— Не спеши с выводами и держи язык за зубами, — посоветовал Юрий. — Это как в американской юриспруденции: все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
— Да пошел ты! — огрызнулся Баклан. — С чего, собственно, я должен тебе доверять?
— Вот то-то и оно, — сказал Якушев. — Я ж тебе, чудак, об этом и толкую!
Бормоча ругательства, Баклан выбрался наружу и зашагал к своей машине. Он сел за руль и запустил двигатель. Юрий посигналил; Баклан высунулся в окошко, оглянулся, хлопнул себя по лбу, снова вылез из машины и трусцой побежал забирать забытый знак аварийной остановки. Дверцу он оставил открытой, и было слышно, что в салоне уже на всю катушку играет музыка. «Земля, небо. Между землей и небом война…» — пел Виктор Цой.
Баклан забросил знак в багажник, плюхнулся за руль и захлопнул дверцу. Песня, однако, не прервалась. «И где бы ты ни был, чтоб ты ни делал, между землей и небом — война», — как из запечатанного подвала, глухо доносилось из глубин памяти. «Может быть, все дело как раз в этом, — подумал Юрий, вслед за Бакланом трогаясь с места. — Может, с этой войны нельзя ни дезертировать, ни быть демобилизованным, и именно поэтому никак не удается зашвырнуть оружие достаточно далеко — так, чтобы оно уже не вернулось и само собой не запрыгнуло в руки…»
Становилось все темнее. Юрий включил фары и увидел, как, словно в ответ, вспыхнули рубиновым светом задние габаритные огни «Лады». Скорость плавно росла, мимо неслись кусты, похожие в свете фар на сказочных косматых чудовищ, белесыми призраками мелькали стволы берез и бетонные столбики километровых знаков. Если верить укрепленным на них табличкам, до Москвы было уже не очень далеко, и Юрий опять задумался: как там Данилыч?
Глава 14
В подвале царила глубокая ватная тишина, нарушаемая лишь тихим, на пределе слышимости, жужжанием готовящейся перегореть лампочки. Так было здесь не всегда; случалось, бетонные стены и своды оглашались истошными воплями, рыданиями и проклятиями тех, кого нанятые хозяином этого гостеприимного дома высокооплачиваемые специалисты уговаривали поделиться информацией, которую они по недомыслию хотели оставить при себе.
Спустившись по крутой узкой лестнице с бетонными ступеньками и неоштукатуренными кирпичными стенами, Виталий Адамович Курбанов остановился, чтобы пропустить вперед топающего за ним по пятам охранника. Охранник прошел мимо него плечом вперед, стараясь не задеть хозяина и в то же время не испачкать пиджак о пыльную стену. Задача была не из легких, но он справился, потому что еще не утратил юношеской гибкости и не перебарщивал со стероидами и анаболиками. Он был коротко, почти наголо острижен, и кончики срезанных под корень темно-русых волос вспыхивали в свете лампы, как острия крошечных игл. Слева под мышкой виднелось характерное вздутие, обозначавшее кое-что не столь легендарное и дорогостоящее, но зато куда более современное, скорострельное и эффективное, чем хранящийся наверху в ящике письменного стола именной маузер.
Набрав код на кнопочной панели электрического замка, охранник отпер дверь в конце коридора. Для начала заглянув в глазок, он с усилием потянул на себя тяжелую стальную пластину и скрылся в помещении. Курбаши стоял в коридоре, терпеливо дожидаясь окончания стандартной, установленной им самим процедуры. Из-за открытой двери послышалось короткое звяканье металлической цепочки и характерный щелчок замкнувшихся наручников. В следующую секунду охранник снова появился в коридоре и стал у двери, раздвинув ноги и сложив руки поверх причинного места.
Пройдя мимо него, Курбанов переступил высокий порог и оказался в небольшой прямоугольной камере с выложенным шероховатой метлахской плиткой полом и низким потолком. Помещение изначально задумывалось и строилось именно как тюремная камера и не давало своему обитателю ни малейшего шанса на побег. Здесь не было даже кирпичной кладки, которую хотя бы теоретически можно разобрать: ее заменял прочный железобетон, усиленный вмурованной в его толщу стальной арматурой. В дальнем углу стояла кровать — дешевая, собранная из древесно-стружечной плиты и особенно удобная тем, что, разобрав ее на составные части, было невозможно получить что-либо даже с большой натяжкой способное сойти за оружие.
На кровати сидел Магомед Расулов. Он был без пиджака и галстука, щеки и подбородок заросли густой, черной с проседью щетиной, грозившей вскоре превратиться в настоящую бороду. Правое запястье пленника было приковано к предусмотрительно вмурованному в стену над кроватью железному кольцу. На привинченной к полу тумбочке стояли две тарелки и стакан. Вся посуда была пластмассовая, как и торчащая из стакана ложка. В пластиковой бутылке, что стояла на полу у кровати, осталось еще примерно два стакана воды, а вот еда, как с удовлетворением подметил Курбанов, исчезла до последней крошки. Что ж, он и не ожидал, что такой человек, как Расулов, станет закатывать истерики и морить себя голодом в знак протеста против незаконного лишения свободы.
Охранник вкатил в камеру офисный стул на роликах, забрал грязную посуду и вышел, деликатно прикрыв за собой дверь. Курбанов уселся, поддернув на коленях брюки, расправил полы пиджака и положил ногу на ногу.
— Есть новости, — сообщил он.
— У меня тоже, — спокойно откликнулся Расулов. — Скоро ты умрешь.
