Из Самары я вылетел в Софию на свой первый «челленджер». К тому времени меня уже вызывали на сборы перед матчами Кубка Дэвиса, Шамиль Анвярович Тарпищев хотел, чтобы я получал более серьезную игровую практику, и попросил для меня wild card. На том 25-тысячнике мне опять пришлось приспосабливаться к смене покрытия, – на этот раз к грунту после харда. Неудивительно, что, впервые встретившись с соперником из третьей сотни, я в трех партиях проиграл. Но эта неудача не сильно расстроила меня, как и поражение в финале квалификации турнира ATP в Ташкенте. Опытный минчанин Александр Швец хорошенько поиздевался там надо мной резаными ударами. Зато в течение месяца я сделал большой шаг вперед – поднялся примерно на триста позиций по рейтинговой лестнице и оказался в топ-500.
В октябре 1999 года мы с Борисом Львовичем полетели в Великобританию на «фьючерсы». Первый из них проходил в Эдинбурге. Добирались туда с пересадкой, поскольку прямых рейсов из Москвы в Шотландию не оказалось. Эдинбург – потрясающий город, но его красота прошла мимо меня. Зато я близко познакомился с официальной гостиницей турнира, куда нас привезли из аэропорта. Она оказалась общежитием с удобствами на первом этаже и настолько маленькими номерами, что в них невозможно было поставить сумки рядом с кроватями. Пришлось прямо с вещами ехать в теннисный клуб, и в конце концов нам помогли снять комнату.
Тот эдинбургский 15-тысячник я выиграл, не отдав ни одной партии. Вот только призовые мне выписали в обычных британских фунтах, а чек в банке обналичили в шотландских. Вообще-то шотландские фунты в Великобритании – законное средство платежа, но в Англии их принимают со скрипом. Поэтому на следующей неделе в Лидсе мы расплачивались этими фунтами со скандалами.
Лидс больше запомнился мне не знаменитым замком XII века, который считается обязательным пунктом экскурсионных программ, а придорожным мотелем. Нам выделили одну комнату на третьем этаже, под самой треугольной крышей. Потолок низкий, а под ним – балка. Встать с кровати сразу в полный рост было нельзя, приходилось как-то выползать. Кровати были застелены подозрительной свежести простынями фиолетового цвета. Душ, раковина и унитаз – в одном помещении размером два на два метра. Повернуться невозможно, так что брился Борис Львович с открытой дверью. А я, еще совсем молодой путешественник, учился у тренера и этому мастерству.
В соседних номерах обосновались дорожные рабочие, занимавшиеся ремонтом шоссе. Настоящий английский пролетариат. Они с удовольствием поглощали по утрам свой традиционный завтрак – жареные сосиски с яичницей, но нам с Борисом Львовичем такая кухня уже наскучила. Поэтому мы заказывали в недорогом итальянском ресторане кальцоне, лазанью и домашний суп, ощущая себя настоящими британскими аристократами.
Несмотря на эти бытовые нюансы, сыграл я в Лидсе очень удачно. Во втором круге на тай-брейке в третьей партии одолел итальянца Игора Гауди, на тот момент – 169-ю ракетку мира. За победу над соперником с таким рейтингом тогда полагалось бонусное очко, и для меня это был очередной шаг вперед. Перед финалом возникла проблема – разболелся брюшной пресс. Пришлось натираться мазью, которая сильно жгла кожу. Но титул я взял уверенно.
Закончилось это путешествие во французском городке Ла-Рош-сюр-Йон под Нантом. Гостиница там была прекрасная, с белыми простынями и аппетитными десертами, которые нам помогал выбирать швейцарец Ив Аллегро, будущий партнер Федерера в парном разряде. Вот только я из-за усталости, накопившейся за две недели, проиграл свой первый же матч. Борису Львовичу оставалось лишь воскликнуть: «Ну почему, когда мы живем черт знает где и едим непонятно что, ты побеждаешь? А когда приезжаем в нормальное место, то сразу проигрываешь?»
Тогда у нас и появилась примета: живем паршиво – играем хорошо.
С’est la vie.
Мои минские, самарские и британские успехи не прошли мимо внимания нашей федерации тенниса. И в ноябре 1999 года меня поощрили ценной wild card в основную сетку Кубка Кремля. Сначала было очень приятно. Но потом меня довольно быстро обыграл чех Даниэль Вацек, и директор турнира Александр Волков заявил, что больше в Москве wild card по блату давать не будут.
Волкову я в свое время подражал, но его слова меня сильно задели. В рейтинге на тот момент я находился сравнительно низко, на 325-м месте, и, наверное, на ту wild card имелись другие достойные претенденты. В то же время ни о каком блате речи идти не могло. За последние месяцы я добился заметного прогресса, считался в России одним из самых перспективных молодых игроков. К тому же годом ранее на Кубке Кремля мне дали wild card в квалификацию. Таким образом, все положенные в таких случаях условия были выполнены.
Финишировал я в 1999 году четвертьфиналом «челленджера» в немецком Нюмбрехте. Там тоже не обошлось без wild card, которую мне дали при содействии Михаэля Коммандора. Был такой человек в команде Евгения Кафельникова, помогавший российским игрокам с оформлением шенгенских виз и другими организационными вопросами. Именно в Нюмбрехте я впервые обыграл соперника из топ-100 – Джеффа Таранго. Этот американец считался теннисистом талантливым, но довольно нестабильным, к тому же я хорошо изучил его манеру игры, работая болбоем на Кубке Кремля. Ковровое покрытие корта не подходило мне по отскоку. Но я заранее вставал в коридор, принимая косую вторую подачу Таранго, и победил его в трех партиях.
В целом тот сезон сложился для меня очень удачно. Я быстро учился противостоять на корте взрослым мужчинам, то есть решал самую сложную проблему, с которой сталкиваются новички, вступающие во взрослый теннис. Не испытывая боязни перед более старшими и опытными соперниками, с августа по ноябрь я поднялся в рейтинге примерно на пятьсот позиций, достигнув 286-го места. Но такого быстрого прогресса невозможно достигнуть без четкой организации тренировочного процесса и рационального планирования турнирного графика. Все это обеспечивал Борис Львович.
Заканчивался год подготовкой к новому сезону в Москве. ОФП мы с Андреем занимались в Сокольниках, на базе хоккейного «Спартака», которым тогда владел Гелани Товбулатов. Там были небольшой тренировочный зал и столовая, а по вторникам и четвергам за нами закрепили время на корте в зале на Ширяевке. Также мы ездили в школу «Олимпиец» на улицу Удальцова, где как раз открыли бассейн, и плавали несколько раз в неделю.
Сезон-2000 я начал в качестве новичка Кубка Дэвиса. Сборная встречалась в «Олимпийском» с бельгийцами, и мне доверили сыграть в воскресенье, когда все уже было решено. Победа над Оливье Рохусом подняла мою внутреннюю самооценку, но следующие недели в эмоциональном плане получились тяжелыми. Не обошлось и без приключений.
В феврале перед отъездом на очередную серию турниров я случайно узнал, что папе предстоит операция на сердце. Эту информацию от меня и Андрея тщательно скрывали. Мы думали, что папа лежит в больнице на обследовании, но проговорилась медсестра. Во время операции я находился в Шербуре, где впервые дошел до финала на «челленджере», уступив французу Жюльену Бутье. А вскоре попал в автомобильную аварию.
Вообще-то водить машину меня учил папа. Сам он лихачом не был, хотя в случае крайней необходимости ездил на грани фола. В детстве я с удовольствием воображал себя шофером. От кого-то из старших мне досталась тяжелая связка старых ключей, я садился с ней на диван и представлял, что отправляюсь куда-то очень далеко. Позже я стал ездить с папой в гараж на Мичуринском проспекте, где стояла перешедшая от дедушки по наследству 13-я модель «Лады» красного цвета. Та машина имела почти блатной номер У7007 МК, но часто ломалась, и папа обращался за помощью к своим знакомым, державшим автомастерскую.
В тот день все произошло неожиданно, как обычно и бывает в таких случаях. Я вез племянника на тренировку по улице Галушкина неподалеку от ВДНХ, сильно опаздывал и нажал на газ в тот момент, когда машина, ехавшая передо мной, начала разворачиваться. К счастью, никто серьезно не пострадал. Папе, конечно, звонить не следовало, но я зачем-то сообщил ему о своем подвиге. Хорошо еще, что у Бориса Львовича был знакомый, который занимался ремонтом машин. Мы загнали наш «жигуленок» к нему в гараж и отделались легким испугом. Для меня это стало очередным хорошим уроком, который запомнился надолго.
В апреле я много тренировался, закладывая базу для следующих месяцев. Сначала оказался в Малаге, где проходил матч Кубка Дэвиса против испанцев, который хозяева выиграли за явным преимуществом. Основная нагрузка снова легла на Кафельникова с Сафиным, а мы с Борисом Львовичем усиленно работали на тренировках. И вскоре это отразилось на результатах.
Из Малаги мы отправились в Касабланку на квалификацию турнира ATP Tour. Летели в маломестном самолете, почти кукурузнике, который при взлете сильно потряхивало, но для меня это оказалось хорошим предзнаменованием. Одержав три победы в отборочном турнире, в том числе две – за один день, я вышел в основную сетку, где провел отличный первый сет против испанца Фернандо Висенте. В Касабланке мы познакомились с одним из самых опытных супервайзеров ATP – шведом Томасом Карлбергом, с которым до сих пор сохраняем хорошие отношения. Томас наблюдал за той игрой и после моих ударов по восходящему мячу показывал Борису Львовичу большой палец. Правда, больше, чем на один сет, меня не хватило. К тому же Висенте находился в отличной форме и в конце недели взял титул.
В июне на двух «челленджерах» в Узбекистане я продолжил движение вверх. Сначала на харде в Фергане дошел до полуфинала, уступив Игорю Куницыну, а затем победил на грунте в Самарканде.
Самаркандский турнир выделялся по уровню организации. Отличный ресторан, гостиница на твердые четыре звезды, восточное гостеприимство. Все это отражалось на моем настроении в лучшую сторону. Правда, финал против норвежского левши Яна Фруде Андерсена проходил в условиях повышенных мер безопасности. В тот день достопримечательности Самарканда приезжал осмотреть Борис Николаевич Ельцин. К тому времени он уже сложил с себя президентские полномочия, но узбеки все равно полностью перекрыли движение. Не работала даже транспортная служба турнира, и на стадион, до которого было примерно 45 минут ходьбы, нам пришлось топать пешком.