Точка невозврата — страница 61 из 70

– Стой! – крикнул Эрагон, показывая вверх. – Несущая колонна.

Анубис не повернул головы.

– Если выстрелишь, то завалишь вход. – Потрескавшиеся губы Эрагона вытянулись в зловещую гримасу, очевидно, призванную изобразить улыбку. – И мы оба здесь погибнем.

Лидер «Ранга» ничего не отвечал, и генерал расхохотался. Смех был жутким, переходящим в кашель. Эрагон наклонился, сплюнул какой-то зеленой массой. Выпрямился снова.

– Оставим эту битву до лучших времен, «ранговец», – сказал он. – Ты не трус. Но меня тебе не взять. Может быть, в лучшие времена…

Анубис нажал на спуск.

С негромким хлопком граната вылетела из короткого сорокамиллиметрового ствола. Эрагон успел метнуться в сторону, но недостаточно далеко, чтобы избежать взрывной волны и роя осколков. Его отбросило обратно на освещенный участок.

Одновременно с этим по стене быстро побежали трещины, закончившиеся примерно на уровне третьего этажа. Сверху посыпался дождь мелких камней.

Стащив с себя опустевший автомат, Анубис поднялся, выпрямился во весь рост. Подошел к Эрагону, вытащил нож и произвел один быстрый, точный выпад.

Глаза генерала широко раскрылись, когда лезвие вошло ему в рот.

Одним движением Анубис рванул нож на себя, прорвав щеку Эрагона вместе с десной. Красная жидкость брызнула во все стороны. Генерал упал на спину, обливаясь кровью и издавая булькающие звуки.

Бой для него был проигран.

Лидер «Ранга» с усталостью протер лицо рукавом.

– Я хочу рассказать тебе одну вещь, – начал он, не обращая внимания на каменный треск вокруг себя. – Она связана с тем, чем мы с тобой занимаемся в Зоне с самого начала. Называется «Горизонт событий».

Первый обломок крыши упал сверху, расколов запыленный железный бак. За ним стали падать новые камни.

– Это психологический лимит, – продолжал Анубис, неторопливо помахивая ножом в воздухе. – Личная точка невозврата. Все те рамки, за которые нельзя было выйти столько времени. Определяющие, где заканчивается закон и начинается затягивающий беспредел. То, что меня останавливало долгие годы от того, чтобы прирезать тебя, как свинью на бойне, за все то, что ты сделал. Иными словами, это граница человеческого терпения.

Адский шум ломающихся перекрытий смазал его последние слова, но Эрагон и без того их не слышал.

– Терпение подобно черной дыре. – Анубис осмотрел лезвие в свете образовавшихся лучей, проникших в Саркофаг после обрушения очередного блока крыши. – Оно всасывает в себя все проблемы, всю окружающую ненависть, даже направленную мимо. Однако вместе с тем терпение имеет свой горизонт событий, хранящий нас от мирового зла. Позволяющий нам оставаться глухими, безучастными. Зона, кланы, группировки, войны – это всё мелочи. Главное не подпускать их ближе, чем нужно. Фильтровать стресс, держать стену. Человек стерпит любое давление и адаптируется, так уж он устроен. Но если прессинг становится особенно сильным, он проникает за горизонт событий. Проходит точку невозврата. И начинается реакция.

Лидер «Ранга» наклонился над Эрагоном, водя лезвием у его носа.

– Ты конкретно мне надоел, – сказал он жестче. – Твоя спесивость, твоя безнаказанность. Твое насилие над людьми и последующий уход от возмездия. Твое появление в Зоне. Твой чертов клан убийц. Твое управление ими, благодаря чему ни один сталкер не рискует выйти без оружия. Твоя конченая истина, сожравшая мозги молодых пацанов, из-за чего они верят, что жить можно лишь последней сволочью и только так чего-то добиться. Твоя убежденность, что в стремлении спасти свою шкуру я позволю тебе убежать. Это все мне надоело. Ты только что зашел за мою точку невозврата.

