Дэвид тяжело опустился на кровать, чувствуя себя совершенно измотанным и понимая, что рассвет уже близко. Однако он знал, что, прежде чем лечь спать, ему придется посмотреть в лицо кое-каким фактам. Во-первых, вспышка действительно была, но не имела никакого отношения к тому, что сейчас творилось на небе, потому что превосходила все виденное им до сих пор по интенсивности. Возможно, взорвался спутник, но тогда Кэти тоже это заметила бы. Нет, вспышка возникла где-то у него под окном, либо внутри здания, либо прямо перед ним. И Кэти могла ее не увидеть из своей комнаты, находящейся в задней части дома.
Затем появилась галлюцинация — Кетцалькоатль, — очень яркая и показавшаяся ему реальной, но ее можно объяснить усталостью и напряжением последних дней.
Насчет того, что он действительно видел Кэролайн Лайт в саду, Дэвид сомневался гораздо меньше. Он не спал и стоял около окна, так что ошибиться вряд ли мог.
Дэвид решил проведать ее лично, не рассчитывая на систему наблюдения.
Он быстро вышел в коридор и обратил внимание на то, что все двери, включая дверь в комнату Кэти, закрыты. Однако, взглянув на камеру наблюдения в дальнем углу под потолком, вдруг спросил себя, кто еще, кроме охраны на посту, сейчас за ним следит. А если кто-то из парней из службы безопасности заодно с их врагами?
Дэвид подошел к двери, ведущей в крыло для пациентов, прижал правый указательный палец к считывающему устройству и стал ждать, когда замок откроется. И вдруг услышал какие-то звуки, доносившиеся из зоны отдыха в старой части дома, где находились художественная мастерская с ее высокими большими окнами и музыкальная комната. Кто-то играл на великолепном старинном рояле «Стейнвей».
Дэвид мгновенно изменил направление движения и поспешил вниз по черной лестнице, которая вела из вестибюля, находившегося в задней части дома, в кладовые. Сбежав вниз, остановился у подножия лестницы и прислушался. Да, он не ошибся, это «Аппассионата» Бетховена в великолепном исполнении. Единственная проблема состояла в том, что было пять часов утра, а комнаты для отдыха на ночь запирали.
Когда он прошел через столовую для пациентов, звуки стали четче. Поразительное мастерство пианиста заставило его подумать, что это, возможно, запись.
Дэвид на мгновение остановился на пороге музыкальной комнаты и разглядел смутные очертания человека, сидевшего за инструментом — женщины в ночной рубашке и с рассыпавшимися по плечам волосами.
Кэролайн?
Нет, у пианистки были прямые волосы, не такие блестящие и шелковистые, как у Кэролайн. Дэвид отметил, что поверх ночной рубашки она надела огромный халат. Когда женщина касалась пальцами клавиш, ее тело грациозно двигалось, будто вслед за музыкой, и Дэвид подумал, что она могла бы выступать на сцене. Значит, она училась с ним вместе в классе?
Он знал, что не должен приближаться к женщине в одиночку, без сопровождения кого-нибудь из персонала и без средств, которые помогают справляться с буйными пациентами. Пока он колебался, пытаясь принять правильное решение, музыка смолкла.
— Я не опасна, доктор, — сказала женщина, не оборачиваясь.
Он сразу узнал голос Линды Фэйрбразер. Неудивительно, что ее идентифицировали с богом музыки. Дэвид пожалел, что не взял с собой ее глиф. Он бы посмотрел, что из этого выйдет. И если ему удастся «разбудить» Линду, тогда он сделает то же самое и с остальными учениками класса. Он чувствовал, что время ожидания подошло к концу, и намеревался довериться интуиции.
— Линда, я думаю, для этого будет более подходящее время, — сказал он. — Потом.
Она снова начала играть.
— Линда, нам нужно сейчас перестать играть. — Он двинулся в ее сторону, медленно и осторожно, и вскоре оказался рядом. — Линда, мы должны остановиться.
Она продолжала играть.
И тут возникла еще одна ослепительная вспышка. На секунду или около того, когда она разорвала темноту, Линда Фэйрбразер превратилась в существо, окутанное кричащим разноцветьем красок — в своего бога или, как мы сейчас говорим, в свое подсознание. Свет погас, и теперь Дэвид видел только две красные точки, однако музыка ни на секунду не прервалась, и Линда ни разу не ошиблась.
В отличие от него она не удивилась и, судя по всему, ждала этой вспышки. «Иначе и быть не может», — подумал Дэвид.
— Линда, что это было?
Он положил руку на ее пальцы, и в стройное звучание мелодии ворвался посторонний звук.
Линда перестала играть, и в наступившей тишине Дэвид услышал нечто совершенно неожиданное — непонятное шипение, которое заглушала музыка…
Шипение доносилось из художественной мастерской.
— Линда, что там? — спросил он.
Она сидела и молча смотрела в темноту.
— Линда, я хочу, чтобы ты ушла отсюда; мне кажется, у нас произошла серьезная утечка газа, и я должен…
Возникла еще одна вспышка, и Дэвид снова оказался рядом с мерцающей, опасной, прекрасной богиней музыки.
