лищная показуха со стрельбой, эффектным мордобитием и красивыми прыжками-кульбитами среди дыма и огня. Работа настоящего спецназа как раз шума не терпит.
Группа получает задачу, десантируется в определенную точку, выполняет свою работу и… уходит. Если работа сделана грамотно, то ни со стороны группы, ни со стороны противника не раздается ни одного выстрела. Более того — особый шик и мастерство как раз и состоит в том, чтобы после отхода группы вообще не осталось ни единого следочка. Ни стреляной гильзы, ни окурочка, ни сломанной веточки. Следов нет, а очень даже ощутимые неприятности у врага есть! Неприятности могут быть разные: в виде взорванного важного объекта, нарушенных коммуникаций, или противник с превеликой печалью вдруг узнает, что неведомо куда исчез важный генерал с тяжеленьким портфелем, в котором хранились еще более важные документы с кучей штампов о совершеннейшей секретности. Иногда бывает и так, что документы исчезают, а солидный владелец портфеля остается — правда, чаще всего с аккуратной дырочкой во лбу или в области сердца…
Но прежде чем спецназовец попадет в подобную группу и примет участие в своей первой серьезной операции, пройдет немало времени и сойдет не семь и даже не семьдесят семь потов, а намного больше. Серьезная работа требует серьезной подготовки — а уж работать в спецназе умеют и ленивый туда просто по определению попасть никак не может. Потому что спецназ — это прежде всего тяжелая и нервная работа, пахота, где слабым места нет.
…Серебряные полярные волки безмолвными тенями скользят среди бело-голубоватых снегов, преследуя добычу, для которой в девяти случаях из десяти спасения нет. Жилистые, поджарые, неутомимые, способные гнать жертву десятки миль. И конец у этой погони может быть только один — смерть, которая становится продолжением чьей-то жизни. И если волки могли бы стать символом общевойскового спецназа, то символом боевых пловцов — элиты спецназа ВМФ — следовало бы назвать акулу. Неуловимая, появляющаяся ниоткуда, убивающая жертву одним стремительным броском и исчезающая в никуда…
«Волки-то мы волки, — невесело размышлял Орехов, без интереса поглядывая через иллюминатор заходящего на посадку “Боинга-737” на знакомую панораму международного аэропорта Simon Bolivar, раскинувшегося на побережье Карибского моря, — и бежать мы можем неутомимо, и жертву обязательно загоним и порвем… Вот только за той ли жертвой мчимся? И туда ли, куда надо? Ладно, полковник, хорош слюни на кулак наматывать! Есть приказ, отдали его люди не глупее вас, так что, смазывай ботинки салом — и вперед! Тоже мне философ нашелся… Спиноза, блин!»
«Боинг» начал снижение, заходя на посадку. Вскоре лайнер коснулся задними колесами шасси серого бетона взлетно-посадочной полосы, словно кошка, которая пробует опасную гладь воды, потом уже уверенно ткнулся колесами передней стойки и покатился, притормаживая и замедляя бег. Турбины подвывали на разных режимах, помогая экипажу выруливать громоздкую машину к месту стоянки. Самолет еще не остановился, но, казалось, уже расслабленно опустил уставшие крылья и облегченно выдохнул всеми четырьмя двигателями — долгий перелет через Атлантику остался позади. Вместе с «боингом» радостно вздохнули и большинство пассажиров — кто втайне, а кто и в открытую: «Слава Всевышнему и пилотам — сели!»
Море в голубоватой дымке с одной стороны, буровато-зеленые горы — с другой, а между ними серое бетонное поле, заставленное самолетами авиакомпаний разных стран.
В суетливой толпе пассажиров, спешивших получить свой багаж и пройти таможенный досмотр, заметно выделялись трое мужчин явно спортивного, крепкого сложения. Орехов, неспешно шагавший вслед за Славкой Катковым и Тритоном, поймал себя на том, что испытывает то самое забавное чувство, которое умники называют «дежа вю». Хотя, какое там дежа вю, если действительно повторяется почти в точности все то, что было пару лет назад: и перелет через Атлантику, и аэропорт Каракаса, и Скат с мичманом вон, впереди этак важненько вышагивают.
Подполковнику даже показалось, что и за стойкой таможенного досмотра возвышается тот же самый смуглый «дон Педро», что и два года назад. Дождались очереди, плюхнули сумки и баулы на ленту транспортера и приготовили документы. Таможенник равнодушно перелистал паспорта, по диагонали пробежал взглядом декларации и с ловкостью бывалого работника почтового ведомства шлепнул необходимые штемпеля. За документы Орехов — в отличие от всего прочего — был абсолютно спокоен: все бумажки готовили настоящие спецы своего дела, а не какие-нибудь уголовники в подпольной мастерской…
На выходе троицу встретил крепкий, но уже слегка оплывший мужик с усами и шикарной русой бородой. При взгляде на заметное пузцо встречающего у Сергея всплыла ассоциация с вышедшим в тираж штангистом или толкателем ядра — грудь как бочка, мощные руки, слегка кривоватые тумбы-ноги. Такого с одного удара вряд ли положишь, мелькнуло у подполковника.
