Вечерами Семен чувствовал себя столь же наполненным, сколь и выжатым. И он начинал тосковать по дому, по любимому дивану, по чашке чая с печеньем «Мария»… Разглядывая разные проспекты и путеводители, каких всегда было много в отелях, он лишний раз убеждался, что картинка – это одно, а реальность – совсем иное. И только присев передохнуть на каких-нибудь развалинах, он иногда испытывал нечто особенное – вроде как попал на другую планету. Иногда вспоминался и остров, но как-то отстраненно, словно тот был где-то очень далеко, совсем в другой стране, в тридевятом царстве.
Случилось, однако, так, что их туристическая группа остановилась на ночлег в маленьком греческом городке на побережье и кто-то за ужином, в вечернем разговоре о местных достопримечательностях, упомянул знакомое имя миллиардера и то, что он и его семья похоронены на соседнем островке. Туристов туда не возят, однако островок можно разглядеть с берега. Прогуливаясь поздним вечером вдоль моря вместе с супругой, Семен то и дело напрягал зрение, вглядываясь в мглистую даль ночного моря и пытаясь разглядеть там этот самый остров. И ему даже казалось, что он его видит, – что-то там серело, белело, но был ли это тот самый остров или какой-то другой, сказать наверняка было трудно.
Ночь выдалась беспокойной. Семен никак не мог уснуть, с тоской вспоминая привычную постель дома, где и засыпалось и просыпалось легко, ворочался, боролся то с одеялом, то с подушкой, прислушивался к гулу моря, вставал покурить, нарываясь на недовольные сонные реплики жены, потом вдруг началось сильное сердцебиение и ему пришлось принять таблетку валидола. После этого ему удалось ненадолго уснуть, а когда он пробудился, было еще раннее утро. Правда, солнце уже встало, за окном были видны море, серые рыбацкие лодки, парящие над водой белоснежные чайки.
Семен быстро оделся и, выйдя из отеля, прямиком отправился к берегу. Теперь он и вправду разглядел там, посреди голубой равнины, зеленый остров с белеющим на нем маленьким храмом. Солнце слепило глаза, остров казался чуть размытым, и расстояние до него могло быть гораздо больше, чем представлялось на первый взгляд. Семен постоял некоторое время, согреваясь в жарких солнечных лучах, потом не спеша разделся и вошел в воду. Море приняло его ласково, вода была как парное молоко.
Пловцом Семен был так себе, но теперь это почему-то нисколько его не смущало. Он плыл себе и плыл, равномерно загребая руками и сильно отталкиваясь ногами. Ему было легко, море вроде как само несло, так что и остров, поначалу казавшийся далеким, мало-помалу приближался, увеличивался, уже виден был невысокий скалистый берег.
Чтобы немного отдышаться, Семен перевернулся на спину и плыл теперь совсем медленно, глядя сощуренными от брызг глазами на синеющее небо. Было ощущение, что он парит в вышине и именно небо так мягко покачивает его. Оно было совсем близко, ласковое, как и море, и плывущие по нему небольшие легкие облака, соприкасаясь, образовывали какие-то удивительные, похожие на античные скульптуры.
Потом он долго лежал на горячих камнях, ничком, сердце колотилось, как бешеное. Материк отсюда казался очень далеким, так что о возвращении Семен пока даже и не думал. Да и сил бы не хватило, точно. Пробирал легкий озноб, волнами прокатывался по телу, отчего оно то сжималось, то, наоборот, вытягивалось до судороги в икрах. Перебрал он с плаванием. Но зато остров – вот он, желтоватый песочек, выбеленная солнцем галька, сероватые скалы, белоснежный как на фотографии храм с небольшим позолоченным крестом на башенке. Зеленая трава вокруг аккуратно подстрижена, тишину временами разрывают лишь пронзительные крики чаек. Семен обошел вокруг храма, потрогал рукой аккуратно побеленную стену. Все было строго, соразмерно, чисто, ухоженно – кто-то за этим хозяйством приглядывал. Потом он снова спустился к морю, присел на камень, прислонился к выступу скалы и, глядя в бескрайнюю голубую даль, погрузился в дрему. Ему было хорошо.
Очнулся он, когда солнце стояло уже в зените. Припекло его, похоже, сильно – лицо и плечи горели, как будто по ним провели наждаком. На море был штиль, только легкая белая рябь у кромки земли, полого уходящей под воду. Правда, легкий прохладный ветерок все-таки веял, мягко касаясь воспаленной кожи и чуть-чуть освежая ее. И тишь стояла такая, какая бывает только в знойный полдень, когда даже чайки устраивают себе сиесту.
На берегу его, вероятно, вовсю разыскивали, тем более что оставленные им там вещи вселяли самые неприятные подозрения. Жена наверняка всех на ноги подняла, как же, ЧП, муж пропал. Не исключено, что вон тот курсирующий вдоль берега катерок, отсюда кажущийся не больше обычной лодки, снаряжен именно на его поиски. Он ведь и вправду пропал, а главное, ему совершенно не хотелось обратно, в туристическую мельтешню, и вообще никуда и ничего не хотелось, так его разморило.
С трудом он представлял себе, как снова войдет в воду и поплывет назад. Да и не факт, что догребет. Лучше уж было дождаться здесь, раньше или позже и сюда кто-нибудь явится – проведать островок. Он поднялся и зашел с другой стороны храма, где образовалась небольшая тень. Снова познабливало и накатывала дрема. А еще он увидел, как отъезжает от их гостиницы автобус, за чуть тонированным стеклом разглядел лицо жены и за ним… ну да, вроде бы себя самого, в дурацкой белой панаме, купленной на базарчике в Афинах, чтобы прикрыть макушку от солнца.
