В Афинах мне больше всего запомнился олимпийский быт. Летел я туда вместе с Леной Дементьевой. Она уже имела опыт выступления в Сиднее, где выиграла серебро, и по дороге делилась со мной опытом. Многое из того, что рассказывала Лена, в точности подтвердилось. Например, уже через пару дней мы всей нашей теннисной компанией стали регулярно наведываться в «Макдоналдс», поскольку однотипная кухня огромной столовой олимпийской деревни нам быстро надоела.
Жили мы в Афинах весело. Я даже успел прочувствовать кайф от традиционной олимпийской забавы – процесса обмена значками и сувенирами. Поселили меня в маленьком двухэтажном домике. На первом этаже расположились мы с Игорем Андреевым, на втором – боксеры, которые мотали свой олимпийский срок от звонка до звонка, так как начинали выступать одними из первых, а заканчивали в самом конце. Наши соседи проявили себя основательными людьми, привычными к подобным условиям проживания. У них всегда можно было попить чаю и немного перекусить. Правда, мы с Игорем боксерским гостеприимством в силу разного режима не слишком злоупотребляли. Боксеры в семь утра уже упражнялись со скакалками, а мы только ближе к десяти протирали глаза, поскольку из-за жары теннисный турнир проходил по вечерам. Как-то после ужина к нам в гости пришли Марат Сафин, грузин Ираклий Лабадзе и армянин Саргис Саргсян. Только мы собрались на балконе играть в карты, как сверху зашипели. Оказалось, на следующий день боксерам предстояли ответственные бои.
Поскольку Борису Львовичу олимпийской аккредитации не досталось, меня опекал Дирк Хордофф – мой немецкий агент, который совмещал менеджерскую работу с тренерской. Дирк – авторитетная фигура в немецком теннисе, позже он даже стал вице-президентом Германского теннисного союза. Тем не менее в матче против Николаса Кифера Хордофф помогал мне, в связи с чем получил порцию критики от соотечественников. Жаль только, что во время четвертьфинальной встречи с американцем Мэрди Фишом он не нашел возможности передать тактический план, который по ходу дела по телефону объяснил ему Борис Львович. Мне было обидно, хотя и ненамного сильнее, чем после поражения на обычном турнире. Положа руку на сердце, я до сих пор считаю, что олимпийские медали в теннисе не настолько престижны, как в большинстве других видов спорта. К тому же тогда я думал, что у меня еще появится олимпийский шанс.
Вечером мы с Игорем решили расслабиться и немного нарушить режим. Благо для нас Олимпиада уже закончилась, и на следующий день предстояло лететь домой. Сейчас вспоминать об этом ужасно смешно. Я к тому времени еще и водку-то по-настоящему не пробовал, поэтому вечеринка, в которой принимали участие наши знакомые боксеры, тоже проигравшие к тому времени, далась мне тяжело. Посидели мы лихо. Кроме водки и шампанского раздобыли анисовку, которая оказалась у соседей из сборной Бахрейна. На десерт у них же разжились чайком, а потом пошли в родной «Макдоналдс», где меня накрыло по полной программе. Вечером на обратном пути встретили Оливье Рохуса. Он с удивленными глазами спросил: «Миша, что с тобой?» Я ответил первое, что пришло в голову: «Ужасный бигмак, ни в коем случае не бери!» Рохус только посмотрел на меня с недоумением и пошел дальше. В общем, расслабился я до такой степени, что ночью мои вещи собирать пришлось Игорю. Хорошо еще, что билетов на утренний рейс в итоге не оказалось, и в аэропорт меня повезли уже ближе к вечеру.
Несмотря на нестабильные результаты, в 2004 году мне удалось установить личный рекорд – одержать за сезон сразу пять побед над игроками, стоявшими в первой десятке. Две победы над Давидом Налбандяном пришлись на американскую серию. Сначала я обыграл аргентинца в Торонто, а затем – во втором круге US Open. Тот пятисетовый матч на корте имени Луиса Армстронга, втором по значению в нью-йоркском Национальном теннисном центре, продолжался без малого четыре часа. В пятом сете у меня сводило ногу, я дернул заднюю поверхность бедра, долго отыгрывался. Но в какой-то момент подал вторую подачу как первую, попал точно в линию, и это неожиданно надломило Давида. Эмоции были очень яркими, зрители бушевали. Именно тогда появился победный жест, который стал моей визитной карточкой – я впервые отдал честь. Правда, потом прочитал, что с непокрытой головой делать это нельзя. И стал прикладывать сверху к голове ракетку.
Именно на US Open мои дела стали налаживаться. Неудивительно, что на своем следующем турнире в Пекине я лишь в финале проиграл Марату Сафину, а в октябре на Кубке Кремля впервые дошел до полуфинала, где почти три часа бился с Колей Давыденко. Впрочем, для меня тот турнир больше запомнился благодаря встрече с Марком Россе. Тем самым Россе, который в 2000 году в московском четвертьфинале преподнес мне урок психологической борьбы. С тех пор соотношение сил между нами изменилось. И теперь уже я, будучи фаворитом, проиграл первый сет и сильно психовал. Впрочем, об этом – чуть позже.
