Сумку с взрывчаткой он хотел унести с собой, но потом подумал, что, не ровён час, его остановят ночью сотрудники милиции, да и просто она была тяжёлая, больше десяти килограммов. Содержимое сумки станет неоспоримым аргументом, чтобы задержать и арестовать любого, а связаться с Виктором Францевичем ему в этом случае вряд ли удастся.
Нести и сумку, и дипломат одной рукой было страшно неудобно, но Александр, скрипя зубами, потащил всё. Выйдя на наезженную лесную дорогу, он заметил дренажный сток, широкую трубу, куда и закинул взрывчатку, ставшую безопасной. Конечно, когда-нибудь кто-нибудь найдёт сумку, но это будет случайный человек.
Быков пошёл по дороге в сторону, откуда приехала его «нексия». Марина Михайловна говорила, что дача в районе Левых Чемов, почти у Обского моря. По карте Александр помнил, что там есть лесной массив, западнее Парка культуры и отдыха. Тут же проходила и широкая магистраль. В три часа ночи его вряд ли кто подсадит, если и встретится машина, но по шоссе идти в любом случае лучше, чем по лесу. Ну а в самих Чемах, хоть и в Левых, наверное, можно поймать такси.
Ориентировка Быкова на местности оказалась верной: минут через пятнадцать блуждания в зарослях, он вышел к шоссейной насыпи и пошёл по дороге направо, в сторону пригородов Новосибирска, отсветы которых виднелись на низких облаках.
Дождь лил, не переставая, и Быков основательно вымок, когда сзади послышался звук приближающегося автомобиля: по дороге катила «газель».
Александр проголосовал заранее, и машина, на удивление, остановилась. Стекло со стороны обочины опустилось – в отражённом свете фар Александр увидел, что оттуда высовывается лицо, поросшее тёмной щетиной.
– В Новосибирск подвезёте? – попросил Быков.
Национальность пассажира «газели» не вполне угадывалась, это мог быть и кавказец, но мог быть и тёмноволосый русский, ведь среди русских каких только типажей не встречается. Кроме водителя и пассажира в салоне просматривался ещё и девушка, сидящая между ними.
– Пятьсот, – на чистом русском языке предложил напарник водителя.
Быков пробормотал «Годится!» и полез в пассажирский салон.
– Эй, – повернулся к нему внутри кабины напарник и включил лампочку под потолком салона, – дэньги давай сразу, сам понимаешь…
Слово «дэньги» всё-таки выдало кавказские корни говорившего.
Быков секунду смотрел на него и на повернувшегося назад водителя, уж точно русского – крепенького, но рановато лысеющего молодого мужчину. Сидевшая между водителем и пассажиром девушка не оборачивалась. Она странно вжала голову в плечи и не шевелилась, словно между мужчинами на сидении стоял мешок с картошкой.
Быков полез за деньгами в «дипломат», что оказалось не вполне удобно с искалеченной рукой, и так, чтобы не слишком раскрывать чемоданчик перед глазевшими на него мужчинами. Кое-как вытянув тысячную купюру, он подал её чернявому.
– Э, брат, – вставился в разговор водила и хихикнул, – а сдачи нету…
У Быкова снова начинала болеть рука, а цилиндрик анестетика опустел. Он махнул здоровой рукой:
– Ну нет – и нет. Поехали, мне в город надо поскорее…
Чернявый и лысеющий переглянулись.
– Договорились, братишка, – усмехнулся водитель и тронул машину.
Быков откинулся на спинку сиденья, придерживая «дипломат» локтем больной руки, а здоровой держась за поручень. Хотелось закрыть глаза и задремать, но мешала боль в культе, да и водитель «газели» с напарником доверия не внушали.
Минут десять ехали молча, проехали какой-то посёлок – вероятно, пресловутые Левые Чемы. Затем по краям дороги снова стало темно и пустынно.
«Господи, как рука-то болит», – подумал Быков, стараясь применить навыки тренингов по подавлению боли, но получалось плохо.
Он уже представил, как возьмёт из камеры хранения на вокзале кейс со спецснаряжением, как вколет мощную противошоковую блокаду и забудет про боль надолго. А потом придётся регенерацией заниматься…
– Слушай, друг, – снова повернулся к нему пассажир переднего сиденья, – а хочешь с девкой развлечься? Прямо сейчас? Вот с ней! Судя по всему, у тебя бабло есть.
Он пихнул девушку в плечо. Та чуть дёрнулась.
– Мы недорого возьмём – всего… ну, штуки три, – водитель хохотнул.
Быков вздохнул: он понял, что спокойной дороги до города в «газели» не предвидится, но чтобы как-то отвлечься от нарастающей боли в левой руке, спросил:
– А девушка-то согласна?
– А кто её, подстилку, спрашивает? Её дело давать, кому скажут, сосать, у кого скажут…
– О как! – заметил Быков. – Кому давать – это вы ей говорите, конечно?
Мужчины переглянулись и захохотали.
– Ну что, потрахаешься? – вопросом на вопрос ответил водила.
– Парни, – сказал Быков, – у меня рука порезана, сильно болит, мне не до девочек.
– Понимаю, бывает, – осклабился в свете приборного щитка водитель. – Но ты дай нам тогда штук пять. Лучше сам дай, сколько просят, а то ведь заберём всё, что у тебя в дипломате.
– И ещё самого в очко поимеем, – добавил напарник.
