Любой пятисетовый матч – это маленькая жизнь с периодами вдохновения, которые сменяются эмоциональными спадами. И в первой половине четвертой партии я продолжал бороться с самим собой. Тем временем Матье сменил темную тенниску на белую, потерял подачу в первом гейме, быстро вернул ее и снова ощутимо прибавил. В четвертом гейме я продержался каким-то чудом, сумев спасти три брейк-пойнта. Француз стал чаще лезть к сетке, у меня вроде бы неплохо проходила обводка, но Матье был стабильнее. И в шестом гейме я удержать подачу не сумел.
Настал критический момент, ведь, поведя 5:2, Матье, скорее всего, довел бы дело до конца. К тому же в седьмом гейме мне впервые за вечер стало по-настоящему больно. При розыгрыше первого очка я на полной скорости врезался в рекламный щит, отражая практически безнадежный мяч далеко за задней линией. Это эмоциональное мгновение почему-то запомнилось на всю жизнь. «Если Чесноков смог спастись с девяти матчболов, то неужели я не смогу сейчас?» – подумал я. И тут же сделал обратный брейк.
Приближалась концовка четвертой партии, в которую мы оба вложили всю свою страсть. При счете 4:5 и «ровно» на моей подаче Матье оставалось до победы лишь два мяча, но я выдержал это испытание. Затем уже на чужой подаче мне удалось спасти длинный розыгрыш из 18 ударов: отражая атаку Поля-Анри, я удачно подставил ракетку таким образом, что мяч отскочил от нее по высоченной траектории. Француз лишь огорченно покачал головой и вскоре позволил мне сделать очередной брейк. А я продолжал летать по корту, отражая его атаки. Сет, продолжавшийся ровно 80 минут, закончился в мою пользу – 7:5.
Наступала кульминация. В такие минуты Шамиль Анвярович придерживается не самой типичной манеры поведения для капитана. Он понимает, что во время игры уже невозможно расписать ситуацию «от» и «до», и задает тебе лишь направление действий. Просит играть с мячом, советует пару раз пробить «в забор», чтобы ушел мандраж, обращает внимание на первую подачу. В общем, больше поддерживает тебя, ограничиваясь стандартным набором фраз, который соответствует текущему моменту.
Ну а что чувствует теннисист, который позволяет сопернику сравнять счет, выиграв первые два сета? Сам я попадал в такую ситуацию четыре раза. Сначала дважды терпел поражения, в том числе от Рафаэля Надаля в четвертом круге Уимблдона-2007, затем дважды побеждал. Но каждый раз, пока находился на корте, какой-то непреодолимой досады не испытывал.
Вот и Матье, который по окончании второй партии, можно сказать, дотянулся до Серебряной салатницы одной рукой, едва ли думал о том, что при счете 2:2 для него все пропало. Полю-Анри по-прежнему требовалось выиграть лишь один сет, и с этой точки зрения для него ничего не изменилось. Зато многое изменилось для меня. Теперь я не только мечтал добиться победы, но совершенно точно знал, какие действия для этого следует предпринять.
Пятый сет можно разбить на четыре части. До счета 1:1 и 40:15 на подаче Матье мы оба переводили дух после концовки предыдущей партии. Затем мне удалось выиграть семь из восьми очков. Француз все чаще стал мазать, атакуя из выгодных ситуаций. А я нащупал ритм движений, который позволяет действовать на грани риска, не перебарщивая с атакой, но и не слишком аккуратничая.
Я продолжал заводить российских болельщиков, которые отвечали мне взаимностью, и повел – 3:1. Но удержать свое внимание на максимуме дольше двух геймов не сумел. Матье еще не сломался и взял девять из десяти следующих очков. Сравняв счет – 3:3, Поль-Анри сорвал настоящую овацию. Ни он, ни я, ни «Берси» еще не знали, какой будет развязка.
Возможно, мне просто повезло, что в те минуты маятник психологической борьбы снова качнулся в мою сторону. А может, так и должно было случиться. Как бы то ни было, в седьмом гейме на подаче Матье я снова почувствовал, что готов работать как автомат. На француза же, возможно, произвела впечатление его небольшая ошибка при счете 15:30, которую подтвердил спустившийся с вышки британский судья Майк Морриси. Пижонский бекхенд в прыжке Поля-Анри в следующем розыгрыше получился крайне неудачным – мяч воткнулся в середину сетки. А я после смены сторон взял свою подачу под ноль, доведя серию выигранных очков до восьми.
Девятый гейм я провел свободно, размашистыми движениями. Попытка закончить матч на чужой подаче была логичной, но моя нервная система требовала передышки, и технически выполнить задуманное не удалось. 5:4. На переходе Шамиль Анвярович советовал успокоиться, варьировать первую подачу и не торопиться. За спиной Андрей и Борис Львович о чем-то говорили с Маратом.
Начинался десятый гейм.
Первое очко мне удалось взять щегольским драйвом слева, на который Матье ответил в аут. Второй розыгрыш завершился моим смэшем, и на спине у француза после падения в неловком полупрыжке остался огромный след от песка. Матье пошел вытирать руки. Я, не останавливаясь ни на секунду, продолжал заводить себя. А потом разыграл мяч до верного, не оставив сопернику шансов ударом справа.
С момента первого розыгрыша прошло 4 часа 26 минут.
Матчбол.
