Примерно с семнадцати лет я начал испытывать проблемы со спиной. Казалось бы, в таком возрасте еще рано думать о хронических травмах, но для теннисистов, выполняющих одноручный бекхенд, это типичная история. Дело в том, что использование одноручного удара связано с асимметричной работой опорно-двигательного аппарата, и постепенно он перестает справляться с возрастающими нагрузками. С похожими затруднениями сталкивался мой ровесник Томми Робредо и многие другие игроки.
Несколько лет подряд я периодически закачивал спину в центре Валентина Дикуля. Но летом 2005 года дело зашло слишком далеко. Поясницу заклинило капитально, и Шамиль Анвярович Тарпищев отправил меня на консультацию к Евгению Блюму. Мы с Борисом Львовичем слышали, что есть такой врач, который помогает спортс- менам с серьезными травмами и даже инвалидам, хотя близко с Евгением Эвальевичем знакомы не были. Тогда в центре Блюма меня довольно быстро поставили на ноги. Но по-настоящему я понял возможности этого человека через год, когда за месяц до финала Кубка Дэвиса против аргентинцев порвал связки.
У нас тогда собралась очень хорошая команда. Марат Сафин уже приближался к финишу своей карьеры, но все еще играл на высоком уровне. А более младшее поколение – Коля Давыденко, Митя Турсунов, Игорь Андреев и я – находилось в расцвете сил. У Шамиля Анвяровича Тарпищева появилась возможность использовать то, что называется глубиной состава. Он располагал сразу несколькими сильными, разными по манере игры теннисистами. Неслучайно с осени 2004 года по лето 2008-го наша команда провела самый успешный отрезок за всю свою историю, выиграв двенадцать матчей из пятнадцати.
В 2006 году, обыграв в гостях голландцев и французов, мы в полуфинале вышли на американцев. На этот матч я приехал в ранге полуфиналиста US Open. Играли в «Олимпийском» – естественно, на грунте, чтобы снизить эффективность подачи Энди Роддика, которого Митя Турсунов сломил в решающей четвертой встрече почти за пять часов. Моим же вкладом в общую победу стала победа в пятницу над Джеймсом Блейком.
Блейк, игрок с нестандартным стилем, предпочитал быстрый теннис на задней линии. Соответственно, моя задача сводилась к тому, чтобы лишать его запаса времени перед ударами, и в целом это удалось. Блейк повел – 4:1, но я вовремя поймал свой ритм и выиграл первый сет. Вторая партия осталась за американцем, однако середину и концовку матча я снова провел лучше. Результат выглядел закономерным. На тот момент я еще был на ходу, смена покрытия не могла повлиять на качество моей игры, да и поддержка публики ощущалась. В одном из верхних секторов болельщики даже вывесили транспарант: «Спасибо за Надаля!»
А вот дальше у меня начался спад, который стал следствием богатого на эмоции, успешного, но очень напряженного сентября. В Меце я в последний раз проиграл Сафину (Марат победил меня во всех трех наших официальных встречах), на Кубке Кремля – немцу Филиппу Кольшрайберу, затем не прошел квалификацию в Мадриде и приехал на St. Petersburg Open.
Старт в Питере сложился неплохо. В одиночке я обыграл Райнера Шуттлера, да и в паре с Ненадом Зимонжичем мы прошли один круг. Правда, на тренировке перед первым парным матчем я чуть-чуть подвернул ногу, которая немного побаливала. Поначалу казалось, что можно обойтись обычной физиотерапией, но тут произошла уже очень крупная неприятность.
Во втором парном матче, выполняя подачу, я неудачно приземлился на все ту же правую ногу, упал и сразу встать уже не сумел. Лодыжка моментально начала опухать, и массажист Дмитрий Павлович Шарипов, который был со мной на том турнире, сказал, что надо ехать в больницу делать снимок, причем чем быстрее, тем лучше. Ногу обложили льдом, стали собирать вещи, а тут допинг-контроль. Вообще-то я не входил в число игроков, у которых в тот день должны были брать тесты, но оказалось, что при досрочном отказе от продолжения турнира проверка на допинг обязательна. Причем по правилам тест надо сдавать, не покидая стадиона. Но поскольку я, сколько ни пыжился, ничего выжать из себя не смог, ребятам из допинг-контроля пришлось ехать со мной в карете «Скорой помощи» с мигалкой. И тест я с горем пополам сдал уже в больнице.
ЖИЗНЬ ПОКАЗАЛА, ЧТО ШИРОКОЙ ПУБЛИКЕ ПРИЕДАЮТСЯ ДАЖЕ БОЛЬШИЕ ПОБЕДЫ В ТЕННИСЕ.
Рентген показал разрыв двух связок. В подобных случаях считается, что без гипса на ноге не обойтись. Но я, будучи к тому времени уже неплохо знакомым с Блюмом, часто слышал от него, что гипс – это зачастую худший выход. Набираю его номер. Выслушав меня, Евгений Эвальевич отвечает: «Дай трубку врачу». Правда, договориться они так и не сумели: Блюм вообще непростой собеседник, а уж в подобных ситуациях – тем более. В итоге в Питере мне наложили гипс по самую коленку и сказали, что, вероятно, тренировки можно будет возобновить через три недели. Таким образом даже при условии моего самого быстрого восстановления финал Кубка Дэвиса должен был пройти без меня.