Быков снова вздохнул: вот и таких типов СИ защищает от камалов. С подобными индивидуумами, как бы ни рассуждали орхане об «общечеловеческом братстве», Александр не чувствовал ни идентичности, ни, тем более, родства. Какие, к хренам собачьим, «братья по крови»? Мразь, убеждённая, что можно грабить, убивать, трахать, кого хочешь, и к тому же педерасты, воспитанные зоной.
– Ты лучше друга своего в очко поимей, пидар сраный, – спокойно ответил он. – Слышал поговорку? Лучше нет влагалища, чем очко товарища! Вот и пользуйся, урод.
Водитель резко затормозил, с расчётом, чтобы Быков от неожиданности слетел с сиденья и ударился, но Александр приготовился и сохранил равновесие, упёршись ногой в переборку салона.
«Газель» остановилась.
– Ты чего вякнул, кусок говна? – процедил водила, вытаскивая монтировку и берясь за ручку двери.
В руке его напарника блеснул нож, он уже открывал дверь кабины.
Быков не стал требовать продолжения «банкета», а последовательно выстрелили из парализатора в одного – и сразу же во второго. С наслаждением выстрелил, в головы.
Водила сдулся и ткнулся лбом в баранку, коротко вякнувшую в ночной тишине клаксоном, а пассажир «газели» шумно съехал в распахнутую дверь и плюхнулся на размокшую обочину.
Девица пару секунд сидела, ничего не соображая, потом крутанула башкой из стороны в сторону и резко обернулась. Быков впервые увидел её лицо в неверном отблеске фар и слабом мерцании приборной панели – ещё молодое и будто не слишком безобразное, но уже одутловато-испитое, с вульгарно наложенной косметикой. Похоже, была либо пьяна, либо находилась под действием наркотиков.
Девица вытаращила глаза и вдруг заорала истошным голосом:
– Убили! Сволочь, Гендоса и Хачика убил, б….!..
И глупо потянула к Быкову растопыренные пальцы с крашеными длинными ногтями, словно намеревалась вцепиться в лицо.
Александр применил парализатор ещё раз, и девица обмякла на перегородку, свесившись безвольным кулём в салон «газели».
Несколько секунд он сидел, вслушиваясь в стук капель по крыше микроавтобуса и ёрзанье «дворников» по ветровому стеклу.
– Вот уж действительно, – пробормотал он, – ночь приключений, волшебная ночь…
Он вылез из микроавтобуса, и обойдя машину, выключил двигатель и фары, оставив гореть габариты. Чтобы не привлекать внимания к лежащему у машины телу, Быков пинками столкнул незадачливого грабителя и гомосексуалиста в кювет. Отключённые парализатором приходили в себя примерно часа через два, не раньше, но Быков на всякий случай зашвырнул ключи от машины подальше в темноту и со смаком вырвал провода распределителя зажигания и тоже бросил изо всех сил в другую сторону от дороги.
Потом взял в здоровую руку «дипломат» и пошёл дальше.
Среди ночи здесь ездили редко, но ездили. Пролетела пара хороших иномарок, вальяжно прокатился грузовик-фургон «Хлеб», средних размеров фура. Никто не останавливался.
Быков миновал указатель поворота на посёлок «Мичуринское», и топал километра три, прежде чем сзади снова засветили огни автомобиля. Особо не рассчитывая, он посигналил перемотанной рукой, нестерпимая боль в которой, казалось, стала частью его ночного существования.
Видавшая виды «шестёрка» аккуратно сбавила скорость и остановилась почти вровень с Быковым. Водитель приспустил стекло.
– Тысячу рублей до Новосибирска, – пообещал Александр, наклоняясь к амбразуре, образованной верхней рамкой двери и краем опущенного стекла.
В салоне угадывался настороженный пожилой мужчина.
– Э-э… – побормотал он и открыл дверь, – да что вы! Отсюда даже ночью дешевле.
Быков плюхнулся на сиденье.
– Отец, – попросил он, – я прошу поскорее доехать. Руку располосовал циркуляркой в саду, к врачу надо.
– Понял, понял, – засуетился мужчина. – Ну что вы, конечно… Эк вас угораздило! Постараюсь, доедем махом.
И надавил на газ.
– Хоть вы остановились, – заметил Быков, чувствуя в полумраке тёплого салона, как отпускает напряжение последних часов и почему-то щиплет глаза.
– Так что уж, – ответил пенсионер, сосредоточенно вглядываясь в ночное шоссе. – Я ведь дочку поехал в Толмачёво встречать. Она с мужем через час прилетает, надо встретить, ночь же, а такси дорогое из аэропорта. А тут вижу человек с рукой перевязанной. А у меня время есть, подкину, чего уж там!
– Спасибо, отец, – пробормотал Быков, – спасибо.
– Вижу, промокли вы до нитки, – участливо заметил пенсионер. – В бардачке возьмите фляжку, хлебните. Всегда с собой вожу – спиртик, на пятнадцати травах, однако!
В нынешнем состоянии подобное предложение Александру не стоило повторять дважды. Он вытащил плоскую бутылку, заполненную слабовато мерцающей в свете приборной панели жидкостью, и, отвинтив крышку, сделал солидный глоток. Ароматное тепло побежало по всем клеточкам тела. Даже боль в руке чуть притупилась.
Быков благодарно повернулся к водителю: