азе так и не написали.
Ну а стартовикам на Телембе положен банкет. Закуску привезли с собой, а вот выпивку привозить заранее нельзя — такова традиция. По этой же традиции за выпивкой нужно ехать в поселок на отстрелявшейся обгорелой пусковой. В громадной брезентовой палатке, вмещающей человек двадцать офицеров дивизиона, накрыто два длинных стола. Посередине палатки стоит отопительный аппарат, возимый каждый раз на Телембу — «Поларис». «Поларис» и впрямь похож на ракету, труба метра три высотой с вваренной посередине металлической бочкой. «Поларис» ставится вертикально, а верхний конец трубы выводится в отверстие в палатке. Работает «Поларис» на солярке. Через полчаса гудения железная бочка раскаляется докрасна и в палатке становится тепло.
Собственно героев нынешней Телембы совсем немного. Это расчеты станции обнаружения цели, станции наведения ракет и пусковой установки. Но в офицерской палатке с гудящим «Поларисом» в центре все шумят, поднимают пластмассовые одноразовые стаканчики с водкой, провозглашают тосты, закусывают красной рыбой и консервированной сайрой.
Вот замполит дивизиона майор Козух, как всегда, с выражением сдержанной ответственности за хорошо выполненную работу на красном лице. В его общей тетради появились новые записи — кто и сколько чего выпил на Телембе, кто ездил на пусковой в поселок, кто как вел себя на маршруте следования. Вот на букву «Т» в его тетради зафиксировано, что прапорщик Тонкус в состоянии алкогольного опьянения в поезде упал с верхней полки и головой повредил столик в купе. После падения Тонкус так и не проснулся, а продолжал безмятежно спать до утра, впечатавшись мощным лбом в погнутый столик. А на букву «Л» в тетради уже нет свободного места. Это все из-за Лосева. К тому же еще и одна страница вырвана, хотя тетрадь прошнурована и скреплена печатью. Страницу вырвал Клещиц. Это из-за того, что на этой странице Козух зафиксировал преступно-халатное отношение младшего лейтенанта Лосева к несению наряда в котельной.
Вот командир дивизиона майор Кузьмин — он вырастил отличных офицеров-стартовиков, сбивших цель одной ракетой. Вот молодая поросль — Бас и Плейшнер, их Телемба, а может, Эмба, еще впереди. Вот лейтенант Висляков, который был дублером стреляющей СНР, следующая Телемба по неписанным законам его. Вот младший лейтенант Лосев с его последним армейским шансом. И даже Паренек вроде бы тоже причастен к общей радости.
Радостно и в солдатских палатках. Пройдут года, кто-то станет механизатором в родном селе, кто-то пойдет на завод, ребята женятся, остепенятся, но до последних своих дней они будут помнить Телембу. Сотрутся подробности и детали, но гром стартующей ракеты, от которого трясется земля под ногами, они будут помнить и стариками. И когда-нибудь кто-то из них обязательно возьмет гитару и неумело запоет полузабытые слова наивной солдатской песенки:
Ты видишь сны — она в них героиня,
Всегда ты с ней и лучше всех одет,
А видел ты когда-нибудь пустыню,
Дрожащую от запуска ракет?
Глава 10Два капитана
После Телембы в бригаде всегда случались какие-то происшествия. То солдаты, напившись лосьона для бритья из солдатской лавки, угонят с техтерритории злосчастный бензовоз, то лейтенанта заберут в местный вытрезвитель, то еще какая напасть приключится.
На этот раз инцидент приключился на неожиданно высоком уровне: командир третьей батареи капитан Галимов пришел на службу с подбитым глазом, а его коллега, комбат второй батареи капитан Козлов, с забинтованной головой, на которой по этой причине даже не держалась фуражка.
На расспросы командира дивизиона и замполита Галимов отвечал стандартно — мол, в Борзе на автобусной остановке напали бичи, избили, забрали деньги и часы. Капитан же Козлов, напротив, на вопросы отвечал непонятной фразой:
— Если я Галимову звездану, то от него только сапоги останутся.
Озадаченный замполит майор Козух привычно достал из сейфа общую тетрадь и занес в соответствующие разделы суть происшедшего.
Капитан Козлов, вопреки своей простецкой фамилии, имел аристократическую внешность. Дивизионные дамы единодушно сходились в мнении, что Козлов — вылитый князь Болконский. В отличие от лейтенанта Вислякова, который считал быдлом всех солдат, капитан Козлов считал быдлом не только солдат, но и всех офицеров бригады, включая командира, полковника Сивашова. Конечно, были исключения, например командир первого дивизиона майор Вольф, который всегда, даже летом, ходил в черных перчатках, а недавно на техтерритории открыл стрельбу из автомата Калашникова. Кстати, за дело. Старослужащий «дедушка», который решил испытать на вшивость заменившегося недавно из Германии Вольфа, как стоял, так и упал лицом в грязь, так, на всякий случай. Отчитался потом Вольф сам перед собой о затраченных патронах, написал объяснительную командиру дивизиона, то есть самому себе. Мол, в целях поддержания дисциплины личного состава. А дисциплина в его дивизионе, кстати, самая лучшая в бригаде. И без истерик, переворачивания тумбочек и разбивания телефонов, чем иногда занимается майор Кузьмин. И офицеры у Вольфа берут с него пример, вот недавно в патруле на виадуке восемь местных бичей поперли на лейтенанта Тухтарова: четыре спереди, четыре сзади. Так Тухтаров, не долго думая, всю обойму в воздух выпустил. Одна пуля отрикошетила от металлической фермы виадука и попала на излете бичу в ногу. Бич так заорал, что от его крика остальных бичей как ветром с виадука сдуло. И надолго. Тухтаров написал утром Вольфу объяснительную, мол, в целях самообороны и защиты офицерской чести применил табельное оружие предупредительными выстрелами вверх. Так Вольф перед строем ему благодарность с занесением в личное дело объявил. С формулировкой «За защиту офицерской чести».
