мы не придавали этому особого значения. Ну, он и нашёл время, скопировал материалы на флешку – и прихватил с собой во время устроенного Войтюком бегства[20]. А позже, уже в подземельях Монсегюра, воспользовался ими для того, чтобы восстановить первоначальное положение…
- Выходит, он об этом подумал? – негромко спросил Корф. Дядя Юля покосился на барона – как показалось Семёнову, несколько виновато.
- Выходит, что так, Евгений Петрович. – заговорил Евсеин. В оправдание господина Лерха, да и своё собственное, скажу только, что сделать это было куда проще, имея на руках статую.
- Но ведь у вас оставались эти фотографии? Или Анцыферов сумел их уничтожить?
Он при всём желании не мог бы этого сделать – цифровые копии хранились и в других местах, не только на его компьютере. Увы, мы просто о них забыли. Стали возиться с восстановлением расстрелянной Стрейкером «тентурой», и как-то упустили из виду. Мea maxima culpa[21], господин барон. Просто не подумали.
- Не стоит преувеличивать свою вину, Вильгельм Евграфыч, со всяким могло случиться. Продолжайте, прошу вас.
Евсеин после этой реплики Корфа явно оживился.
- Короче, теперь мы имеем точно воспроизведённое взаимное расположение пластин «тентуры» и чаши. И есть уверенность, что именно таким положением воспользовался Виктор в тот несчастный день…
Дядя Юля негромко кашлянул.
- Вы что-то хотите сказать, господин Лерх? – осведомился Корф.
- Да, Евгений Петрович. По моему мнению, сами четырёхпалые отнюдь неспроста оставили всё это именно в таком положении. Это, если хотите, своего рода приглашение тому, что найдёт статую и сумеет разобраться с тем, как она работает: «заходите, мы вас ждём»!
Утверждение было сильным – по рядам слушателей пронеслись удивлённые шепотки, потом во втором ряду поднялась рука.
- У вас вопрос, Александр… э-э-э, простите, не припомню отчества?..
- Ни к чему, Вильгельм Евграфыч. – отозвался Шурик. – Меня вот что интересует: как же с тем, куда нас занесло, когда мы сунулись в червоточину? Я имею у виду тот лиловый мир с тетрадигитусами, где парализовало Ром… простите, поручика Романа Смольского[22]?
И он кивнул Ромке, сидящему на соседнем стуле.
- Загадка. – развёл руками Евсеин. – Удовлетворительного ответа на этот вопрос пока нет. Возможно, он вообще никогда не появится.
Дядя Юля: Я полагаю, что это тоже не случайно. – перебил доцента дядя Юля. - Вы, отклонившись от своей «червоточины» – это, по всей видимости, произошло из-за повреждения рамки-искалки –каким-то образом пересеклись с другой, ведущей в мир тетрадигитусов. Если моя теория верна – она существовала с тех пор, как четырёхпалые оставили на Земле статуи и «тентуры» - но в латентном, спящем, так сказать, виде. И, поскольку вы не воспользовались, так сказать, парадным входом», а полезли через дыру в заборе – тут дядя Юля издал короткий кудахчущий смешок -то попали на что-то вроде сторожевого поста, поставленного, отсекать незваных гостей.
- Хм… - Шурик озадаченно потёр переносицу. – Это хотя бы объясняет ту идиотскую перестрелку.
- А можно ещё вопрос, Юлий Алексеич? – спросил Роман.
Дядя Юля кивнул.
- Вы только не обижайтесь… - поручик заговорил неуверенно, словно опасаясь гневной отповеди старика-учёного. - Я же понимаю, вы потрясены прошлой неудачей.. не выдаёте ли вы теперь желаемое за действительное? Ну, насчёт этого «заходите, мы вас ждём»! Уж очень гладко получается, не находите?
В комнате повисла тишина. Все, включая невозмутимого Корфа и самого Семёнова, затаив дыхание, ждали ответа старика.
- Гладко, говорите… - дядя Юля покачал головой. Может, мы и правы молодой человек. Но… разве у нас есть какой-то ещё вариант?
- Пожалуй, нет.
- Ну, тогда хватит рассуждать и возьмёмся, наконец, за дело. Я так понимаю, сегодня мы должны решить, кто войдёт в состав следующей исследовательской группы. Верно, Евгений Петрович.
Корф, чуть помедлив, кивнул.
- Вот этим и займёмся. Какие будут предложения? Мы с Вильгельмом Евграфычем со своей стороны рекомендовали бы следующий состав…
Олег Иванович покосился вправо, туда, где в компании Николки Овчинникова и Воленьки Игнациуса сидел его сын – и столкнулся с умоляющими, отчаянными взглядами всей троицы.
Из дневника мичмана
Ивана Семёнова.
« Слушай, только честно: ведь всё было заранее решено?
Мы сидим в отцовской квартире. Совещание у Корфа закончилось полтора часа назад, после чего мы прошлись по набережной Фонтанки, посидели у Данона, и только потом вернулись домой, на Литейный. Бейли, изрядно подросший за последние два месяца, встретил нас радостными прыжками – особенно меня, не появлявшегося здесь уже больше двух недель.