— Сам суди: ну что нам было делать? — закончив рассказ, проникновенно обратился прапорщик к Кулику.
— Да что угодно, — без промедления ответил Кулик, — только не то, что вы, менты поганые, сделали. Стрелки на меня решили перевести? Сами влипли по уши в дерьмо, а за меня спрятаться хотите? Повесить вот этого, — он ткнул пальцем в сторону Якушева, — на мою шею, чтоб его хозяева с меня за всю эту гнилую бодягу ответа требовали?! Хрен вы угадали, мусора.
Где-то неподалеку опять возникло басовитое гудение мощного дизельного мотора. Вскоре на гребне ближнего холма показался «КамАЗ», волочивший за собой громыхающую фуру. Вздохнув пневматическими тормозами, тягач остановился прямо на проезжей части рядом со стоящими в ряд машинами, как забором, отгородив их от посторонних взглядов грязным бортом трейлера. Водитель заглушил мотор и включил аварийную сигнализацию, но из кабины не вышел, из чего следовало, что это та самая машина, которую Кулик вызвал по телефону еще полчаса назад, по дороге сюда. Ее организованное загодя появление означало, что местный Аль Капоне вынес приговор еще до начала следствия и что приговор этот вот-вот будет оглашен, а затем и приведен в исполнение.
Якушев беспокойно огляделся, постаравшись сделать это незаметно. Баклан слышал если не все, что говорилось здесь, то, по крайней мере, достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Но его по-прежнему нигде не было видно, и Якушев понемногу начал волноваться: уж не случилось ли чего? А вдруг Баклан рылся под капотом не для маскировки, а потому, что заглох мотор? Машина-то хоть и новая, но, как ни крути, отечественная, а детища «АвтоВАЗа» и сатанинские отродья — это, считай, синонимы… Вот это будет номер, подумал Якушев, прикидывая, с чего начать, если его догадка, не дай бог, окажется верной.
По знаку Кулика к нему подвели Малькова. Якушев невольно отдал должное мастерству тех, кто его обрабатывал. Урок хороших манер длился не меньше пяти минут, причем, судя по доносившимся из кустов звукам, преподавание велось весьма интенсивными методами. За это время два дюжих мужика, что поддерживали Малькова под руки, могли превратить его в сочащуюся кровью отбивную, а при желании и забить до смерти. Тем не менее воспитательная беседа не оставила на лице и одежде воспитуемого каких-либо видимых следов — к удивлению Юрия, лейтенант даже не очень испачкался.
— Расслабились вы, ребятки, — обращаясь к милиционерам, сказал Кулик. — Совсем нюх потеряли, а на вашей работе это непозволительная роскошь. Что ж вы натворили-то, дурьи головы? Сами подставились, меня подставили… Короче, сами должны понимать, чем такие вещи пахнут.
Прапорщик Романов вдруг упал на колени.
— Юрий Григорьевич! Христом Богом…
— Вам это даром не пройдет, — дрожащим голосом пообещал Мальков.
Один из тех, кто держал его под руки, сделал короткое движение, и лейтенант, задохнувшись, сложился в поясе. Его отпустили, и он упал на колени рядом с Романовым, почти касаясь лбом земли, как истово верующий перед лицом святыни.
— Короче, Телескоп, твой кум — тебе и разбираться, — заключил Кулик, рукояткой вперед протягивая бухгалтеру обшарпанный ТТ. — И вообще, пора уже и тебе чуток размочиться. Не дело это — одному из всех чистеньким ходить.
Телескоп боязливо, как кусачее животное, взял пистолет и дрожащей рукой направил его на Романова.
— Кум, ты чего? — изумился тот. — Ты одумайся, кум!
— И что дальше? — уныло и безнадежно спросил бухгалтер.
Романов опустил голову: крыть было нечем. Вняв его предложению и одумавшись, Телескоп неминуемо разделил бы его участь, что, естественно, не входило в его планы.
— Мы сотрудники милиции! — неожиданно для всех взвизгнул отдышавшийся Мальков. Он попытался вскочить, одновременно рванув клапан кобуры, в которой все еще лежал никем не отобранный пистолет. — Бросьте оружие, Ананьев, вы аресто…
Телескоп навел на него пистолет и спустил курок. Якушев отчетливо видел, что в момент выстрела бухгалтер крепко зажмурил глаза за стеклами очков, но это не спасло лейтенанта: благодаря скорее слепой случайности, чем искусству стрелка, пуля со снайперской точностью поразила цель. Мальков упал, как подрубленный, пару раз перебрал ногами и затих, уронив голову на откинутую руку.
Романов, не поднимая головы, покосился на труп.
— Семью не бросай, — тихонько попросил он. — Верку, пацана…
Телескоп снова зажмурился. Пистолет в его руке затрясся пуще прежнего, костяшки пальцев побелели от напряжения, и Якушев с брезгливым удивлением увидел мутную слезинку, скатившуюся из-под оправы очков на нуждающуюся в бритье впалую щеку бухгалтера.
Эти мелодраматические детали не укрылись от внимания Кулика.
