Мне в этом смысле, наверное, повезло. Природа наделила меня далеко не выдающимися физическими данными. За результат удавалось цепляться, в первую очередь за счет трудолюбия, характера, собственной упертости и доверия людям, которые находились рядом и стремились мне помочь. Среди них были и хорошие специалисты по фитнесу. Тот же Олег Борисович Мосяков давал мне задания, которые учитывали теннисную специфику и затачивали под теннис мою выносливость, силовые и скоростные качества. Правда, со временем после разговоров с Блюмом я пришел к выводу, что в идеале к строительству своего тела следовало подходить иначе. Хотя какой смысл сейчас об этом рассуждать?
13Сезон шести финалов
О пользе травм. – Победный Роттердам. – В Дубае против Федерера. – На Уимблдоне в доме Граф. – В «Лужниках» – как в Сандунах. – Секрет в бутылочке. – Кастрюли в «Олимпийском». – Отпуск в ноябре. – Последний финал Кубка Дэвиса.
То, что произошло со мной в начале 2007 года, лишний раз подтверждает справедливость пословицы: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Ведь травмы в спорте, как ни странно, зачастую имеют и положительный эффект. Который, правда, надо уметь использовать.
Травма – не просто повреждение. Это еще и сигнал твоего организма о том, что он работает на пределе и тебе следует остановиться, подзарядить батарейки. Ты можешь быть готовым на двести процентов, но твои внутренние резервы все равно имеют границы, которые заложены природой. И даже если иногда она позволяет тебе их переступить, потом практически всегда приходится расплачиваться.
Сезон в мужском теннисе длится примерно одиннадцать месяцев, и находиться на пике своих возможностей столько времени не способен даже самый тренированный и физически одаренный человек. Проблема в том, что молодому профи довольно трудно подобрать удачный момент для небольшого отпуска. Это умение приходит с опытом, когда после нескольких лет выступлений ты начинаешь разбираться в собственных биоритмах. Мне, как правило, тяжело давались мартовские турниры в Индиан-Уэллсе и Майами, а также начало грунтового сезона. Испанцы часто подсаживаются к осени. Практически все игроки первой десятки обязательно берут короткий отпуск между Уимблдоном и началом американской серии. А Роджер Федерер во второй половине своей марафонской карьеры мог выпадать из турнирного графика на два-три месяца, а потом возвращался и снова начинал побеждать. Но когда ты находишься в хорошей форме, хочется ковать железо, пока оно горячо. В такой ситуации даже достаточно опытный теннисист порой не в состоянии заставить себя остановиться, и моя питерская травма ноги стала наглядным тому подтверждением.
Другое дело, что работа с Блюмом позволила мне не только очень быстро залечить травму ноги. Одновременно я выполнил большой объем работы на тренажерах, исправляя слабости своего тела, на что, собственно, и нацелена методика Блюма. В том числе занимался спиной. А когда в порядке твои мышцы, то появляется дополнительная психологическая уверенность. Это ощущение знакомо любому человеку. Таким образом, я не только внутренне переосмыслил то, что мешало мне раньше, но и заложил очень крепкий фундамент, на который мог опираться несколько месяцев.
Сначала появилась стабильность. На четырех турнирах подряд я выигрывал минимум по два матча, а в Загребе дошел до полуфинала, неизменно уступая только сильным соперникам: дважды – хорвату Ивану Любичичу, который тогда твердо стоял в первой десятке, по разу – Роджеру Федереру и киприоту Маркосу Багдатису. После чего приехал в Роттердам на один из самых крупных турниров в ATP Tour под крышей, который проводится с 1972 года. Там немного непонятное покрытие. Но поскольку в детстве мне приходилось много тренироваться и выступать в залах на разных кортах, большого дискомфорта на нем не испытывал.
Теперь же все сложилось иначе. В число «сеяных» я не вошел, но это не помешало мне на пути к финалу обыграть чеха Томаша Бердыха, голландца Робина Хаасе, испанца Давида Феррера и Новака Джоковича. Трое из них на тот момент находились в рейтинге в топ-15. Особенно трудным получился полуфинал против Джоковича. Мы играли около трех часов, и мне удалось отыграть три матчбола – один на тай-брейке во второй партии и два в десятом гейме третьего сета. А дальше был финал против Ивана Любичича, которому к тому времени я проиграл шесть раз подряд. Иван не успел восстановиться после марафонского полуфинала против Коли Давыденко, проигравшего ему два тай-брейка во второй и третьей партиях. Но ведь и я после встречи с Джоковичем чувствовал себя не очень свежим, хотя мы с Новаком играли днем и для восстановления у меня был запас в несколько часов.
Любичич не всегда отличался стабильностью, но считался трудным соперником практически для любого. С ним нельзя было расслабляться ни на минуту, даже ведя в счете. Отдав подачу, он часто начинал рисковать и нередко преуспевал. Тем не менее в то воскресенье мне удалось полностью переиграть хорвата на задней линии. В шести первых геймах на своей подаче я отдал лишь три очка и в итоге победил – 6:2, 6:4 всего за 65 минут. У Ивана не было ни одного брейк-пойнта. Наконец-то большая работа, которую мы проводили с Борисом Львовичем и Блюмом в межсезонье, по-настоящему дала результат. Я играл уверенно, надежно и получал настоящее удовольствие от своей игры.
