— Хочешь не настоящий, сочный шашлык кушать, а головешки грызть? — Вашуков смерил друга высокомерным взглядом и заботливо помахал фанеркой над шампурами. — Тогда зови своего дикого прапора! Зови! А я ему и дрова колоть не разрешил бы — ведь обязательно напортачит! Одно слово — тритон. Сиречь — почти головастик.
— А товарищу старшему мичману не больно-то и хотелось, — появившийся на крыльце Троянов мазнул по начальству неприязненным взглядом и, потянув носом воздух, мстительно прищурился: — Я, может быть, и головастик, но запах горелого мяса не хуже овчарки чую. Не у вас ли, товарищ полковник, там подгорает что-то?
— Савсэм плохо гавариш, малшык, — сердито вскинул руку Вашуков. — Только баран мог подумать, что взрослый мужчина позволит мясу сгореть! Но ты не баран, ты еще хуже… Галавастык, да? Маленький, темный и глупый… Все, мужики, у меня готово! Давайте за стол, пока с пылу с жару…
Дощатый стол, сколоченный под навесом, возможно, мало напоминал изящное изделие краснодеревщика, но был достаточно крепок, чтобы удержать на своей спине немалое количество тарелок, мисок и прочей посуды с закусками. Если совсем коротко, то все было чисто по-русски: простенько, без салфеток и мельхиора, но обильно и по-своему красиво. Естественно, кроме хлеба, зелени и блюда с шашлыками, на столе нашлось место и для нескольких бутылочек неплохой водки.
На правах хозяина дачи капитан Катков разлил по объемистым стопкам холодную, только что извлеченную из морозилки водку и обвел взглядом расположившихся за столом мужчин: Вашукова, Орехова, Троянова и Сергеевича — соседа-пенсионера, в отсутствие Вячеслава приглядывавшего за домом и некогда дружившего с его покойной теткой.
— Товарищ полковник, может быть, вы скажете пару слов? А то я как-то…
— Да, капитан, вы, я смотрю, все тут «как-то», — насмешливо посмотрел на подчиненных Вашуков и, стараясь не расплескать водку, встал. — Мясо я вам жарь, речь тоже мне толкать… Ладно, для начала за то, что мы снова здесь и все живы-здоровы. Главное, что ты, Слава, вернулся — вон, какой загорелый да красивый. Спасибо нашим компаньеро! Ну и Орехову конечно же. Ну, давайте за встречу и чтобы ни одно место за этим столом никогда не пустовало! Сергеич, тебя тоже касается — не вздумай помирать! А то нам и выпить будет негде.
Выпили, закусывать тоже никого не пришлось уговаривать — нежное, сочное мясо таяло во рту. Налили по второй, хлопнули и все, кроме Каткова и Троянова, дружно задымили сигаретами. Орехов блаженно откинулся на спинку лавки и, обращаясь к Вашукову, вопросительно вскинул подбородок:
— Ну, не томи, полковник, рассказывай, что там и как? Нашли наши умники в обломках спутника что путное? И что там с предполагаемым кротом в Роскосмосе?
Вашуков не без важности кивнул, вытер руки о полотенце и запустил пальцы в нагрудный карман. Извлек и выложил на стол две пары погон: со звездами полковника и майора.
— Орехов и Катков — поздравляю вас, товарищи, с новым званием! Я на вопрос ответил? Там, в обломках, много чего интересного и нужного, как я понимаю, нашлось… А насчет крота пока ничего не понятно — работают господа из ФСБ. Думаю, не одну шкурку с ребятишек снимут!
— А мне? — на вытянувшемся лице старшего мичмана застыли легкая растерянность и обида.
— Тебе? А вот… — полковник достал из другого кармана шоколадку и шлепнул плиткой о столешницу. — Лично товарищ генерал передать велели… Нет, Валер, ну ты точно придурок — аж побледнел! Ну, извини, неудачно пошутил, старый дурак. Тебе, как старшему мичману, «дважды старшего» конечно же не дадут, но орден в представлении твоем вписан самый что ни на есть серьезный — как говорят молодые, круче, чем у майора и полковника! Так что, в следующий раз ваши награды будем обмывать…
— А с ценностями что? — нахмурился Орехов. — Разобрались? А то я замудохался бумагу переводить, отписываться и объяснять, что ни одной золотой монетки не присвоил! И заодно просвети насчет твоей командировки и смены куратора — ну, тогда, в самом начале операции.
