нтскими размерами. Было невозможно понять, как такая махина ухитряется часами держаться в воздухе; впрочем, никто из людей, сидевших в машинах, подобными вопросами не задавался: особо впечатлительных среди них не было, да и привычка, как известно, может примирить человека с чем угодно, превратив любое чудо в обыденность.
Из «уазика» на бетон взлетно-посадочной полосы неторопливо выбрался хмурый Быков в пятнистом армейском бушлате без знаков различия. Воротник бушлата был поднят, козырек форменного кепи без кокарды низко надвинут. Руки Роман Данилович держал в карманах, имея вид человека, не сломленного следующими один за другим практически без перерыва ударами судьбы, но изрядно ими утомленного и раздраженного.
Из «мерседеса» вышел рослый водитель в кожаной куртке, надетой поверх делового костюма с белоснежной рубашкой и темным однотонным галстуком. В руке у него был зонт — не складной китайский, а солидная, длинная трость с удобно изогнутой рукоятью красного дерева и без намека на так называемую автоматику, которая вечно норовит выйти из строя в самый неподходящий момент, оставив хозяина с непокрытой головой под проливным дождем.
Не обращая внимания на блестевшие на бетоне мелкие лужи, водитель подошел к задней дверце «мерседеса», раскрыл зонт и только после этого потянул дверную ручку. Из полутемных недр кожаного салона выбрался, перекочевав под услужливо поднесенный зонт, человек в строгом черном полупальто и костюме того покроя, который большинство россиян могут увидеть разве что по телевизору, в программе новостей, повествующей об очередной встрече между главами государств или парламентских слушаниях в Думе. Он был среднего роста, прямой и подтянутый, со слегка тронутой сединой темной густой шевелюрой и аккуратной полоской усов, щетинившихся под крупным, украшенным характерной горбинкой носом. Угадать его возраст по лицу было сложно: сколько его ни разглядывай, оно производило двойственное впечатление, наводя на мысли то о юнце, выглядящем значительно старше своих лет, то о превосходно сохранившемся зрелом мужчине, вплотную приблизившемся к полувековому рубежу.
Сопровождаемый водителем, который по-прежнему держал над его головой зонт, он двинулся навстречу Быкову, но замедлил шаг и остановился, увидев еще один «уазик», что, разбрызгивая мелкие лужи, подкатил к самолету. Из кабины молодцевато выпрыгнул военный в полевой форме с подполковничьими звездами на погонах и с красной повязкой на рукаве. С деланым безразличием покосившись в сторону живописной парочки с зонтом, вид которой воскрешал в памяти сцены из «Крестного отца», подполковник козырнул Быкову и обменялся с ним рукопожатием.
— Ну что там слышно? — спросил Роман Данилович, отрицательным покачиванием головы отказавшись от предложенной сигареты.
— А ничего, — ответил подполковник, с легким разочарованием пряча в карман пачку. — В Багдаде все спокойно. В оперативных сводках тишь, гладь да божья благодать.
— Вот и хорошо, — сказал Быков.
Тон подполковника ясно указывал на то, что в «тишь и гладь», царящие в здешних краях, он верит не больше, чем в существование Деда Мороза, а интерес московского гостя к оперативной обстановке в дагестанском высокогорье находит, по меньшей мере, интригующим. Бушлат на подполковнике был линялый, с аккуратно заштопанной дыркой на правом плече; левая половина лба была изуродована страшным шрамом от ожога, вряд ли полученным в результате возгорания матраса, на котором он уснул по пьяному делу с зажженной сигаретой. Словом, подполковник производил впечатление боевого офицера и тертого калача; под его камуфляжным кепи сейчас наверняка роилось великое множество догадок и предположений, и многие из них были недалеки от истины. Впрочем, это не имело особого значения: во-первых, подполковник был свой, а во-вторых, Роману Даниловичу ничего от него не было нужно, помимо информации, которую он только что получил: в Багдаде все спокойно, в оперативных сводках тишь да гладь. Значит, многочисленный, хотя и сильно поредевший после вчерашних событий клан Исмагиловых не стал выносить сор из избы и давать делу официальный ход.