Время от времени капитан Козлов читал какую-то газету на немецком языке. Откуда он ее брал, выписывал или это была одна и та же газета, никто из офицеров не знал. Если с кем и любил поговорить капитан Козлов, так это с Пареньком. Впрочем, это был скорее не разговор, а монолог капитана.
— Что грустишь? Дождик пошел, и ты скис? — говорил он Пареньку. — Жить не хочется? Ничего, в Забайкалье только первые пять лет тяжело, потом нормально. Вот мне в академии пришлось много работать. Нагрузка была — ого! Еще та нагрузка. Тонкая структура уравнений Максвелла и всякое другое, не имею права говорить. Языками некоторыми владею.
Паренек тогда подумал, что уравнения Максвелла вообще-то изучают на первом курсе универа в курсе общей физики, но решил, что этот капитан-академик говорит про какие-то другие, гораздо более сложные уравнения Максвелла.
— Активнее нужно к жизни относиться, — продолжал Козлов. — Спортом подкачаться, Маркса подштудировать, «Материализм и эмпириокритицизм»[26], слыхал? Толковая вещь, стоит почитать. Железная логика! Позицию жизненную активную вырабатывать. Языками заняться. Вот у меня жена, она совсем юна. Танцовщица. Языками некоторыми владеет. А тут одно быдло. Вон Сивашов, как мужик деревенский, двух слов подряд сказать не может. Быдло и есть.
После посещения городской бани капитан Козлов зашел в ресторан «Садко», который находился впритык к бане, предвосхищая таким образом идею оздоровительно-развлекательных комплексов будущего. В ресторане Козлов заказал бокал сухого красного вина и только устроился за столик возле залитого ярким зимним забайкальским солнцем окна, как увидел в дальнем углу ресторана Галимова.
Будучи мелковатого телосложения, комбат Галимов для поддержания собственного авторитета в своей батарее пошел простым, но достаточно эффективным путем — изображал из себя психически ненормального. Например, перед всей батареей кричал:
— Я татарин, я дурак! Я тебе клянусь мамой, я тебя убью!
На Телембе замахнулся на «дедушку» лопатой, может, и убить хотел, но задел стоящего сзади молодого солдата. Дедушка, понятно, убежал на время подальше от агрессивного комбата, а молодому лопатой тогда губу рассекло, пришлось зашивать в санчасти. Потом, чтобы не выносить сор из избы, поставили его до конца службы маслорезом в столовую. Опять же, на Телембе, когда палатку на ночь солдаты ставили, Галимов решил подсветить им фарами. Для этого он сел в ТЗМ — транспортно-заряжающую машину, включил в кабине свет и, шевеля губами, стал внимательно изучать табличку со схемой переключения передач. Потом завел двигатель, решительно включил найденную по табличке передачу, отпустил сцепление и нажал на газ. Мощный «Урал» буквально прыгнул с места на возившихся с палаткой солдат. Солдаты бросились врассыпную от взбесившегося «Урала», а Галимов с перепугу что есть силы нажал на тормоз. «Урал» с шипением присел на все четыре колеса и заглох, наехав на брошенную в панике палатку. Солдатам тогда досталось по первое число от Галимова, мол, какого черта под колеса лезете?!
Паренек от Галимова натерпелся, пока Сивашов ему оркестр не поручил. А все с чего началось? С того, что тот же Козлов сказал как-то Галимову: «Ну что ты, Галимов, пристал к человеку со своими крестьянскими мозгами?» Запомнил тогда Галимов эти крестьянские мозги, похоже, на всю жизнь запомнил. На следующий день взялся реабилитировать уязвленное самолюбие.
— Я всю твою подноготную узнаю! — сообщил он Пареньку. — Ты будешь у меня хуже самого распоследнего солдата! Я тебе расскажу всю твою биографию!
И рассказал. Биография Паренька, по мнению Галимова, начиналась с выговора, потом следовал строгий выговор, постановление о неполном служебном соответствии, суд офицерской чести, а в конце был арест.
И загнал бы Паренька на гауптвахту, как двухгодичника Круглова за то, что тот здоровался с ним за руку, если бы не оркестр. Тогда Сивашов самого Галимова чуть на нары не отправил.
В «Садко» Галимов попал тоже после бани. Там он встретил своего друга и земляка капитана Шухутдинова из мотострелкового полка. Друзья заказали графин водки и тарелку жареных сосисок. Сначала они выпили за успешные стрельбы Галимова на Телембе, потом за взаимодействие родов войск, потом за самого Шухутдинова, потом за женщин, а потом заказали еще один графин. После тостов за дружбу и родной город Уфу друзья обнялись и затянули песню «Эй, икегез, икегез». А потом Шухутдинов куда-то потерялся. Галимов остался один, совершенно утратив ориентировку во времени и пространстве. Таким его и подобрал Козлов около выхода из ресторана. Дотащив легковеса Галимова до остановки, Козлов кое-как запихнул его в автобус. По прибытии автобуса в ДОСы Галимов обнаружил способность передвигаться и даже продемонстрировал несколько движений из татарского народного танца «Апипа». Бормоча что-то под нос, он даже дошел почти самостоятельно до своей квартиры.