О, «Гармин»!
«По долинам и по взгорьям…» Ну да, и эту песню тоже пели, и много других, особенно маршевых, с ними всегда легче, когда уже почти нет сил идти, все уже на пределе, ноги сбиты, хочется присесть, закрыть глаза и не двигаться, но идти все равно надо, время поджимает, если не доберешься в соответствующее место к назначенному часу, потом придется еще неизвестно сколько здесь торчать, а их уже ждут в городе, у каждого работа, семьи, дела… Нет, застрять совсем ни к чему, поэтому надо идти, надо идти!..
– Вася, не спи, замерзнешь…
Пятилетний Вася движется с полузакрытыми глазами, как сомнамбула, он в первый раз с ними, ему трудно, ему уже давно трудно, не зря сомневались, брать ли его – все-таки совсем еще ребенок, в отличие от старых завзятых походников вроде Макса. Тот тянет огромный тяжеленный рюкзак, который, как верблюжий горб, возвышается над его головой с залихватски надвинутой на глаза желто-зеленой выцветшей брезентовой шляпой с широкими полями.
Максу все нипочем – в горы так в горы, в пустыню так в пустыню, на плоту так на плоту, на лошади так на лошади… С ним всегда спокойно. Вот он останавливается, достает из кармана суперсовременную штучку – так называемый навигатор, который ловит спутники и прокладывает оптимальный маршрут, это и компас, и все что угодно. Макс смотрит на его маленький, таинственно мерцающий дисплей, потом зачем-то на низкое сизое небо с плывущими по нему дымчатыми рваными облаками, словно пытается разглядеть там, за ними, подающие сигнал спутники…
Прогресс!
Однако это вовсе не означает, что они пойдут именно этим маршрутом, а не тем, каким решит идти Макс, именно он негласно выбран за главного, он их вожак и лоцман… Он внимательно изучает данные на дисплее, что-то прикидывает и рассчитывает в уме, скуластое худое лицо сосредоточенно.
Запевай, Макс!
«Не плачь, девчонка, пройдут дожди…»
Всякое пели, лишь бы настроение поднимало.
Иногда Макс вынимает из кармана фляжку и делает глоток (во фляжке коньяк, а может, и вода, хотя раньше был коньяк), иногда он забрасывает в себя сразу несколько долек чеснока, который считает незаменимым для поднятия тонуса, прибавления сил и вообще для здоровья. Он и вправду почти никогда не болеет, три брака за плечами, четверо детей от разных жен, он маслянисто поглядывает на юных девушек, на зрелых женщин, вообще на женщин, он неисправимый жизнелюб и готов на любую авантюру…
У Макса потрясающее тело – мощное, сухое, все из мускулов, ни грамма жира, он не прочь пофигурять им перед всеми, когда лезет в воду, даже и ледяную (все нипочем), или просто раздевается от жары. Или это только кажется, что он демонстрирует себя, а на самом деле ведет он себя совершенно естественно. Макс вообще фанат натуры (что естественно, то не стыдно), природы в широком смысле – хотя по профессии он технарь, инженер, специалист по высоким технологиям. Но как только выпадает свободное время, он готов тут же рвануть не просто за город, а туда-не-знаю-куда, за тридевять земель, где не ступала нога человека, а если и ступала, то не исключено, это был снежный человек или такой же фанатик, как Макс.
А еще Макс – фанат всякой ультрасовременной электроники вроде карманных компьютеров и этих самых навигаторов, каждый раз в походе у него новый гаджет, который он вроде как тестирует – то и дело вынимает из нагрудного кармана своей видавшей виды пятнистой походной куртки защитного цвета и пристально смотрит на экранчик своего «Гармина». Все невольно толпятся вокруг, с любопытством заглядывая ему за плечо, всем интересно, куда покажет в этой затерянной, забытой Богом глуши высокоинтеллектуальный прибор, сверхчувствительный к сигналам разнообразных витающих в небесном бездонном пространстве спутников. Интересно еще и потому, что Макс может повести как раз совсем в другую сторону, – «Гармин» (хотя это может быть и «Кобра» или «Магеллан») для него не закон, закон для него… его собственная интуиция.
Интуиция – это природа, а природу Макс уважает больше техники, даже и такой полезной и умной. Интуиции он доверяет. Правда, только своей, уже не однажды испытанной и почти никогда не подводившей.
Наконец он победоносно оглядывает всех и хрипло изрекает, слегка грассируя на манер известного исторического деятеля:
– Мы пойдем другим путем…
И все молча подчиняются, потому что авторитет у Макса непререкаемый, а лоцманское чутье проверено во многих походах.
Правда, никто не понимает ничего в показаниях его прибора, всякие там чудные циферки. Так что еще неизвестно, может, путь как раз и не другой, а именно тот, какой и указывает умная машинка. А с чем контачит интуиция Макса, с какими неземными позывными – этого никто не знает. Но все тем не менее ему доверяют. И он чувствует свою ответственность. Другое дело, что иногда его интуиция ведет через места почти неприступные, – приходится продираться сквозь такие заросли и дебри, сквозь такие завалы и по таким уступам, что потом страшно вспомнить. А ему это как раз и нравится: чем трудней, тем лучше… Тем увлекательней.