Однако он понимал, что необходимо разобраться с тем, что происходит в мастерской. Он подошел к телефону, висевшему на стене, но, схватив трубку, обнаружил, что гудка нет. Просто замечательно!
— Ты можешь играть, — сказал он через плечо Линде. — Играй дальше.
Ему совсем не хотелось, чтобы она сейчас бродила по дому. Но музыка не зазвучала снова, и Дэвиду пришлось выбирать, что делать дальше. Очевидным образом опасность, грозящая клинике, победила.
Дэвид вбежал в художественную мастерскую — и сразу же заметил печь для обжига, которую окутывал сверхъестественный голубой свет. Здесь шипение превратилось в рев. Вокруг горна стояло несколько человек — и Дэвид понял, что это вовсе не печь для обжига.
— Извините!
У него появилось ощущение, будто он вдруг оказался в кошмарном сне — никто, казалось, его не услышал. Тогда Дэвид подошел ближе, но свет был таким насыщенным, что ему пришлось прикрыть глаза рукой.
— Это необходимо прекратить!
Он увидел большой квадратный противень для выпечки булочек. На нем лежала горка белого порошка, и два человека, которых Дэвид так и не смог рассмотреть, осторожно пересыпали его в крошечные кувшинчики, смешивая с какой-то жидкостью. Остальные отправились с подносами, уставленными такими же кувшинчиками, на кухню.
Из горна вырвалось такое ослепительно яркое желтое сияние, что Дэвид решил, будто ослеп навсегда. Однако внутри он увидел нечто совершенно неожиданное — вовсе не ацтекских богов, а прекрасное поле, зеленое и ласковое, с четко обрисованными деталями. Все это продолжалось всего секунду, но у него возникло ощущение, что он стоит посреди того поля.
Однако уже в следующее мгновение все закончилось — и раздались дружные аплодисменты. Аплодисменты! Впрочем, люди в комнате по-прежнему продолжали вести себя так, будто они не замечали его присутствия.
Неожиданно всего в нескольких дюймах Дэвид увидел лицо Лайт, в ее глазах пылал гнев и еще… что? Веселье? Доброта, решил он, и опасность, исходящая от богов.
Комната наполнилась прекрасными, парящими в небе облаками, которые Дэвид сумел разглядеть в сиянии приближающегося рассвета. Облака… он поднял голову и посмотрел на них.
Господи, он же лежит в своей постели! И смотрит на облака, нарисованные на потолке в спальне — фальшивое небо, каких множество в особняке.
Дэвид скатился с кровати и повалился на пол, словно матрас занялся огнем. Но никакого пожара не было. Он лежал один в своей постели, близился рассвет — и все.
Нет, этого не может быть. Не может! Ему не приснилась печь в художественной мастерской и люди вокруг нее. Сны не бывают такими невозможно точными и сложными.
Оказалось, что он так и не снял джинсы, поэтому Дэвид выскочил из комнаты и помчался вниз по лестнице.
За роялем никто не сидел, печь окутывали темные тени. Господи, какая путаница у него в голове! Что же произошло со временем?
Вот именно.
То, что те люди делали у печи, подействовало не только на мозг, вызвав у него галлюцинации, а повлияло на сущность пространства и времени, исказило их, искривило и диковинным образом переплело, и он в долю секунды проделал путь от трех часов ночи до предрассветного часа.
Дэвид подошел к печи, открыл дверцу и засунул внутрь руку, но почувствовал только намек на тепло, как будто ее не разжигали со вчерашнего дня.
Однако он видел здесь Кэролайн Лайт, а Линда Фэйрбразер в соседней комнате играла на рояле, чтобы заглушить рев мощного огня.
Дэвид понял, что они сделали какой-то порошок, и подумал, что они вели себя как дураки, ведь наверняка яркие вспышки заметили все обитатели дома, кроме тех представителей персонала, которые занимают четыре комнаты в дальнем конце здания. Впрочем, возможно, и они тоже обратили внимание на ослепительный свет. Может быть, Кэти ему солгала.
Ну и ситуация! Что реально и что нет? Кому можно доверять?
Тем людям — можно. Они учились вместе в классе, да и Кэролайн находилась среди них. Но кто они такие?
Наверное, Кэролайн возвращает их в прежнее, нормальное состояние. Иначе и быть не может. Их научили использовать глифы, что она сейчас и делает.
Впрочем, она «разбудила» не всех — и, разумеется, не тех, кому предстоит сыграть решающую роль, они продолжали оставаться в плену различных психозов.
Именно когда те люди получали странный белый порошок, происходили изменения с пространством и временем. Значит, враги постараются этим порошком завладеть, и будет кровопролитие.
Дэвид бегом поднялся по лестнице на второй этаж крыла, отведенного для пациентов, промчался сквозь двери и устремился по коридору к посту медсестер.
— Сестра!
Флейглер вышла из-за своего крошечного напичканного электроникой закутка.
— Слушаю вас, доктор.
У нее за спиной находились ряды мониторов. Камера снимала каждую комнату с двух точек. Компьютер постоянно анализировал звуки и мгновенно выдавал предупреждение, если кто-то из пациентов начинал кричать, бить стекло, стучать — иными словами, если возникали звуки, означавшие насилие. Кроме того, компьютер издавал особый сигнал, когда в комнате становилось слишком тихо.