— Да ладно уж, ладно, — проворчал он, отбирая у Телескопа ТТ. — Эк тебя разобрало, никогда бы не подумал… Ну, да впервой оно всегда нелегко, тем более — кум…
Похлопав бухгалтера по плечу, он поднял ствол и не целясь, почти не глядя, выстрелил в Романова. Убитый наповал прапорщик упал, как сноп. Якушев огляделся. Шоссе оставалось пустынным, вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь негромким тиканьем, которое издавал остывающий двигатель «КамАЗа». Дело близилось к развязке, а Баклана все не было.
— Правильное решение, — вслух одобрил он некрасивый поступок Кулика. — Хотя мочить мусоров — занятие нездоровое. Не знаю, как тут, у вас, а наши менты таких вещей не прощают.
— Наши тоже, — согласился Кулик. — А только при чем тут мы? Мы их пальцем не трогали, в глаза не видели. Хочешь, скажу, кто их завалил?
— Сам догадаюсь, — с кислой миной сказал Якушев. — Наверное, я?
— А больше просто некому, — кивком отдав должное его догадливости, сказал Кулик. — Когда их найдут, ты будешь лежать рядышком с вот этим стволом в руке. — Он показал Якушеву TT, из которого были застрелены милиционеры, а затем, с кряхтением наклонившись, вынул из кобуры на поясе лейтенанта табельный «Макаров». — Тебя остановили для проверки документов, ты напал на сотрудников милиции, и в перестрелке все трое погибли…
Он перебросил пистолет Малькова одному из своих людей, и тот с готовностью оттянул затвор, дослав в ствол патрон.
— Ну, конечно, — пренебрежительно усмехнулся Якушев. — Сам бы ты своей тупой башкой вряд ли до этого додумался. Спасибо телевизору, теперь любой дурак знает, как обставить мокруху так, чтоб его никто ни в чем не заподозрил. А тебе не приходил в голову простой вопрос: почему то, что всем известно, получается у считаных единиц? Чудак-человек! Неужели ты думаешь, что это фуфло прокатит? Согласен, здешние следаки эту тухлятину проглотят за милую душу, но мой шеф ее и в рот не возьмет. Разбираться, что к чему, он начнет с тебя, а у него и не такие, как ты, соловьем заливались!
— Не такая ты большая птица, чтоб из-за тебя носом землю рыть, — заметил Кулик.
— Я-то, может, и небольшая, но вот дагестанец, который тут пропал, — другое дело. За него тебя на лоскуты порежут. А тебе это надо? Я-то знаю, что ты тут не при делах, и пока что — подчеркиваю: пока — у меня к тебе никаких претензий. А грохнешь меня — автоматом повесишь на себя сразу два трупа — и мой и его.
— Много болтаешь, — после недолгого раздумья заключил Кулик. — Слишком много для делового человека, за которым хоть какая-то сила. Сдается мне, приятель, что ты — самый обыкновенный мент. Если это не так, то, пришив тебя, я действительно рискую. Но и в живых тебя оставлять мне не резон. А вдруг твой шеф, про которого ты мне тут все уши прожужжал, прокурорский китель носит? Того, что ты тут видел, мне на три пожизненных хватит, а я по нарам не скучаю.
— Подумай, — настойчиво предложил Якушев.
При этом он отлично понимал, что впустую тратит слова. Решение было принято, и даже Юрию оно представлялось единственно верным. Мертвый член организованной преступной группировки, пусть даже самой мощной и не прощающей обид, в любом случае лучше живого оперативника, который, как верно подметил Кулик, успел слишком многое увидеть и услышать на протяжении последнего часа. Уважаемый Юрий Григорьевич мог рассчитывать как-то уладить разногласия со своими коллегами по ремеслу, а вот против следственной бригады из Москвы он со всеми своими связями и капиталами был жидковат. Поэтому, против собственной воли очутившись между молотом и наковальней, он прибег к старому испытанному методу, суть которого сводится к крылатой фразе: «Нет человека — нет проблемы».
— Уже подумал, — сказал Кулик. — Вали его, Дохлый, чего ждешь?
Заморенный, болезненного вида мужик с вислыми рыжеватыми усами, к которому была обращена эта фраза, с готовностью поднял пистолет лейтенанта Малькова и прицелился в Якушева. Его худая унылая физиономия при этом сохранила свойственное ей тупое, апатичное выражение. Оно не изменилось, даже когда над шоссе прокатился звук выстрела и Дохлый с простреленным черепом упал в мокрую серо-желтую траву, такую же мертвую, каким мгновение назад стал он сам.
Глава 13
Старая береза за большим панорамным окном с затейливым переплетом уже сбросила последние листья, и ее красноватые мокрые ветки мерзли на пронзительном ветру, что уже без малого сутки порывами задувал с северо-востока. Береза была высоченная, в полтора раза выше дома, толстая и раскидистая; она частично закрывала открывавшийся из окна мансарды вид на озеро и к тому же грозила однажды не выдержать напора ветра и упасть на крышу. Но у хозяина дома все никак не поднималась рука ее спилить: с этим деревом у него было связано множество светлых, приятных воспоминаний. Повалить эту березу было все равно что пустить на дрова старого друга — единственного из живущих, кто помнит, каким ты был когда-то, и согласится при случае замолвить за тебя словечко.
Береза росла здесь задолго до того, как дом перешел в руки своего нынешнего хозяина, а случилось это добрую четверть века назад. Дом с тех пор преобразился до неузнаваемости — вырос вширь и ввысь, оделся в кирпич, гранит и черепицу, засиял широкими, герметично закрывающимися окнами,