Лезвие укололо врагу лицо, и Эрагон начал кричать. Так, как не кричала ни одна из его былых жертв. Мир вокруг рушился, секция энергоблока подминала под себя все, что некогда было технологическим оборудованием, а теперь являлось грудой бесполезного хлама.

Встав с поверженного врага, Анубис отошел в сторону и подобрал упавший пистолет. Взглянул вверх. Потолок неумолимо осыпался, теперь уже огромными кусками бетона и железных стержней.

– Прощай, – сказал Анубис и выстрелил.

Врезавшись точно в центр лба, пуля превратила мозги Эрагона в подобие прокисшего теста.

Анубис разжал пальцы, позволив пистолету упасть. Прикрыл глаза, коротко рассмеялся.

Многотонная груда восточной секции проломленного Саркофага обрушилась полностью, навсегда похоронив под собой место последней битвы и обоих ее участников.

Глава 27Горизонт событий

Марк остановился, почувствовав сильные толчки. Борланд и Клинч замерли вслед за ним.

– Что это было? – спросил Борланд.

– Где-то рядом обвал, – ответил Марк. – Очень близко. Полагаю, Саркофаг начал рушиться.

– Он не может обрушиться полностью, – заявил Клинч. – Он спроектирован так, чтобы ломаться по частям. Мы находимся в самой прочной части.

Борланд при свете фонарей старался рассмотреть лицо майора, но светить непосредственно на него, конечно, не стал. Голос Кунченко изменился, это было ясно слышно. Приглядывать за ним не было никакой возможности, так что сталкер возобновил движение, анализируя все сигналы ножа.

Идти приходилось по череде коридоров – пыльных, словно высушенных, без намеков на любые проявления жизни. С бесчисленными кучами залежалого мусора, вдоль оборванных кусков кабелей. Похоже, мутанты действительно все до единого покинули энергоблок, выползя наружу под атаку Фармера. Не было даже никакой растительности, в то время как Зона славилась огромным ассортиментом различных видов плесени. Не иначе как пребывание в эпицентре Выплеска на протяжении многих лет уничтожало все проявления жизни. Борланд был готов поручиться, что даже в здешнем воздухе нет ни единой бактерии. Ему стало интересно, насколько реально было бы переждать Выплеск прямо тут, в Саркофаге.

Марк тем временем переместился в хвост тройки, пропустив Клинча вперед себя. Майор молчал, светя фонарем в одном и том же направлении. Несколько раз он споткнулся. Было очевидно, что Клинч уже не совсем понимает, где находится. Или, по крайней мере, зачем идет.

– Борланд, – подал он голос. – Когда ты увидишь Пьедестал, что станешь делать?

– Разрушу его, – ответил сталкер. – Я помню о своей задаче.

– Да? – спросил майор. – Ну… хорошо.

Борланд остановился и повернулся к майору.

– Клинч, ты в порядке? – спросил он.

– Эмоции переполняют. А что? Это странно?

Марк встал рядом с ним.

– Клинч, давай поиграем, – предложил он. – В ассоциативный ряд.

– Что? – не понял майор. – Зачем?

– Успокоимся.

– Можно, – согласился Кунченко, оттолкнул руку Борланда с фонарем и пошел дальше по коридору. – Только не будем останавливаться.

– Я начинаю. Зона.

– Смерть.

– Стрелка.

– Триммер.

Коридор повернул налево. Нож Сенатора мелко задрожал.

– Лопата, – продолжил Марк.

– Лонжерон.

Борланд оглянулся.

– Шаг.

– Газ.

– Достаточно, – сказал Марк. – Ты в полном порядке.

– Точно?

Марк схватил Клинча за плечо, развернул к себе.

– Борланд, остановись на минутку, – попросил он.

Сталкер послушался.

