— А, это ты…, — сказал подполковник Рымарь упавшим голосом. — Ну, привет…
— Привет, — хрипло отозвался Мандрик.
— А ты чего не по уставу отвечаешь?
— А ты чего не по уставу обращаешься?
— Я старше тебя. И по возрасту и по званию, — как-то неуверенно сказал Рымарь.
— Все равно, Рымарь, — нарушаешь устав. А это плохо, — укоризненно покачал головой Мандрик. — Ты же умный человек, должен в уставах разбираться.
Рымарь даже не знал, это фамилия — Мандрик — или кличка. Камера была-то для временно задержанных, а Мандрика никогда никто не забирал. Этот грязный малыш легко переносил отсутствие еды и комфорта, а на задаваемые вопросы не отвечал. Призывая на помощь весь свой долгий опыт службы в комендатуре, подполковник Рымарь просто не знал, что ему делать с Мандриком. Проще всего — это не сажать его в камеру, но время от времени какой-нибудь патруль опять доставлял Мандрика, и приходилось оформлять его согласно уставу гарнизонной службы. Честно говоря, при виде Мандрика у Рымаря начинала болеть голова. Можно было отдать Мандрика на гауптвахту, но опытный начальник гауптвахты старший лейтенант Целко тоже хорошо знал Мандрика и категорически отказывался его принимать. Держать же Мандрика в камере больше нескольких суток Рымарь боялся, вдруг помрет. Вот и сегодня запись о задержании Мандрика в журнале была, а запись об освобождении не могла быть занесена. В какую часть, кто забрал, чья подпись? Можно отдать Мандрика на психиатрическую экспертизу в гарнизонный госпиталь, но оттуда его вернут туда, где взяли, — опять к Рымарю. Полковник взял журнал регистрации и, старательно изменяя почерк, сделал запись в журнале. Потом поднялся и сказал Мандрику:
— Идем со мной.
Выйдя за калитку комендатуры, Рымарь спросил:
— Есть хочешь?
Мандрик молча пожал мелкими плечами.
— Держи пять рублей[19]. И давай бегом, не попадайся больше!
Мандрик взял протянутую пятерку, спрятал в нагрудный карман и сказал:
— Спасибо, Рымарь. Добрый ты. Только зря ты со мной при всех связался. Сила на моей стороне — мне терять нечего. А тебе за свои звезды полканские трястись надо, на это все силы твои и выходят.
Рымарь оглянулся, не слышит ли кто их разговор, и устало сказал:
— У каждого свой путь, малыш. Своя судьба. У тебя своя, у меня своя. Давай вали отсюда.
Мандрик неспеша побрел вдоль тротуара. Рымарь махнул рукой и вернулся в комендатуру. Зайдя в свой кабинет, подполковник плотно закрыл за собой дверь и сел за стол. Какая-то расплывчатая мысль вертелась в его голове, не давая ему покоя. Эта мысль возникла у него одновременно с появлением Мандрика и крутилась в голове как назойливая муха. Вдруг Рымарь понял, что его тревожит. Дело в том, что он знает этого солдатика уже давно. Очень давно! Года четыре, а может, и больше! Столько солдаты в армии не служат.
Пятый маршрут, то есть Дом командующего, Паренек любил. Летним вечером во дворе можно было поиграть с генеральскими детьми в настольный теннис, а ночью Паренек приноровился дремать на кожаном диване в генеральской бане. Время от времени ночью во двор выходил какой-нибудь генеральский адъютант и кричал: «Патруль!» Паренек тогда подымался с дивана и шел рапортовать: «Так и так, товарищ майор, товарищ генерал может спать спокойно, Паренек не спит и в случае чего пуганет цыган пистолетом». Ну а сейчас на дворе осень, целую ночь в бане спать холодновато, приходится ходить вокруг дома, разминаться, согреваться. И так до рассвета. Потом можно пойти в комендатуру и подремать до обеда в комнате отдыха на одной из стоящих в два яруса кроватей. А потом опять до пяти вечера на пост.