Титул в Роттердаме остался для меня особенным. Так уж получилось, что более престижных соревнований мне выиграть уже не доводилось. Разумеется, я с теплотой вспоминаю и St. Petersburg Open–2004, и Кубок Кремля–2009, но по градации ATP они стояли ниже. Приятно было побеждать и в 2013 году на Открытом чемпионате Валенсии, который имел ту же категорию, как и голландский турнир (по нынешней системе ATP это категория 500). Однако он не обладал столь богатой историей. В списке игроков, побеждавших в Роттердаме, немало знаменитостей – Артур Эш, Джимми Коннорс, Бьорн Борг, Гильермо Вилас, Стефан Эдберг, Борис Беккер, Михаэль Штих, Рихард Крайчек, Евгений Кафельников, Ллейтон Хьюитт, Роджер Федерер. И оказаться в такой компании, конечно, очень приятно.
На финал против Любичича мы с Борисом Львовичем приехали с вещами. И прямо со стадиона отправились в амстердамский аэропорт, откуда вылетели в Дубай ночным рейсом. Ночевать в Роттердаме смысла не было. Дубайский турнир проводится не за неделю, а за шесть дней, то есть финал там играется в субботу, а первый круг завершается уже во вторник, а не в среду, как на большинстве других турниров. Поэтому рассчитывать на так называемый поздний старт в среду я не мог.
Передо мной стояла непростая задача – приспособиться к другому покрытию на фоне резкой смены климатических условий и усталости. К тому же сетка в Дубае оказалась еще сильнее, чем в Роттердаме. В тот год туда приехали первые три номера рейтинга – Федерер, Надаль и Давыденко. Мне же сначала достался финн Яркко Ниеминен, затем Томаш Бердых, после чего я вышел на Рафу.
Это была наша первая встреча с Надалем после того, как я обыграл его на US Open. Конечно, по уровню игры матч в Нью-Йорке был выше. В Дубае я играл вторую неделю без перерыва, а Надаля накануне основательно потрепал Игорь Андреев, уступивший ему лишь на тай-брейке в третьей партии. Психологический фон перед матчем был благоприятнее для меня. Я понимал, что мой уровень на тот момент позволял обыграть Надаля. Да и терять после Роттердама мне было абсолютно нечего.
На тай-брейке в первой партии произошел забавный эпизод. Я вел 6:5, сыграл остро слева по линии, судья на линии крикнул аут. Надаль, решив, что очко остается за ним, пошел на переход. И я вроде бы тоже видел, что немного ошибся, но поскольку сет заканчивался, решил взять «челлендж», который у меня оставался в запасе. И представьте себе, Hawk-Eye[10] показал, что мяч на какие-то миллиметры задел линию. Рафа начал спорить, но было бесполезно. Очко осталось за мной. Еще примерно через час я закончил матч в двух партиях. А ребята, которые работали с Hawk-Eye, потом объясняли мне, что мяч при контакте с покрытием немного спрессовывается, что отражается на электронном отпечатке. И человеческий глаз, естественно, этого заметить не в состоянии.
Полуфинал против шведа Робина Содерлинга сложился примерно так же. В первой партии – борьба, а во второй ситуация была уже под моим контролем. Я снова подавал, что позволяло мне чаще рисковать на приеме. Однако в финале меня ждал Роджер Федерер. И тут уже соотношение сил было явно не в мою пользу.
Противостояние с Федерером – особая тема моей биографии. И, положа руку на сердце, не самая приятная: за 18 лет я проиграл Роджеру 17 официальных матчей, не одержав ни одной победы. Мы принадлежим примерно к одному поколению, поэтому знакомы еще с юности. Но тогда не все представляли себе, в какую глыбу он со временем превратится.
Федерер всегда был очень талантлив, обладал прекрасным чувством мяча. Однако психологической устойчивости Роджеру в молодости не хватало. Лично для меня из общей массы Федерер начал явно выделяться лишь после того, как в 2003 году выиграл итоговый турнир в Хьюстоне. Роджер сносил своих соперников одного за другим, а в финале за полтора часа в трех сетах разобрался с Андре Агасси. Я тогда отдыхал в Завидово после окончания сезона, смотрел турнир по телевизору и думал: «Ничего себе!» Вот это было по-настоящему эффектно. В теннисе появилась новая суперзвезда.
В 2007 году Федерер не просто находился в расцвете сил – он выигрывал практически все, что можно: победил на трех турнирах Большого шлема из четырех, а на Roland Garros дошел до финала. В отличие от того же Надаля мне всегда было очень сложно играть против него. Во-первых, у нас был похожий теннис, только Роджер все делал на более высоком уровне. Во-вторых, он лучше меня перестраивался по ходу матча. В-третьих, во время наших противоборств у меня невольно включалось сверхжелание. А когда ты пытаешься сделать больше, чем можешь, да еще играя с умелым соперником, это неизбежно мешает.