— Буэнос диас, кабальеро, — густым голосом проворчал «штангист», оценивающе осматривая спецназовцев. — Мне поручено встретить вас и доставить на судно. Придется еще немножко полетать — правда, транспорт будет уже поскромнее. Да, я не представился… Ну, можете называть меня «Боцман».
— Что за конспирация, батенька? А обычное имя у боцмана есть? — сухо спросил Катков.
— Есть, но это ведь и не так важно, правда? — усмехнулся Боцман. — У вас тоже, думаю, в паспортах сейчас одно, в реале — другое, нет?
— Пусть так, — не стал спорить капитан, — тогда это вот Тритон, я — Скат, а вот этот серьезный мужчина, если его не злить, отзывается на позывной Шер-Хан. И куда мы теперь?
— А с другого конца снова на летное поле — там нас вертолет уже дожидается. Он нас и подбросит к месту, где наш авианосец болтается. Тут всего-то верст семьсот. Идемте…
«Давненько меня так не называли, — мысленно улыбнулся Орехов, шагая за товарищами и поглядывая на широкую, излучавшую уверенность спину Боцмана. — А погоняло, как изящно выражаются в определенных кругах, ребята дали еще года три назад, когда я прихрамывал после ранения. А что — нормальный позывной. Тигр я — только, увы, и в самом деле староватый, с седыми усами…»
Вертолет, принадлежавший какой-то местной туристической компании, оказался почти новеньким на вид, ухоженным. Пилот тоже выглядел прилично: новенький шлем, чистенький комбинезон — неплохая визитная карточка для серьезной конторы. Оставалось надеяться, что летать он учился в такой же серьезной авиашколе…
Вертолет гремел-шелестел лопастями уверенно, сразу набрал крейсерскую скорость и устремился на северо-восток — туда, где на веселых зелено-голубых волнах побережья Сент-Люсия покачивался заветный кораблик, арендованный для поисковой операции.
В долгом полете над посверкивающей гладью моря нет ничего интересного — мотор монотонно ревет-гудит, клонит в сон. Собственно, пассажиры трудяги-геликоптера и не думали бороться со сном — уютно подремывали, поудобнее примостившись на мягких скамьях. Полет прерывался дважды: оба раза вертолет садился на каких-то аэродромчиках для дозаправки. Во время одной из посадок путешественники наскоро перекусили в крохотном кафе.
Остров Сент-Люсия показался Орехову самым обычным — покрытые зеленью горы, мохнатые пальмы, белый песок побережья. Естественно, обычным это было для человека, повидавшего немало теплых краев, а никак не для рядового жителя российской глубинки, больше привыкшего лицезреть березки да осины, а не пальмы и лианы.
По дороге из аэропорта в порт морской подполковник по сторонам не смотрел — надоело. Орехов расслабленно дремал, мысленно прикидывая, сколько же тысяч километров они промахнули за минувшие сутки — получалось очень прилично. В старые времена из Петербурга в Москву на перекладных неделю добирались, а то и дольше, а теперь «стальные птицы» и через океан за несколько часов переносят. Цивилизация и прогресс даже ленивое время превратили в нервного и резвого скакуна…
Как быстро выяснилось, столица под забавным названием Кастри в списке мест, обязательных для посещения, не значилась — вертолет шутя перемахнул несколько десятков километров и доставил путешественников в какой-то поселок на северо-западе острова.
— И куда это мы забурились так удачно, а, господин Боцман? — оглядывая небольшую деревушку, которую здоровый мужик вполне мог бы накрыть ладонью, спросил капитан Катков, отмечая, что причал в наличии все-таки имеется и на приколе болтается десятка два небольших катеров, лодок и парусных яхт. — М-да, это не Рио-де-Жанейро, это намного скромнее. Я так понимаю, что зафрахтованная бригантина нас вон у того причала ждет?
— Правильно понимаешь, — буркнул бородач и скомандовал: — Давайте за мной! Босс там, наверное, уже всю задницу стер, ерзая и нас поджидаючи.
Судьба на этот раз оказалась последовательной: босс Орехову тоже сразу не понравился.
Невысокий щуплый мужичонка с каким-то нехорошо бегающим взглядом больше напоминал нервного жулика, чем серьезного ученого, о котором спецназовцам рассказывал контр-адмирал.
— Прибыли? — задал риторический вопрос начальник экспедиции, окидывая оценивающим взглядом подполковника и его товарищей. — Вот и хорошо. Моя фамилия Егоров. Через полчаса у нас сеанс связи — думаю, вы получите подтверждение того, что командир, начальник и босс у нас будет только один. То есть я! И мне плевать, кто там у вас полковник, а кто лейтенант. Ваша задача — беспрекословно выполнять мои приказы и распоряжения. После сеанса связи, как говорится, снимаемся с якоря. Боцман, покажи нашим друзьям их каюты. Через двадцать минут всем быть в кают-компании! Всё, свободны!
Кроме Боцмана и смурного босса на судне нашлось еще три индивидуума: капитан — толстенький мужичок за пятьдесят в мятой фуражке с неизменным «крабом», моторист и почти близнец боцмана — разве что бороды у нового знакомого не оказалось, а все прочее вроде мощной фигуры и почти открытой недоброжелательности к новоприбывшим в наличии имелось. «Близнец» отрекомендовался коротко: «Водолаз».