реиграет Палача!
И если не сегодня, то, по крайней мере, в скорейшем будущем.
Есть ли в стране еще хоть один полицейский, считающий свою работу столь же романтичной? Вряд ли. Как бы там ни было, существовало еще одно правило, от которого она неохотно отступала, хотя и не помнила, откуда его взяла: если в течение дня тебе не удалось хоть немного позаниматься любимым делом, то этот день потерянный.
Вот уж что правда, то правда.
Треугольник выглядел, как никогда, эффектно. Три имени, по одному в каждом углу: Эггерс – Симмель – Рюме. И вопросительный знак в центре.
Вопросительный знак, за которым скрывалось имя убийцы… это имя останется в памяти народной на века… Во всяком случае, среди жителей Кальбрингена. Потому что людей, совершивших чудовищные преступления, не забывают. Государственные деятели, художники, знаменитые артисты – всех покрывает сумрак забвения, но имя убийцы будут помнить всегда.
Три жертвы. Трое мужчин, недавно приехавших в город. Настолько не похожих, насколько это только возможно. Существуют ли более далекие друг от друга крайности?
Опустившийся наркоман, не вылезающий из тюрем.
Хорошо устроившийся, процветающий, но не слишком симпатичный предприниматель.
Молодой врач, сын одного из самых влиятельных людей города.
И чем больше Беата Мёрк смотрела на эти имена и в свои заметки, тем яснее становилось, что появление третьей жертвы никак не прояснило ситуацию.
Напротив. Похоже, в данном случае чем больше, тем хуже.
В половине одиннадцатого она обнаружила, что глаза закрываются сами собой. Беата погасила настольную лампу, почистила зубы и залезла в постель.
Завтра ей снова предстоит работать. Завтра будет новый день. Терпеливое перемалывание вопросов и ответов, вопросов и ответов… однако не это ли в конце концов даст результат, приведет к желанной цели? Из сонма различных сведений, протоколов, диктофонных записей в конце концов должна выкристаллизоваться одна точка, достигнув которой можно будет задать самый главный из самых важных вопросов.
Кто он?
И различить вдали ответ.
Но с каким удовольствием она увидела бы сейчас во сне лицо убийцы… контур за контуром, черту за чертой. Как хотелось бы ей, чтобы ночная мгла прорисовала его портрет, который можно было бы положить завтра на стол полицмейстеру.
Краткий путь. Виадук, переброшенный через бесконечную следственную работу.
Как бы хотелось…
Жан-Клод Рюме полностью соответствовал типажу. Широкоплечий мужчина лет шестидесяти с роскошной гривой седых волос и умным, но совершенно неподвижным лицом. «Нечто среднее между человеком и монументом, – подумал Ван Вейтерен. – Или это скорбь заставила его окаменеть?»
Рюме принял его в своем кабинете, сидя за большим письменным столом темного дерева со вставками красного и цвета охры. Он поднялся в полный рост, чтобы поприветствовать вошедшего.
– Извините меня, господин комиссар. После несчастья я стал плохо спать. Прошу вас, садитесь. Желаете чего-нибудь выпить?
Голос у него был сочный и глубокий.
– Стакан минеральной воды, – произнес Ван Вейтерен. – Если это вас не сильно затруднит. Соболезную вашему горю, доктор Рюме.
Доктор отдал указания по внутреннему телефону, и через полминуты в кабинете появилась темнокожая девушка с двумя бутылками на подносе.
– Благодарю, что вы дали мне эти несколько дней, – сказал Рюме. – Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
Ван Вейтерен кивнул.
– Я буду краток, доктор, – проговорил он. – Я хочу задать всего лишь пару уточняющих вопросов, но перед тем я хотел бы попросить вас… убедительнейшим образом… призвать на помощь весь ваш интеллект и интуицию, чтобы помочь в розыске. Лично я предпочитаю рассматривать убийство вашего сына как отдельный случай, в отрыве от двух других.
– Почему?
– По разным причинам, в первую очередь чисто техническим. Гораздо легче сосредоточиться на чем-то одном.
– Понимаю.
– Если у вас есть хоть какие-нибудь мысли по поводу того, каковы могли быть мотивы… кому понадобилось убрать с дороги вашего сына, прошу вас, не колеблясь, сообщить нам. Вы можете связаться со мной в любое время суток. Возможно, вы уже сейчас хотели бы что-нибудь сказать?
– Нет… нет, совершенно ничего.
– Понимаю, что горе парализует, но если вы что-нибудь вспомните, то…
– Разумеется, господин комиссар, но уверяю вас… однако же у вас были ко мне какие-то вопросы, не так ли?
Ван Вейтерен отпил глоток минеральной воды. Порылся в кармане, ища зубочистку, но потом решил воздержаться.
– Как бы вы описали отношения между вами и вашим сыном?
Доктор Рюме отреагировал, на миллиметр приподняв бровь. И это было все.
– Благодарю, – сказал Ван Вейтерен. – Я все понял.
Он молча нарисовал в своем блокноте какие-то непонятные закорючки, не желая нарушать паузу.
– Нет, – проговорил наконец доктор. – Вряд ли вы понимаете. У нас с Морисом были отношения, построенные на глубоком взаимном уважении.
– Я как раз только что это отметил, – сказал Ван Вентерей. – Вы женаты, доктор Рюме?