Вот и сейчас Паренек прогуливался во дворе Дома командующего. Тишина. Осень — лучшая пора в этих местах. Все небо переливается огненными блестками звезд, и вовсе оно не черное, а серое. Паренек вспомнил, что как-то читал, что будь человеческое зрение всего чуть-чуть менее чувствительным, то человек не видел бы на небе ни одной звезды. В повседневной жизни такая разница в чувствительности была бы абсолютно не заметна. Значит, зачем-то человеку нужно видеть звездную россыпь?
Около одиннадцати начали гаснуть окна в генеральских квартирах, а к двенадцати весь дом погрузился в темноту. Только одинокий ртутный фонарь посреди двора заливает апокалиптическим светом окружающее пространство, да редкая собака пробежит мимо.
Прошло три месяца с тех пор, как Мальцев достал из почтового ящика ничем не примечательный конверт с синим штемпелем районного военкомата. Капитан по фамилии Щукин первым делом забрал у него паспорт и спрятал в ящик стола. Ну а потом покатилось все вразнос: и отпуск в Крыму, и аспирантура, и вообще все. Шеф ходил в первый отдел Президиума Академии, но против жилистого капитана Щукина поделать ничего не мог.
Как там Поплавская? Вспоминает его? Может, и вспоминает… Трактор тогда в мастерской под портвешок сказал: «Слабая на передок Поплавская, бывают такие бабы».
За день до отъезда в армию Мальцев устроил прощальную вечеринку. Грустно было. Грустнее некуда. Видно, жизнь его додавить хочет. Позвал Поплавскую, все равно терять нечего. Никогда еще такой он ее не видел. Желтеньким платочком с белыми кружевами глаза все незаметно трет. А он все тогда Высоцкого ставил, на полную громкость, песню «Чуть помедленнее, кони». Вроде никто Высоцкого в армию не забирал, откуда так точно? Кончается песня, а он опять сначала ставит. «Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту». Это про него. С Поплавской тогда танцевал. Она прижалась к нему всем телом и горячо прошептала в ухо:
— Что ж ты не позвонил, не рассказал? Можно было бы… Хоть всю неделю.
Так и запомнился Мальцеву этот горячий шепот у его уха. Сейчас вот гуляет он на другом конце евразийского континента по генеральскому двору в полночь, а шепот этот Иркин у его уха, как минуту назад. Понятное дело, зависимость… Типа алкогольной.
Паренек тогда, не долго думая, сказал ей первое, что пришло в голову, все равно пропадать:
— Хоть всю неделю? После Трактора?
Поплавская дернулась всем телом, отстранилась и сказала:
— Я женщина. Понимаешь? А женщина должна быть чьей-то, принадлежать какому-то мужчине. Да, принадлежать, представь себе! И тогда она на месте. Как патрон в обойме. А если этого нет, то носит ее ветер, как лист. Как использованный листок. Вот такая наша порода бабская. И пока ты не сделал ничего, чтобы я принадлежала тебе, ты не имеешь права так говорить. Это право мужику заслужить надо! Понял, Витя?! Захотел бы — не было бы твоего Трактора!
— Трактор останется. А меня уже завтра не будет. Долго не будет. Может, и не свидимся уже больше с тобой. А к Трактору, подумай, может, и не стоит ходить, а то весь институт уже знает, какого цвета у тебя трусы.
Поплавская уставилась на него глазищами уже не серыми, а черными в полумраке и отчетливо так спросила:
— Ну и какого цвета мои трусы?
А чего Мальцеву думать, даже хорошо как-то: что хочет, то и скажет, все равно пропадать. Уж Уэббера точно в четыре руки в обозримом будущем играть больше не будут.
— Последний раз, Трактор говорил, желтые были.