– В порядке, но слишком заморочен на чем не следует, – сказал Марк, глядя на Кунченко. – Майор, приди в себя. Ты хочешь с катушек слететь?

– Что-то не понимаю, о чем ты.

– Конечно, не понимаешь, – вставил Борланд. – Ты всю дорогу думаешь только о своем вертолете.

– Я?!

– У тебя самые безобидные слова вызывают аналогии с терминами из авиации, – произнес Марк. – До такой степени, что ты лопату перепутал с лопастью. Клинч, давай уже встряхнись. «Тайкуна» больше нет.

– Я помню, – буркнул майор.

– И Пьедестал его тебе не вернет.

Кунченко сделал очень медленный вдох.

– Откуда ты знаешь? – спросил он. – Ты же не пробовал.

– Так, майор, хватит, – сказал Борланд повышенным тоном. – «Тайкун» создали люди. Не вздумай мечтать о подарке от Пьедестала.

– Тебе жалко, что ли? – спросил Клинч агрессивно. – Это мой план! Я тут решаю, кто и чем будет заниматься.

– Нет.

– Бунт? – вспылил Кунченко. – Консул, ты тоже с ним заодно?

– Клинч, перестань дурить. Пьедестал никаких желаний не исполняет. Это миф. Ты же сам выступал за это.

– Ну и что? Людям свойственно умнеть.

– Приехали. – Борланд прислонился к стенке. – Майор, ты, видимо, вместе с вертолетом потерял и мозги. Пьедестал – не рог изобилия. Он не имеет никакой власти.

– Да неужели? Выплески кто порождает? Мутантов кто творит? Телепорты кто обустраивает?

– Это все личные фишки Пьедестала. Но исполнять желания он не может.

– Почему?

– Потому что не может, – сказал Марк. – Я знаю точно. Пьедестал способен в определенных рамках воздействовать на сознание, например, нарисовать тебе в голове целый остров с вертолетами.

– Ага, – добавил Борланд. – Аж в пятьсот рядов.

– Но это не будет реальностью.

– Да что вы знаете о реальности? – оттолкнул его Клинч. – Идем. Времени мало.

Борланд остановил его, снова приперев к грязной стене коридора, рядом с навсегда затихшим трансформатором. Прежде чем майор успел сказать хоть слово, сталкер приложил рукоятку ножа Сенатора к его виску. Майор сразу утихомирился, его дыхание постепенно пришло в спокойный режим.

– Да, – выговорил он. – Спасибо. Что-то я совсем расклеился.

– Клинч, твоего вертолета больше нет, – сказал Марк. – Давай, нам осталось пройти совсем немного.

– Чувствуешь, как голову наливает теплотой? – спросил Борланд.

– Есть немного. Нож успокаивает.

– Не успокаивает, а приводит башку в порядок. Вспоминай, для чего мы здесь.

– Вспомнил. – Клинч отвел нож от себя. – Пойдем дальше?

* * *

Пьедестал находился в паре десятков метров от места разговора.

Как Борланд и ожидал, он выглядел совсем не таким, каким его описывали сталкеры, никогда Пьедестала не видевшие. «Исполнитель желаний», по легендам Зоны, должен был соответствовать размаху этих самых желаний, то есть быть столь же необъятным и величественным. Гордым куском скалы, излучающим независимость. Переливающимся коралловым образованием, похожим на органическое. Прозрачным тэтраэдром. Была популярна и классическая версия: черная, поглощающая свет плита с пропорциями один-четыре-девять. Но настоящий Пьедестал оказался просто кристаллическим обломком неизвестно чего. Легендам он соответствовал лишь в размерах – несколько метров в высоту – и в цвете. Камень слабо отражал свет и в потемках помещения казался полностью черным, с небольшой долей прозрачности. Во всем остальном он был лишен любой привлекательности или правильности форм. Пьедестал не мог быть величественным. Просто потому, что был инородным.