Я встал на линию подачи и на удачу пять раз постучал мячом об корт.
Волнение отступило совершенно безоговорочно. Мне осталось лишь четко выполнить движение, которому меня обучали с детства – с первой попытки ввести мяч во второй квадрат.
ГЕЙМ, СЕТ, МАТЧ – РОССИЯ! ИМЕННО ТАКИЕ ПОБЕДЫ ЛЮБИЛ МОЙ ПАПА.
Конечно, я выбрал направление по диагонали, в дальний от себя угол квадрата. Только туда, под левую руку Матье, откуда он больше всего не любит отвечать.
Я подал и сразу понял, что попал именно в ту точку, в которую хотел. И увидел, как после нескладного приема француза мяч планирует по слишком высокой траектории, опускаясь в аут около меня.
Гейм, сет, матч – Россия!
Именно такие победы любил мой папа.
Мама рассказывала, что в этот момент у нее на глаза навернулись слезы. А я внезапно испытал невероятное чувство облегчения. И тут же закрутилась безумная победная карусель. Меня обнимали и подбрасывали вверх. Хлопали по плечу какие-то незнакомые люди. Прижимал к себе счастливый Борис Николаевич. А Полю-Анри Матье я пожал руку уже за полночь на банкете в парижской мэрии, так и не осознавая до конца, что происходит вокруг.
В самолете «Аэрофлота» по дороге домой маму, Юлю и меня пересадили в бизнес-класс, где мы познакомились с Геннадием Хазановым. А в Шереметьево нас встречали десятки телекамер. Борис Львович сразу сумел оценить масштаб происходящего, но я иначе воспринимал этот ажиотаж. Душу бередил один и тот же вопрос – почему вышло так, что в самый счастливый для нашей семьи момент рядом нет папы.
Из Парижа мы вернулись в понедельник. А уже на вечер субботы у нас были заказаны билеты в Таиланд на тренировочный сбор. Пять суток в Москве получились очень насыщенными. Мы побывали на интервью с Андреем Максимовым в телецентре «Останкино» и на пресс-конференции в РИА «Новости», всей семьей приезжали в старую редакцию «Спорт-Экспресса», на улицу Красина, а в четверг прямо из «Комсомольской правды», куда сборную пригласили в полном составе, отправились в резиденцию Владимира Путина.
К этому я, мягко говоря, был не готов. С утра оделся не по форме – в джемпер и джинсы, поскольку о встрече с президентом нам сообщили в последний момент. На дорогах Москвы я ориентировался хорошо, но добраться за час по пробкам в Ново-Огарево с улицы Правды без навигаторов, о которых тогда никто еще не знал, в тот день выглядело практически неразрешимой задачей. И все-таки выход нашелся. За рулем своего призового «Мерседеса» я приклеился к вооруженному мигалкой лимузину Вячеслава Фетисова, председателя Госкомитета по физкультуре и спорту. От 40-километрового автопробега по Москве и ближайшему Подмосковью остались незабываемые впечатления. Во всяком случае, с тех пор по разделительной полосе Кутузовского шоссе мне ездить больше не довелось.
Тогда, впрочем, было не до шуток. Прибыв в Ново-Огарево, я обнаружил, что от перенапряжения у меня трясутся руки и насквозь промокла одежда. Хорошо еще, что вовремя подоспел костюм, за которым в срочном порядке Андрей был командирован домой из «Комсомолки». Переодевался я в ритме поднятого по тревоге новобранца в будке караульной службы, расположенной у самого въезда на территорию резиденции. Потом Вячеслав Александрович поправил галстук, криво завязанный у меня на шее, и наша теннисная компания, усевшись в микроавтобус, отправилась к Владимиру Владимировичу. Протокольные мероприятия – не мой конек. Но посидели мы душевно.
Последними пунктами программы этой интенсивной пятидневки были церемония «Русского Кубка» и субботнее чаепитие у Бориса Николаевича. Прощаясь, Наина Иосифовна вручила мне в дорогу два пакета с домашними пирожками и другими лакомствами собственного приготовления. С этим провиантом президентского уровня мы через несколько часов и улетели в Таиланд.
Часть IIГод на год не приходится
10Двадцатка
Пустой бензобак. – Трудная Острава. – Невнятный сезон-2003. – Скользкий Минск. – Нелюбовь к Индиан-Уэллсу. – Олимпийский «Бигмак». – Жест имею. – Должок Россе. – Победный Питер. – Уже шестнадцатый. – Синусоида.
Судьба подарила мне длинную спортивную жизнь и позволила стать одним из самых стабильных игроков тура. Место в топ-50 рейтингов по итогам года я сохранял на протяжении 13 лет подряд, превзойдя по этому показателю почти всех своих сверстников – Энди Роддика и Томми Робредо, Давида Налбандяна и Гильермо Корию, за исключением Давида Феррера, который вошел в первый полтинник на два года позднее меня.
За два десятка лет в моей профессиональной карьере, конечно, были взлеты и падения, но были и довольно скучные, рутинные периоды. Первый из них начался в феврале 2003 года, когда подошли к концу внутренние запасы, позволившие мне не сломаться после смерти папы и победить в «Берси». Но перед этим, на волне парижского успеха, я впервые пробился в четвертый круг Открытого чемпионата Австралии и внес вклад в очень непростую победу над чехами в первом матче Кубка Дэвиса, который наша команда проводила в ранге победительницы турнира.