— Да, брат, крови они твоей попили, — сочувствующе улыбнулся Вашуков, — но все ведь обошлось, так? А с кураторами… Если совсем коротко, то был генерал, ну очень тесно друживший с вашим профессором и горячо желавший положить клад с немецкой субмарины в свой огромный карман. На поиски спутника ему, ясное дело, было плевать. А чтобы я у них под ногами не путался, меня от дела вообще отстранили! Но вы-то все сделали правильно… А генерал и еще кое-кто остались без погон, без пенсии — и пусть спасибо скажут, что не посадили! Еще вопросы есть? Нет — тогда давайте еще по водочке ударим. Слав, что там у тебя так орет в доме? Радио, телек?
— Телевизор, Андрей Николаевич, — смущенно улыбнулся Катков. — Привычка дурная… Валер, будь другом, сходи выключи! А заодно и хлеба еще подрежь…
Мичман исчез в доме, но вернулся довольно быстро — и без хлеба.
— Мужики, там это… В новостях сюжет показали. В общем, в Штатах бывший морпех завалился в штаб и двоих полковников пристрелил! А потом забаррикадировался и чуть ли не сутки оборону держал. А потом просто вышел и снайпер его сразу положил. И фотку показали. Короче, наш Томпсон это был. Такие вот дела…
— Добрался-таки до своих обидчиков, — мрачно кивнул Орехов и прикурил новую сигарету. Грустно усмехнулся и сказал: — Мы с ним как-то про точку невозврата говорили. Ну, как там у летчиков — когда самолет проходит точку, после которой горючего на возврат не остается. Стив сказал, что для мужика точкой невозврата становится данное самому себе слово. А я ему толковал, что для всех нас такой точкой становится присяга. Дал обещание служить — служи до конца! Так что, давайте выпьем за всех нас и за тех, кто честно пашет в армии, на флоте и далее везде. За живых и за павших. И за Стива выпьем — хороший мужик был, настоящий. Хоть и не совсем наш…
— Ну, наш не наш, а шороху навел чисто по-нашенски, — грустно усмехнулся теперь уже не капитан, а майор Катков. — Тут, между прочим, чуть пораньше я читал об одном очень интересном скандале в Штатах. Та контора, что Томпсона из тюрьмы вытащила и хотела с его помощью остатки спутника уничтожить, все-таки крепко погорела — комиссия Сената их обвинила в том, что они китайскую дешевку в изделия для НАСА запихивали вместо качественной электроники. В общем, залетели ребята — попали на крутые бабки.
— Так спутник же со всеми потрохами у нас, — недоуменно вскинулся Троянов, — как же американская комиссия до контрафакта докопалась?
— Кто ж знает? — философски пожал плечами Вячеслав. — Одно могу сказать точно: там, в Штатах, тоже ведь не дураки в Сенате сидят — умеют работать! Как-то, видимо, докопались. Это не в нашем бардаке — концы в воду не больно-то спрячешь…
— Кстати, о «концах в воду»! — Орехов вскинул указательный палец и вопросительно уставился на Ската: — А с чего вдруг ты решил ящики с ценностями утопить, а?
— А с того! — сварливо ответил Катков и, хлопнув стопку, бросил в рот пластик колбасы. Пожевал молча и виновато пояснил: — Ребята, я ведь не робот железный все-таки. Я и уснуть могу иногда… Когда вы меня на судне с капитаном и мотористом оставили, они вмиг как-то очень уж загадочно переглядываться начали. Я и подумал, что про ценности эти гаврики как-то узнали и непременно захотят в ящики лапы свои грязные запустить. Положим, по башке мне дать трубой я бы не позволил, но они, суки, могли ведь и снотворное подсыпать, так? Так! Вот я и решил от греха подальше ящики в удобном местечке притопить. Выбрал момент, когда они в очередной раз нажрались до зеленых гномиков в глазах, да темной ночкой ящики за борт и опустил. И, как выяснилось, не зря — капитан ведь с кубинскими погранцами на пару очень уж хотели до наших сокровищ добраться. Опоздай вы еще на денек — я или подох бы, или они координаты вместе с моей печенью достали бы…
— Ладно. — Вашуков хлопнул ладонью по колену и добродушно улыбнулся. — Хватит вам о делах — надоело! Ты, Слав, молодец — проявил, как говорится, смекалку и здоровую инициативу! А то, что печень твоя уцелела — совсем хорошо. Сейчас мы ей зададим работы. И про свои не забудем. Наливай, майор!
Когда выпито было уже немало, сосед Сергеич вдруг вспомнил, что дома у него валяется старая гитара. Инструмент был мигом доставлен и передан в руки майора Каткова. Славка поколдовал над настройкой, подтянул пару колков и тронул струны. И под старыми яблонями сада негромко зазвучала песня — по-солдатски простая, но ее незамысловатые слова рассказывали о самом главном: о Дружбе, верности Долгу и о воинской Чести…
Пусть все проиграно и грудами лежат
У ног врага священные знамена,
Но честь солдата бережно хранят
Центурионы мертвых легионов…