— А если он все-таки убежит? Вы же не будете за ним гоняться по Борзе?
— Тогда я приду и сяду вместо него в камеру, — сказала девушка, спокойно глядя Целкину в глаза.
«Такая придет и сядет, — вдруг понял Целкин. И что тогда прикажете делать?» Окончательно расстроенный Целкин представил сидящую в солдатской камере дочь генерала Котлярова. Здесь уже понижением до секретаря комсомольской организации дивизиона не обойдешься. Есть еще УРы. Там, наверное, тоже освобожденные секретари комсомольской организации требуются. Какой-то кошмар…
— Ну хорошо, — тяжко вздохнул Целкин. — Я все сделаю. А вы уверены, что он вас послушается?
— Не беспокойтесь, послушается, — улыбнувшись чему-то, сказала девушка.
Глава 8Малый Куналей
Из батареи капитана Галимова сбежал рядовой Пиксасов. Поведения Пикса был странного. Одутловатый, неуклюжий, нечистоплотный и с какими-то неуловимыми отклонениями от нормальности. Деды, пытавшиеся развлечься с помощью Пиксы, быстро почувствовали патологию и потеряли к нему всяческий интерес. Пикса не страдал от издевательств, не боялся никого, а был просто равнодушен.
Поискав Пиксу в окрестностях Борзи трое суток, поиски прекратили. Как-то неожиданно всплыло, что его мать находится на лечении в психиатрической больнице в Улан-Удэ. Командиры почесали в затылках — очередная неприятность. Комбата Галимова на всякий случай услали на учебу в Читу. Ясно, что Пиксасова надо комиссовать, но для этого его нужно по меньшей мере отыскать. Для этого лейтенанта Мальцева послали в командировку на родину сбежавшего солдата, в деревню Малый Куналей, чтобы посмотреть, может, он там. Заодно зайти в военкомат и взять его призывную карту. Потом ехать в Улан-Удэ в сумасшедший дом, взять справку о болезни матери.
Вечером Паренек сел на поезд «Борзя-Улан-Удэ» и на следующее утро сошел на станции «Петровский завод». Прямо на перроне здесь стоял бронзовый памятник декабристам. Здесь, в Петровском заводе, закованные в кандалы, на каторжных рудниках декабристы провели свои самые страшные годы. Кто были на самом деле эти мужчины с благородными лицами? Гордыми предвестниками звезды пленительного счастья, как считал Пушкин? Или это был очередной гвардейский заговор, коих со времен стрелецкого бунта при Петре I случилось в России уже множество? И так, и так, с какой стороны посмотреть. На то они и мужчины, создания беспокойные. Ну а что женщины?
Сюда же, в Петровский завод, потом прибыли и жены гвардейцев-неудачников. Молоденькие, красивые, знатные, только бы жить и жить в богатстве и блеске столичных салонов. Княгиня Екатерина Трубецкая, 27 лет. Графиня Александра Муравьева, 23 года. Генеральская дочь Мария Волконская, 22 года.
Во время первого свидания, увидев мужа прикованным кандалами к тачке, Мария Волконская упала перед ним на колени. Венчается раба Божия Мария рабу Божьему Сергею. И все. Этого достаточно, чтобы оставить у сестры мужа годовалого первенца, порвать все отношения с родителями и разделить участь мужа. Потом Марии пришлось пережить смерть сына, оставленного в Петербурге, и смерть дочери, рожденной здесь, в Сибири.
А Полина Анненкова даже и не венчана с Иваном Анненковым. Да и не Анненкова она еще, а Полина Гебль, дочь наполеоновского офицера. Сквозь рыдания она пишет императору Николаю I: «Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу более жить!» А венчанной женой Полина стала два года спустя, здесь, в Забайкалье. На время венчания в Михайло-Архангельской церкви, что в Чите, с Ивана Анненкова по милостивому разрешению императора сняли кандалы.
Ну а с княгиней Екатериной Трубецкой совсем какая-то мистика. После замужества у нее десять лет не было детей. Ездила лечиться в Европу, но безрезультатно. А здесь, во глубине сибирских руд, в Петровском заводе одного за другим за четыре года рожает двух девочек и двух мальчиков!
Меньше всех веку было отпущено графине Александре Муравьевой. Оставив у свекрови своих троих детей, она, будучи на седьмом месяце беременности, последовала за мужем. «Вы святая женщина», — эти слова ей сказал перед отъездом Пушкин. «Нет, я только жена», — возразила Александра. Самая болезненная из дам-декабристок, с огромными глазами на прекрасном лице, Александра Муравьева умерла здесь, в Петровском заводе, в возрасте 28 лет. За несколько дней она сгорела от нервной лихорадки. Ее муж Никита Муравьев просидел всю ночь, гладя руку мертвой жены.
Но бронзовый памятник на перроне этого затерянного на бескрайнем Транссибе маленького вокзала — мужчинам. Так уж повелось…
От станции «Петровский завод» далее Пареньку предстояло ехать на автобусе. После трех часов тряски по грунтовке ПАЗик доехал до Малого Куналея. Когда Паренек сошел с автобуса, уже смеркалось. Он пошел по деревенской улице, по обе стороны которой стояли черные деревянные дома.
В доме по адресу, данному ему в строевом отделе части, оказался небритый мужчина неопределенного возраста, как оказалось, папа Пиксасова. Рядом с ним находилась худощавая жилистая женщина, которую хозяин называл Анькой. Чернявая Анька курила папиросу и с интересом смотрела на Паренька. В доме стояла какая-то специфическая кисло-сладкая удушливая вонь.
Узнав, что офицер приехал искать его сбежавшего сына, папаша обрадовался и послал Аньку за водкой, а сам стал собирать закуску. Через час застолья раскрасневшийся родитель начал орать, что в пятьдесят шестом году он закончил курсы младших командиров и по этому поводу пожелал брататься с Пареньком. Жилистая Анька курила папиросы и не отставала в деле поглощения огненной воды от младшего командира Пиксасова.
— Аррртилерристы, Сталин дал приказ!!! — стуча грязным кулаком по столу, орал Пиксасов.
Похожая на ящерицу чернявая боевая подруга младшего командира пронзительно подпевала ему:
— Из сотен грозных батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину — огонь!!!
В разудалой голове Пиксасова-старшего окончательно все перепуталось, и он поднимал новые и новые тосты за офицера, прибывшего на родину сообщить о военных успехах своего сына.
— За нашу Родину — огонь!!! — до поздней ночи раздавались яростные крики из черного покосившегося дома Пиксасовых.
Через некоторое время доблестный родитель и Анька выпили всю водку, наорались военных песен и, спотыкаясь, удалились на заслуженный отдых в спальню. Паренек остался за опустевшим праздничным столом один. Он осмотрелся и увидел в углу какой-то топчан. Не снимая шинели, он лег и закрыл глаза.
От вони неизвестного происхождения, царившей в доме, Паренька стало подташнивать. Он встал, открыл входную дверь и вышел на крыльцо. Стояла полная луна, и весь двор был залит ее ртутным светом. В темном безоблачном небе переливался звездный ковер. Паренек вдохнул полной грудью морозный воздух и хотел пойти поискать туалет, но вдруг застыл на месте. Из темноты перед ним появилась огромная собака, похожая на волка. Собака смотрела на него внимательным выжидающим взглядом фосфоресцирующих глаз. Паренек, стараясь не делать резких движений, повернулся и вошел обратно в дом, плотно затворив за собой дверь. Потом после некоторого раздумья он направился в спальню. В спальне было странно прохладно и стояла кромешная тьма, так как единственное грязное окно было забито фанерой. Наощупь Паренек подошел к кровати и стал тормошить лежащего на ней человека за плечо. Человек сначала что-то мычал, потом опустил ноги на пол и стал шарить рукой под кроватью.
— Где топор? Где мой топор? — хрипло бормотал он.
— Чего ты хочешь? — спросила паренька шипящим шепотом лежащая рядом Анька.
— Мне нужно в туалет, а на дворе собака не дает.
Анька в черной комбинации на жилистом теле, что-то бормоча под нос, встала с кровати и пошлепала к двери. Мальцев набросил на плечи шинель и тоже пошел за ней. Выйдя босиком на крыльцо, женщина позвала в темноту:
— Полкан, Полкан!
Из темноты пришел Полкан. Анька спустилась с крыльца и взяла его за ошейник.
— Иди, не бойся, — махнула она рукой.
— А чего он про топор говорил? — спросил Паренек. — Ночью буянить не будет?
— А кто его знает, — зевнув во весь рот, равнодушно ответила Анька. — Иногда буянит, за топор хватается, тогда тикать надо. Ну, ты услышишь. Если что, беги.
Возвратившись в дом, Паренек закрыл за собой на задвижку дверь и, нащупав в темноте топчан, устало опустился на него.
Кажется, прошел еще один день в армии.
Вопреки опасениям ночь прошла без происшествий. Утро выдалось морозное и солнечное. Паренек шел по скрипящему снегу вдоль улицы, и немногочисленные люди, попадавшиеся ему на пути, здоровались с ним, как со старым знакомым. Мальцев удивленно здоровался в ответ. Путь Мальцева пролегал в местный военкомат, который располагался в одном здании с отделением милиции. В милиции Мальцев застал двух русских милиционеров и бурята, видимо, задержанного. Бурят стоял посреди комнаты, маленький, коренастый, набычившийся. Руки он держал сцепленными за спиной, из под жестких черных волос блестели разбойничьи глаза. На столе перед милиционерами лежал неестественно большой нож с кривым лезвием, вымазанным в крови.
— Так зачем ты барана зарезал? — устало и, видимо, не в первый раз спрашивал милиционер бурята.
Бурят в ответ только сверкнул глазами и еще больше набычился. Потом он стал что-то неразборчиво и с вызовом бормотать, из чего можно было разобрать только слово «убил». Мальцев прошел в следующую комнату, где находился военкомат, и изложил цель своего приезда. Выслушав его, начальник военкомата передал Мальцеву копии призывных документов рядового Пиксасова. Через полчаса Мальцев покинул военкомат, так и не узнав, за что маленький бурят с разбойничьими глазами убил барана.
Улан-Удэ оказался вполне современным городом. Примерно половина прохожих на улицах были с большими, как чан, головами, желтыми лицами, черными жесткими волосами и плоскими носами. Буряты разговаривали на русском с легким акцентом, вывески магазинов были смешанные, часть на русском, часть на бурятском языке русскими буквами. В вокзальном буфете Пареньку продали за восемьдесят копеек чай