— Все мы когда-нибудь умрем, — не моргнув глазом, парировал Курбаши. — Но мне почему-то кажется, что, если не перестанешь валять дурака, я тебя переживу. Причем надолго. Теперь выслушай меня. Ты напрасно рассчитываешь, что за тобой придут. Твои друзья не придумали ничего умнее, как послать на твои поиски компанию каких-то неудачников — разжалованного из подполковников майора, преподавателя фехтования, учителя труда и охранника из ночного клуба. Ей-богу, если бы кто-то сколотил такую компанию, чтобы спасти меня, я бы решил, что надо мной просто издеваются. Видимо, Шапошников не очень-то заинтересован в том, чтобы тебя нашли.
— Полагаю, у него были основания поступить именно так, а не иначе, — невозмутимо заметил Расулов.
— Очевидно. Причем надо отдать им должное: за пару суток эти ребята многое успели. Они не смогли бы эффективнее действовать в моих интересах, даже если бы я им за это платил. Половина мужчин из хорошо известного тебе клана Исмагиловых перебита, их аул сожжен дотла, причем Исмагиловы уверены, что все это — твоих рук дело, уважаемый. Думаю, сейчас они собирают силы для ответного удара. Не знаю, кто в конечном итоге возьмет верх, да это и неважно. Главное, что резня получится знатная. В нее неминуемо встрянут местные силовики, а за ними, вполне возможно, и федералы. Это, без сомнения, доставит местному населению массу неудобств и усилит его недовольство. А потом — одно из двух: либо ты, чудом совершив побег из ловушки, в которую тебя заманил Шапошников, призовешь земляков к новой войне за веру и независимость, либо это сделают твои сыновья, чтобы заодно отомстить за отца, зверски замученного российскими спецслужбами.
— И тогда ты снова станешь эшелонами продавать им украденное с армейских складов оружие, — добавил Расулов.
— Тише, тише, что ты такое говоришь?! — в притворном испуге замахал на него руками Курбанов. — Генералы ФСБ не воруют казенное имущество, они его только перераспределяют. В соответствии с оперативной необходимостью и, сам понимаешь, исключительно в интересах родного государства.
— А главный интерес государства заключается в том, чтобы генерал Курбанов потуже набил карман, — предположил Расулов.
— А ты как думал? Двадцать пять лет беспорочной службы, а на горизонте ничего, кроме пенсии, — это, по-твоему, то, ради чего стоило жить и работать?! Думаешь, мне охота сидеть на кефире и наблюдать, как твои земляки швыряются миллионами направо и налево и ведут себя в моем городе как законные хозяева?! Вас давно пора собрать в кучу, загнать обратно на ваш Кавказ и обнести колючей проволокой в шесть рядов, чтоб ни одна небритая собака наружу не просочилась. А еще лучше — сровнять с землей и заасфальтировать. И чем раньше вы снова возьметесь за оружие, тем скорее это случится. Но прежде чем вас, наконец, научат знать свое место, вы успеете пополнить мой бюджет. Существенно пополнить! Это произойдет в любом случае, Магомед, и я предлагаю тебе заранее принять мою сторону — сторону победителя. Тем более что тебе к этому не привыкать, твое сотрудничество с федералами — главное, за что тебя так ненавидят Исмагиловы, да и не они одни. Ну, сам подумай, на кой ляд тебе сдался этот заводишко в Махачкале? От него же ничего, кроме проблем, не дождешься. А доля в моем бизнесе — это миллионы евро. Десятки миллионов! Твои внуки и правнуки станут всегда признательны тебе за мудрость, благодаря которой ты обеспечил им безбедное существование. Подумай хорошенько, Магомед! В конце концов, хочешь построить с Шапошниковым этот свой завод — стройте на здоровье. Будет, по крайней мере, что со вкусом взорвать, когда придет время. Это все детали, которые можно менять хоть так, хоть этак. Главное для меня сейчас — твое принципиальное согласие.
— Ты ошибаешься, — возразил Расулов. Он заметно помрачнел, но говорил по-прежнему спокойно и рассудительно, как будто не сидел прикованный наручниками к стене в подвале генеральской дачи под Москвой, а пил чай на веранде собственного дома в Махачкале. — Мое согласие или несогласие ничего для тебя не меняет. Может быть, все будет так, как ты говоришь, а может быть, и нет, но ты этого уже не узнаешь. Ты — покойник, Курбаши, а я не заключаю сделок с мертвецами.
— Ах да, я же не все сказал, — спохватился Курбанов. — Совсем из головы вылетело. Человек, который возглавлял отправленную за тобой группу, убит пару часов назад. Он был единственный из них, кто хоть чего-то стоил, остальные — просто пушечное мясо, более или менее квалифицированные исполнители. Теперь они просто разбредутся по домам, будут пить водку до полного посинения, рвать на себе рубахи и грозиться, что отомстят за командира. Так и будут грозиться, пока не сдохнут от белой горячки. А если все-таки попробуют что-то предпринять, пусть пеняют на себя. Тебе не на что надеяться, старый глупый пес, и твои угрозы в мой адрес — пустой звук, безобидное сотрясение воздуха. Твой Шапошников уже просто не успеет ничего для тебя сделать. Его единственный козырь бит, действовать по официальным каналам он не может, потому что это почти неминуемо приведет к взрыву, которого его кремлевские покровители так стремятся избежать. Так что выбор у тебя невелик: либо принять мое предложение, либо сдохнуть. Черт, я вообще не понимаю, зачем с тобой вожусь! Шлепнуть тебя, свалить это на Шапошникова, потом шлепнуть его, свалить это на твоих родственников, и пошло и поехало — кошка за Жучку, Жучка за внучку… А? Что скажешь, уважаемый Магомед?