— Ладно, — с легким смущением произнес подполковник, верно расценив немногословность Быкова, — вы тут разгружайтесь, а у меня еще дела. Помощь нужна?
— Спасибо, — сказал Роман Данилович, — справимся. Ты, главное, летунам отмашку дай, пусть открывают коробочку.
— Ладно, — повторил подполковник. — Андрею Никитичу привет передавайте.
— Это непременно, — пожимая протянутую руку, серьезно кивнул Быков. — Еще раз спасибо за все.
— Не за что, — сказал подполковник. Он сделал шаг в сторону своей машины, а потом обернулся и, явно не удержавшись, спросил: — Слушай, земляк, а ты, случаем, не Ти-Рекс?
— Ти-Рекс, насколько мне известно, это тираннозавр, — авторитетно сообщил Быков, — такой, знаешь, вымерший плотоядный ящер. А я вымирать пока не собираюсь, и звать меня Романом.
— Ага, — удовлетворенно кивнул подполковник. — Значит, сводка все-таки врет.
— Это еще почему?
— Ну, не на экскурсию же ты сюда приезжал! Да еще с такой бригадой…
— Отмашку дай, — ровным голосом напомнил Быков.
Подполковник перестал улыбаться, коротко кивнул и скрылся в своей машине, над крышей которой, покачиваясь на ветру, торчала длинная, как удилище, гибкая антенна рации. Постояв с полминуты, «уазик» тронулся с места, коротко просигналил на прощанье и укатил. В брюхе транспортника загудели электромоторы, под хвостом возникла и начала расширяться горизонтальная щель. Терпеливо стоявший в сторонке под зонтом кавказец, похожий на вышедший прогуляться манекен из витрины дорогого московского бутика, возобновил свое неторопливое движение в сторону Быкова, на ходу с тщательно скрываемым любопытством косясь на открывающуюся грузовую аппарель.
Роман Данилович в свою очередь внимательно разглядывал его. Телефон этого человека еще в Москве дал ему Шапошников на тот случай, если ситуация вдруг потребует вмешательства влиятельных людей на месте, в Дагестане. Строго говоря, такое вмешательство Быкову не требовалось, но он не чувствовал себя вправе после всего, что случилось вчера, просто уйти по-английски, оставив родственников пропавшего Магомеда Расулова расхлебывать кашу, которую не они заварили. Тем более что методы, которыми кавказцы решают подобные проблемы, были ему хорошо известны и могли привести к тем самым последствиям, которых так старались избежать генерал Логинов и его старый армейский друг бизнесмен Шапошников.
На полпути кавказец снова замедлил шаг и что-то сказал водителю. Тот молча отдал ему зонт и, втягивая непокрытую голову в плечи, торопливо вернулся к машине. Он не сел за руль, спасаясь от ненастья, а просто достал из салона еще один зонтик — на этот раз складной китайский, — раскрыл его и утвердился на бетоне рядом со своим авто, издалека бдительно следя за хозяином, чтобы того, упаси бог, никто не обидел.
— Что он сказал? — вместо приветствия поинтересовался старший сын Расулова, которого, если верить Шапошникову, звали Ибрагимом.
Тон у него был холодный, и руки он Быкову не подал, из чего следовало, что этот Ибрагим Магомедович вовсе не торопится включить майора в обширный круг своих друзей. Его можно было понять: он беспокоился об отце, а предпринятая Быковым и его людьми попытка отыскать Расулова-старшего не принесла ему лично ничего, кроме новых забот и неприятностей.
— Он сказал, что в оперативных сводках по Северному Дагестану нет ни одного упоминания о вчерашнем происшествии, — сообщил Быков.