На следующий день я прилетел в Москву и прямо из аэропорта приехал в клинику Блюма. Мне сняли гипс. Нога опухшая, вся синяя. Блюм попросил: «Наступи на нее». Я, конечно, не смог. Боль адская. И тогда сам Блюм начал ее мять и разминать, сначала потихоньку, потом – сильнее. Сначала мне хотелось выть от боли. Однако через три или четыре часа я пошел: хромая, смог сделать несколько шагов. Вечером мне поставили лангетку, и домой я ушел уже без костылей, хотя и с абсолютно синей ногой. А с утра упражнения начались по новой.
Следующие две недели каждый новый день у меня был похож на предыдущий. Я приезжал в клинику и выполнял все указания Блюма, который лично занимался со мной по нескольку часов. По утрам нога отекала, но чем дальше – тем меньше. Если бы врач из питерской больницы увидел меня через неделю, то не поверил бы своим глазам, хотя каждый шаг вперед в прямом и переносном смысле этого слова давался мне ценой адского терпения и самоотверженного труда.
Через двенадцать дней я, надев лыжные ботинки, чтобы нога не проскальзывала, встал на беговую дорожку. А еще через некоторое время мы с Борисом Львовичем начали понемногу тренироваться. В подобных случаях возвращение на корт часто связано с посттравматическим синдромом. Тебя не отпускает страх от того, что боль может вернуться, и сразу на уровне подсознания заблокировать этот процесс нельзя. Однако Блюм каждый день по капле возвращал мне уверенность в себе. Его программа восстановления оказалась направлена не только на лечение самой травмы, но и на преодоление ее последствий. Упражнения были основаны на сопротивлении мышц ноги внешним воздействиям. Грубо говоря, Блюм крутил мою лодыжку туда-сюда, а я этому противодействовал. Так мы постепенно двигались вперед. Неудивительно, что вскоре после выхода на корт я был уверен в своей правой ноге даже больше, чем в левой. А тейпы, которые применялись мною на тренировках для страховки, по большому счету, были не нужны.
В общей сложности тогда я отзанимался у Блюма тридцать пять дней подряд, без единого выходного. Приезжал к нему по вечерам из «Олимпийского» даже после тренировок, предшествовавших матчу с Аргентиной. Вопрос моего участия в финале оставался открытым до последнего момента. Об одиночке речи не шло. Ее заранее готовились играть Сафин и Давыденко, который на тот момент был третьим в мире после Федерера и Надаля. Но в паре при необходимости я был готов выйти. И прямо сказал об этом Шамилю Анвяровичу перед тем, как меня вместе с Колей, Маратом и Митей Турсуновым включили в заявку на матч. У ребят, в том числе Игоря Андреева, который на тот момент уже вернулся после весенней операции на левом колене, но в заявку не попал, не возникло по поводу меня никаких вопросов. Это был показательный момент. Кто-то из нас в тот или иной момент мог играть лучше, а кто-то – хуже. Но по большому счету мы все были на равных и относились друг к другу с уважением.
Впрочем, в том финале я так и остался запасным. На пару Шамиль Анвярович выпустил Сафина и Турсунова, которые чистенько переиграли Агустина Кальери и Давида Налбандяна. Именно парная встреча в том матче во многом оказалась решающей, ведь в одиночке Налбандян выступил очень сильно – в пятницу практически без вариантов одолел Марата, а в воскресенье – Колю Давыденко, который, свою очередь, в стартовой встрече обыграл Хуана Игнасио Челу. Ну а третье, победное очко, Марат заработал в пятой встрече с Хосе Акасусо. Самый знаменитый в мире аргентинец Диего Марадона, который за три дня в «Олимпийском» отхлопал себе ладоши, от расстройства был готов кусать себе локти. Подавленным на банкете после окончания финала выглядел Налбандян. Ну а мы, конечно, радовались, хотя резонанс от нашего домашнего успеха был не таким значительным, как после триумфа в «Берси» четырехлетней давности. Жизнь показала, что широкой публике даже такие большие победы в теннисе приедаются.
За пятнадцать с лишним лет знакомства с Евгением Эвальевичем Блюмом наши отношения складывались по-разному. Но они прошли проверку временем, и сейчас я могу сказать, что Блюм – не просто целитель. Это человек, который во многом изменил мои взгляды на физическую подготовку, отношение к самому себе, да и вообще к жизни. У Блюма своя, уникальная методика решения проблем. Он находит в твоем организме слабое звено, устраняет его, и через некоторое время ты выходишь на новый уровень физической готовности. По крайней мере, в моем случае было именно так.
Теннис – бесконтактный вид спорта. У нас не бьют по голове, как в боксе, по рукам, как в баскетболе, и по ногам, как в футболе. Зато в теннисе фактически не ограничена продолжительность матчей, постоянно имеет место смена покрытий и климатических условий. Все это, безусловно, может привести к травмам, хотя чаще всего они происходят вследствие перекосов в тренировочном процессе.
Подавляющее большинство болячек, которые со временем появляются у теннисистов, родом из детства. Дело в том, что тренеры, которые занимаются с юными игроками, имеют весьма поверхностное представление о том, какой на самом деле должна быть их физическая подготовка. В итоге один игрок в 14–15 лет хорошо бьет по мячу справа или слева. Другой вроде бы берет выносливостью. Третий отлично ускоряется и успевает к тяжелым мячам. А дальше из-за несоблюдения методических основ подготовки у молодежи начинаются проблемы со здоровьем. И это зачастую становится серьезнейшим препятствием для дальнейшего роста, ведь в юности любая травма сродни маленькой трагедии, поскольку психологически переносится очень тяжело.