– Развелся двенадцать лет назад.
– Значит, вашему сыну было тогда девятнадцать лет?
– Да. Мы ждали, когда он покинет отчий дом. Разъехались в тот же месяц, когда он начал учебу в Арлахе.
– И с тех пор он проживал в Арлахе, верно?
– Да, пока не поступил на работу в больницу в марте этого года.
– Понимаю, – проговорил Ван Вейтерен.
Он поднялся и начал ходить по кабинету, заложив руки за спину. Остановился возле книжной полки, внимательно рассмотрел корешки нескольких книг, подошел к окну, посмотрел на ухоженный газон и подстриженные кусты.
Доктор Рюме бросил взгляд на часы и кашлянул.
– У меня пациент через двадцать минут, – сказал он. – Может быть, вы перейдете к остальным вопросам, господин комиссар, если они у вас есть?
– Когда вы в последний раз были у него на Лейснер-алле?
– Я никогда там не бывал, – ответил Рюме.
– Ваше мнение о Беатрис Линке?
– Хорошее. Она заходила ко мне пару раз… без Мориса.
– В качестве посыльного?
Доктор Рюме не ответил.
– Ваш сын начал изучать медицину в восемьдесят втором году… одиннадцать лет назад. Когда он получил диплом врача?
– Два года назад.
– Девять лет? Довольно большой срок, не правда ли, доктор Рюме?
– Знаю примеры, когда люди учились еще дольше.
– А сколько лет понадобилось вам, чтобы получить медицинское образование?
– Пять.
– Есть ли особые причины в случае с Морисом?
Доктор Рюме заколебался, но лишь на мгновение.
– Да, – ответил он.
– Если вы не возражаете, я хотел бы услышать какие.
– Злоупотребление кокаином, – проговорил доктор Рюме и сжал руки на столе.
Ван Вейтерен кивнул и снова сделал пометку в блокноте.
– Когда оно прекратилось?
– Мне стало известно об этом в восемьдесят четвертом году. Два года спустя с кокаином было покончено.
– Правовые последствия?
Доктор покачал головой:
– Нет, ничего такого.
– Понимаю, – кивнул Ван Вейтерен. – Все удалось уладить. Рюме не ответил.
– А это место в больнице – довольно привлекательное, насколько я понимаю, – его тоже удалось… устроить?
Рюме поднялся:
– Это ваши слова, а не мои. Не забудьте об этом.
– С памятью у меня все в порядке, – сказал Ван Вейтерен.
– Благодарю, господин комиссар. Боюсь, мое время истекло, и я больше не смогу ответить на ваши вопросы.
– Ничего страшного, – ответил Ван Вейтерен. – Вопросов больше нет.
– Я пришел, чтобы поговорить о вашем сыне, – начал Баусен. – Морисе.
– Он умер, – сказала Элизабет Рюме.
Баусен кивнул и взял ее под руку:
– Вам нравится гулять в парке?
– Я люблю листья, – ответила госпожа Рюме. – Особенно когда они уже опали с деревьев. Но пока они еще крепко держатся на ветках… на дворе сентябрь, не так ли?
– Да, – проговорил Баусен. – Вы часто встречались с Морисом?
– С Морисом? Нет, не очень часто. Так, иногда… но она, Беатрис, часто приходит ко мне с цветами и фруктами. Как вы думаете, она не перестанет навещать меня теперь, когда…
– Уверен, не перестанет, – сказал Баусен.
– Иногда мне бывает одиноко. Конечно, я предпочитаю быть одной, но так приятно, когда кто-нибудь приходит… как ни странно, мне особенно приятно потом. Я имею в виду – когда кто-то навещал меня и ушел. Я чувствую себя в таком радостном возбуждении… меня переполняют чувства… это трудно объяснить.
– Когда вы видели Мориса в последний раз?
Элизабет Рюме остановилась и сняла очки.
– Мне нужно протереть их, – сказала она. – Я стала плохо видеть. У вас есть платок?
– К сожалению, нет, – ответил Баусен.
Она снова надела очки.
– Когда вы в последний раз видели Мориса? – повторил свой вопрос Баусен.
– Трудно сказать. Вы что, полицейский?
– Моя фамилия Баусен. Я полицмейстер здесь, в Кальбрингене. Вы не узнаете меня?
– О да, узнаю! – воскликнула Элизабет Рюме. – Вас зовут Баусен.
Он осторожно повернул ее, и они двинулись обратно в сторону желтого павильона.
– Здесь так красиво, – сказал он.
– Да, – откликнулась она. – Особенно когда опадут листья.
– А ваш второй сын… Пьер?
– Он болен. Никогда не поправится. Что-то произошло с ним в церкви – разве вы не знаете?
– Знаю, – проговорил Баусен.
– Я давно его не видела, – проговорила она задумчиво. – Может быть, теперь он сможет стать врачом… вместо Мориса? Как вы думаете, это можно как-то устроить?
– Все может быть, – ответил Баусен.
Им навстречу уже шла медсестра в белой шапочке.
– Спасибо за беседу, – сказал он. – Я передам Беатрис, чтобы она навестила вас на следующей неделе.
– Спасибо, – проговорила Элизабет Рюме. – С вами было приятно прогуляться. Надеюсь, мое общество не было вам в тягость.
– Вовсе нет, – заверил ее Баусен. – Вовсе нет.