Он поежился и придержал дверь безмолвствующему оракулу.
– Мы взяли его, – сказал Баусен.
– Кого? – спросил Ван Вейтерен и зевнул.
– Подворского, само собой, – ответил Кропке. – Сидит у нас в камере. Задержали его в порту полчаса назад.
– В порту?
– Да. Он был в море, ловил рыбу – со вчерашнего утра… во всяком случае, с его собственных слов. Взял лодку напрокат у Саулинена – похоже, он время от времени это проделывает.
Ван Вейтерен опустился на свой стул.
– Вы уже допрашивали его? – спросил он.
– Нет, – ответил Баусен. – Он понятия не имеет, в чем дело.
– Отлично, – сказал Ван Вейтерен. – Пусть посидит еще немного.
– Согласен на сто процентов, – кивнул Баусен. – В этот раз нам точно не следует торопиться.
Фрёкен де Витт вошла в зал с подносом.
– Поскольку у Сильви по воскресеньям закрыто… – пояснила она и сняла пленку с двух ароматнейших пирогов.
– С ежевикой? – спросил Баусен.
Фрёкен де Витт кивнула, пытаясь скрыть улыбку.
– Ирма, ты неподражаема, – с чувством сказал Баусен, и все остальные благодарно пробормотали что-то в знак согласия.
– Что нового со вчерашнего дня? – спросил Ван Вейтерен, вытирая уголки рта.
– Я переговорил с Мельником, – сказал Баусен. – Он продолжает разрабатывать ту драку в кабаке… однако, по его мнению, там мало что удастся узнать. Уголовное дело возбуждено не было… он нашел только одну свидетельницу, которая видела, как все происходило, но она, естественно, понятия не имеет о причине ссоры. Возможно, это была просто пьяная свара, начавшаяся из-за ерунды, а потом вышедшая из-под контроля. Как бы там ни было, лучше всего попытаться выжать что-нибудь из самого Подворского.
Ван Вейтерен кивнул.
– А эта история со взрывом? – спросил Мюнстер.
– Как мы и говорили вчера, похоже, что все это лишь случайное совпадение. Блэве не был близким другом Рюме в Арлахе. Ни один из них не имел известных нам связей с Испанией, а взрыв бомбы и впрямь был организован террористами. ЭТА[4] взяла на себя ответственность за взрыв, а они это делают только в том случае, когда действительно сами организуют теракт.
– А Грета Симмель вообще не поняла, о чем толкует Банг, – вставил Кропке.
– Что само по себе еще ничего не значит, – уточнил Баусен.
– Стало быть, совпадение, – сказал Ван Вейтерен, глядя в свою пустую тарелку. – Да, с таким приходится иметь дело достаточно часто, как я уже говорил.
Баусен раскурил трубку.
– Что-нибудь еще, прежде чем мы возьмемся за Подворского?
Кропке откашлялся.
– Ну, ничего особенного, – проговорил он. – Так, пустяк. Я тоже пробежался сегодня утром по той дороге, по которой бежала Мёрк.
– И что? – спросил Баусен.
– И тоже ничего не обнаружил, – сказал Кропке.
– Естественно, – усмехнулся Ван Вейтерен.
– Итак, Подворский, – сказал Баусен. – Какую стратегию выберем?
Мюнстер оглядел сидящих вокруг стола… Кропке, Мосер и Баусен. Ван Вейтерен и он сам. Ассистент Банг, видимо, проспал, или же полицмейстер решил не лишать его выходного – вполне логичная мера, если подумать.
Ван Вейтерен взял слово:
– Если вы не возражаете, я хотел бы провести первый допрос лично, вместе с интендентом Мюнстером.
На лице Кропке отразилась тень неудовольствия, но полицмейстер молча кивнул и пошел за магнитофоном.
Вид у Эугена Подворского был весьма недовольный.
Когда Кропке и Мосер привели его в кабинет для допросов, изборожденное морщинами лицо пылало от негодования. Чтобы проиллюстрировать свое мнение о происходящем, он постучал огромными кулачищами о стол.
– Немедленно снимите с меня эту хрень, черт бы вас всех побрал! – прорычал он.
Ван Вейтерен кивнул. Кропке расстегнул наручники и вместе с Мосером покинул помещение.
– Пожалуйста, садитесь, – сказал Ван Вейтерен. – Меня зовут комиссар Ван Вейтерен.
– Да мне плевать, как тебя зовут, – зло проговорил Подворский и сел. – Какого черта вы устроили весь этот цирк?
– Я намерен допросить вас по поводу убийства Хайнца Эггерса, Эрнста Симмеля и Мориса Рюме.
– Какого черта? – изумился Подворский. – По второму разу?
Ван Вейтерен сделал знак Мюнстеру включить магнитофон. Мюнстер нажал на кнопку, и комиссар проговорил все формальные фразы. Подворский отвечал в основном фырканьем или руганью, однако после того, как ему предложили закурить, начал выказывать – во всяком случае, по мнению Мюнстера – какую-то готовность к сотрудничеству.
– Хорошо, – сказал он. – Только давайте быстрее, чтобы поскорее покончить с этим. У меня там полтонны рыбы лежит и гниет.
– Что вы делали в пятницу вечером? – начал Ван Вейтерен.
– В пятницу? – переспросил Подворский. – А с какой стати ты спрашиваешь меня, что я делал в пятницу? С тех пор как шлепнули последнего, прошло ведь порядочно времени…
– Если ты будешь отвечать на вопросы, вместо того чтобы повторять их, дело пойдет куда быстрее, – сказал Ван Вейтерен. – Мне показалось, ты спешишь.