Несколько неплохих результатов, показанных начиная с середины августа, позволили мне приблизиться к первой двадцатке, о которой в марте, казалось, и речи идти не могло. А пробился я туда благодаря победе на St. Petersburg Open.
В Санкт-Петербурге повезло с жеребьевкой. В первом круге я попал на Энди Рама, с которым часто тренировался. Израильтянин был сильным парником, довольно неповоротливым для одиночки. Тем не менее в тот день он едва не обыграл меня, подавая на матч во второй партии. Лишь ценой громадных усилий я вытянул два тай-брейка подряд, а на следующий день выиграл в трех сетах у Максима Мирного.
Дальше меня ожидала небольшая передышка, точнее – один из самых быстрых матчей за карьеру. Француз Жюльен Беннето в четвертьфинале против меня продержался всего 48 минут. А вот полуфинал против Грега Руседски, обладавшего мощной подачей, получился непростым. Быстрое покрытие в СКК, где тогда проводился турнир, неплохо подходило британцу. Несмотря на это, я сделал по одному брейку во втором и третьем сетах и вышел в финал, где меня поджидал Кароль Бек.
Словак – мой одногодок. Мы вместе начинали еще в юниорском туре, поэтому прекрасно знали друг друга, иногда даже заявлялись вместе в паре. В начале 2006 года за применение запрещенного стимулятора Беку придется прервать на два года свои выступления, но тогда в Питере он находился на пике карьеры. Во всяком случае, это был его единственный финал на уровне ATP.
Матч получился достаточно простым – не случайно Борис Львович перед его началом назвал Кароля улучшенной копией Беннето. Я не спешил, атаковал только когда к этому располагала ситуация, и не позволил Беку заработать хотя бы один брейк-пойнт, в то время как сам взял его подачу четыре раза. На все про все у меня ушло чуть больше часа. Но праздновать эту победу времени не оставалось. Я сел в самолет и полетел в Париж, где на эмоциях провел еще один хороший турнир – дошел до четвертьфинала, победив по ходу дела восьмую ракетку мира Тима Хенмэна и уступив Штепанеку, который в финале проиграл Сафину. Успешная осень позволила мне завершить год на 16-м месте. Это был шаг вперед, поскольку первая двадцатка всегда считалась показателем определенного уровня. И хотя впереди меня в рейтинге стоял Марат, который закончил сезон в первой четверке, на церемонии «Русского Кубка» Борис Львович получил приз в номинации «Лучший тренер года».
Готовясь к 2005 году, мы с Борисом Львовичем решили добавить моему теннису агрессивности и наигрывали комбинации с выходами к сетке. Иначе, как нам казалось, трудно претендовать на место в первой десятке. Однако начало сезона получилось неудачным. В Дохе и на Australian Open я дважды проиграл Рафаэлю Надалю, который тогда начинал свой стремительный подъем в мировую элиту. Причем в Мельбурне у меня был матчбол в четвертом сете. Мяч уже практически сидел на ракетке, но я обидно смазал удар с лета, который в то время постоянно шлифовал, после чего Рафа повернул матч в другую сторону.
Этим, впрочем, мои неприятности не ограничились. Именно в тот день я впервые почувствовал боль в левом колене. Шамиль Анвярович отправил меня в ЦИТО[9] к руководителю отделения спортивной травмы Анатолию Орлецкому. В какой-то момент я практически потерял возможность ходить, поэтому мне назначили ударно-волновую терапию и другие процедуры, которые на время выправили положение. До полного восстановления, правда, было далеко, поэтому играл я со скрипом и уже в начале апреля вылетел из двадцатки. Тем временем Дирк Хордофф подыскал для меня очень хорошего физиотерапевта – немца Алекса Штробля. Он работал с Питом Самрасом, другими топ-игроками, а на тот момент – с немцем Райнером Шуттлером и изо всех сил старался помочь мне. Но в конце концов стало ясно, что без операции не обойтись. Артроскопию решили делать в Германии, а потом я провел три недели реабилитации в клинике Клауса Эдера вместе с бразильским полузащитником ЦСКА Дуду.
Общение с врачами – такая же составная часть профессии спортсмена, как регулярные тренировки. Но для меня эта операция оказалась первой. Мне было трудно правильно оценить свои ощущения, поэтому восстановление мы с Борисом Львовичем не форсировали. Поскольку нога не болела, я попробовал сыграть в Риме, где в третий раз за пять месяцев попал на Надаля. Рафа к тому времени уже поднялся в рейтинге на 7-е место и разгромил меня со счетом 6:0, 6:2. Но как же я был рад первому гейму, выигранному после возвращения!
Хотя операция получилась успешной, травма колена не могла не отразиться на итогах 2005 года. Я закончил его на том же 43-м месте, что и 2003 год, а один из лучших своих результатов показал на Уимблдоне, где вышел в четвертый круг, обыграв Йонаса Бьоркмана. Из-за плохой погоды матч перенесли с 24 июня на 25-е. В свой день рождения я играть не любил, но с утра ко мне подошел известный австралийский тренер Боб Бретт. «Запомни, – сказал он, – ты не имеешь права проиграть старику, которому больше тридцати лет». Это, конечно, была шутка, но Бьоркмана я в четырех сетах одолел, и лишь затем проиграл чилийцу Фернандо Гонсалесу.