В тот вечер они с ней больше не танцевали. Вообще не смотрели друг на друга. Шизоид чутко сориентировался и тут же начал знаки внимания Поплавской оказывать, то есть щупать ее за женские места. Ну, давай, Шизоид, может, тебе повезет больше. А может, ты окажешься умнее Паренька. Наверняка умнее. Паренек теперь у черта на куличках ночью с заряженным пистолетом бродит, а Шизоид, небось, над диссертацией трудится и Поплавскую щупает.
Тухлые, однако, мысли… Надо бы о чем-нибудь другом. Паренек начал размышлять о том, что вражеским диверсантам довольно удобно было бы вот сейчас ликвидировать его, Паренька, потом заминировать дом с военной элитой городского гарнизона и взорвать его. Остается надеяться только, что это будет не в его дежурство. Паренек даже начал прикидывать в уме вероятность такого события. Если предположить один теракт за десять лет, то при заступлении в патруль два раза в месяц вероятность того, что его вот сейчас тихо снимет диверсант, составит…
— Патруль, патруль! — вдруг заорал кто-то из темного закоулка двора. — Патруль, ко мне!
«Адъютант генеральский», — подумал Паренек.
Только что-то рано начал проверять, да и орет как-то странно, как будто поймал кого-то или, наоборот, напали на него. Паренек расстегнул кобуру и снял пистолет с предохранителя.
Около забора действительно стоял мужчина в тренировочных штанах и держал за руку высокого худощавого парня в солдатской форме. Ну, понятно, генеральский холуй не спит, охраняет покой хозяина и даже поймал солдата в самоволке. Хотя, кажется, не все так просто. Рядом, вцепившись руками в худощавого, стояла стройная девушка лет восемнадцати, одетая в легкий плащ.
— Вы не имеете права! — закричала она на адъютанта неожиданно властным голосом. — Отпустите сейчас же его! Немедленно, вы слышите!
Адъютант как-то неуверенно затоптался, но худощавого бойца не отпустил.
— Я выполняю приказ! Вот. А Вы идите домой.
— Какой еще приказ, майор? — закричала девушка. — Отпустите Сережу!
— Идите домой, Настасья Георгиевна, я на службе и выполняю приказ, — вежливо, но настойчиво сказал адъютант. — Товарищ лейтенант, — обратился он к Пареньку. — Я адъютант командующего, майор Грызлов. Я приказываю вам доставить этого солдата в комендатуру. Я сейчас свяжусь с дежурным. А ты, — обратился Грызлов к солдату, — не вздумай убегать!
— Вы не имеете права оскорблять его! — дрожащим от гнева голосом крикнула девушка и топнула ногой.
— Анастасия Георгиевна, — заискивающе сказал адъютант, — поймите меня, я выполняю приказ…
— Пойдем, — сказал Паренек солдату.
Девушка некоторое время смотрела им вслед, потом повернулась и в сопровождении Грызлова медленно пошла в дом.
По дороге задержанный солдат рассказал, что зовут его Сергей Куликов, он служит в гараже Дома командующего водителем «Волги», а Настя, ни много ни мало, является дочерью генерала Котлярова. Несмотря на разницу в социальном положении они с Настей встречаются каждый вечер, Куликов понимает, что он ей не пара, но сердцу ведь не прикажешь… Время от времени этот холуй Грызлов совершает на них облавы, Куликова после этого забирают в комендатуру, а иногда даже садят на гауптвахту. Из гаража, однако, его не убирают по причине жесткой позиции, занятой генеральской дочкой. К тому же генерал Георгий Котляров рассудительно полагал, что если убрать одного негодяя, то тут же появится другой, а всех убрать из гаража нельзя, должен же кто-то машины водить и ремонтировать. А к этому Куликову все уже привыкли, хлопец он вроде неплохой. Хотя, как считал генерал, именно от таких хороших хлопцев и стоит ждать самых больших неприятностей.