Подворский открыл было рот, но потом закрыл его.
– Хм… стало быть… – проговорил он и задумался.
Ван Вейтерен сидел с непроницаемым лицом.
– Вечером в пятницу – ничего особенного, – наконец решился Подворский. – Ходил к Саулинену договориться о лодке. Он дал мне ключи и все такое. Затем поехал домой. Пожалуйста, следующий вопрос.
– Что ты делал в ту ночь, когда убили Симмеля?
– Это я уже рассказывал полицейскому в юбке. Я был дома и спал. Это мое обычное занятие по ночам.
– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил Мюнстер.
– Мои кошки, – сказал Подворский.
– А когда умер Рюме? – продолжал комиссар.
– Когда это было?
– В ночь с восьмого на девятое.
– Черт его знает. То же самое, скорее всего.
– Ты знал Хайнца Эггерса?
– Нет.
– Есть алиби на время убийств Эггерса?
– Я был в Чадоу. Хватит спрашивать меня о том, о чем я уже говорил в прошлый раз!
– Хорошо, – проговорил Ван Вейтерен. – Что ты делал в Арлахе в марте восемьдесят третьего года?
– Что?
– Что слышал.
– В Арлахе в восемьдесят третьем?
– Ну хватит придуриваться, – фыркнул Ван Вейтерен. – Ты ведь, черт возьми, неделю провалялся в больнице.
– Ах, вот что, – пробурчал Подворский. – Вспомнили ту долбаную историю? Какое она имеет отношение ко всему этому?
– Кто здесь задает вопросы – ты или мы?
Подворский застонал:
– Черт бы тебя побрал с твоими вопросами!
– Тогда придется сделать перерыв, – сказал Ван Вентерей. Он отодвинул стул и поднялся. – Я слыхал, что в некоторых странах едят тухлую рыбу. В Швеции, если я не ошибаюсь…
– Дьявол! – прорычал Подворский. – Подожди… Арлах… Ладно, я могу рассказать, если уж тебе так приспичило это знать. Сядь!
Ван Вейтерен сел. Подворский закурил новую сигарету и почесал затылок.
– Ну? – проговорил Ван Вейтерен.
– Каков срок давности за незаконный оборот опьяняющих средств? – спросил Подворский.
– С тобой все будет в порядке.
– Точно?
Ван Вейтерен кивнул.
– Не верю полицейским, – буркнул Подворский. – Выруби эту штуку!
Комиссар кивнул, и Мюнстер отключил магнитофон.
Подворский хрипло засмеялся:
– Ну, слушайте. Ко мне в руки попала партия водки, которую надо было пустить в оборот…
– Попала? – переспросил Ван Вейтерен.
– Назовем это так, – сказал Подворский.
– Сколько?
– Много.
Ван Вейтерен кивнул.
– А у меня был друг, датчанин, у которого в Арлахе имелся покупатель… долбаный медик… как выяснилось, он и не собирался платить по уговору…
– Как его звали? – вставил Мюнстер.
– Звали? Черт его знает. Не помню. Как-то на Б. Кажется, что-то на Бле..
– Блэве? – предложил Ван Вейтерен.
– Да, похоже на то… заумный пижон, решивший сделать легкие бабки, продавая водку своим расфуфыренным дружкам. Мы обо всем договорились, поставка товара состоялась, все готово, оставалось одно – оплата.
– И?.. – произнес Ван Вейтерен.
– Именно этот вопрос нам и предстояло решить в том кабаке… и тут этот маленький говнюк и его приятель вообразили себе, что они смогут меня надуть! Как это называется, господин комиссар, а?
– О какой сумме шла речь? – спросил Мюнстер.
– О порядочной, – ответил Подворский. – Мы уже успели пропустить не по одной рюмке. И тут я, само собой, вышел из себя. Жалею только…
– О чем? – спросил Ван Вейтерен.
– Что я не дождался датчанина, прежде чем перейти от слов к делу, – сказал Подворский, и тут с ним случился жестокий приступ кашля. Он отвернулся и скорчился, зажав рукой рот. Приступ затянулся на полминуты.
Мюнстер взглянул на комиссара, пытаясь понять, о чем тот думает, но, как всегда, ему это не удалось.
Самому Мюнстеру рассказ Подворского показался убедительным – во всяком случае, не складывалось впечатления, что он сочиняет на ходу.
Хотя никогда нельзя быть на все сто процентов уверенным. Ему уже доводилось ошибаться…
– Как звали его приятеля? – спросил Ван Вейтерен, когда Подворский перестал кашлять.
– Что?
– Приятель Блэве. Как его звали?
– Понятия не имею, – ответил Подворский.
– Он что, не представился? – спросил Мюнстер.
– Может, и представился, но не станете же вы требовать от меня, чтобы я помнил имя человека, которому набил морду двенадцать лет назад…
– Десять, – уточнил Ван Вейтерен. – Как его звали?
– Какого черта? – взревел Подворский. – Вы что, совсем спятили? Что тут вообще происходит?
Ван Вейтерен выдержал паузу, пока Подворский зло смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого, словно и впрямь размышлял, не сидят ли перед ним пара сумасшедших вместо двух полицейских.
Хотя в его представлении, как догадался Мюнстер, разница была невелика.
– Его звали Морис Рюме, – сказал Ван Вейтерен.