— Это неудивительно, — сдержанно отозвался Расулов. — Исмагиловым не с руки впутывать в это дело федералов. А трупов, как я понял, чересчур много, чтобы местной милиции доверили самостоятельное расследование. Нет, они поступят так же, как поступил бы на их месте я сам: сами найдут виновных и сами отомстят. И начнут, разумеется, с нашей семьи.
— Прости, Ибрагим, — сказал Роман Данилович. — Этого я хотел меньше всего на свете. Но нас подставили, и выбора у нас не было.
— Знаю, — кивнул собеседник. — Кстати, ты можешь звать меня Игорем. Ибрагим я только для земляков, а по паспорту я — Игорь Магомедович.
— В честь Шапошникова? — догадался Быков.
Расулов кивнул.
— Только поэтому я согласился сидеть сложа руки и ждать результатов предпринятых им поисков, — сказал он. — Теперь я начинаю сомневаться, что поступил правильно. Но я дал слово и сдержу его во имя дружбы отца с этим человеком.
Быкову подумалось, что дружба и впрямь была крепка, раз мусульманин решился дать сыну такое имя.
— У вас осталось пять дней, — напомнил Расулов. — Не советую тратить их на поиски здесь, в Дагестане. Этой ночью я встречался с Исламом Исмагиловым и имел с ним долгий разговор. Он поклялся, что ни он сам, ни кто-либо из его родственников пальцем не трогал отца. А я в свою очередь поклялся, что не нанимал вас, чтобы вы напали на их аул.
— Не хочу тебя обидеть, но, по-моему, эти клятвы друг друга стоили, — усмехнулся Быков. — С одной стороны, ни слова лжи, а с другой — чистой правдой эти взаимные заверения тоже не назовешь…
— Ты прав, — после непродолжительной паузы, потребовавшейся, чтобы подавить вызванное непочтительным тоном майора раздражение, согласился Расулов. — Но после этого разговора я окончательно уверился в том, что к исчезновению отца мои земляки непричастны. В противном случае Ислам говорил бы со мной по-другому. И потом, да простит меня всемогущий Аллах, живой Магомед Расулов им ни к чему. Отрезать ему голову — их давняя мечта, и они не стали бы медлить ни минуты, попади он в их руки. И молчать, убив его, они бы тоже не стали. Я первым узнал бы о его смерти, но…
Он развел руками.
— Будем надеяться, что ты не ошибся, — сказал Быков. — И будем надеяться, что это именно заговор, преследующий какую-то определенную цель, а не глупая, нелепая случайность. Тогда твой отец наверняка еще жив. А пока он жив, есть надежда разыскать его и выручить из беды.
Нижний край аппарели коснулся земли. Роман Данилович махнул рукой, и из «уазика», на котором он приехал, вышли его люди. Жук и Баклан резвой рысцой наперегонки взбежали по наклонному, обитому рубчатой резиной пандусу и скрылись в тускло освещенном брюхе самолета, а Спец, накинув на голову капюшон и прислонившись задом к мокрому переднему крылу машины, закурил и стал с видом праздного зеваки глазеть по сторонам, не обходя своим вниманием и собеседника Ти-Рекса. Судя по его позе, Расулов ему активно не нравился, и Быков не мог его за это осуждать. Он и сам относился к «лицам кавказской национальности» с предубеждением, которое основывалось не на предрассудках, а на богатом жизненном опыте. Он сознавал, конечно, что опыт у него, кадрового офицера ВДВ, прошедшего горнило многих войн и региональных конфликтов, весьма специфический — прямо скажем, не тот, которым станешь делиться с подрастающим поколением, если не хочешь вырастить банду оголтелых фашистов; он помнил, что все люди — братья, и не собирался с этим спорить, но кавказский акцент, явственно звучавший в речи собеседника, действовал на него так же, как, должно быть, действовали звуки немецкого языка на солдат, только что в