Но я никогда не выходил на матчи с Федерером обреченным. Надеялся, что хотя бы однажды обязательно улыбнется удача. Такой же настрой был у меня и в Дубае. Я брейканул Роджера в первом гейме, повел 2:0, но дальше этого дело не продвинулось. Под давлением Федерера у меня не слишком хорошо шла подача, поэтому на своем любимом быстром жестком покрытии Роджер сначала перехватил инициативу, а затем разобрался со мной в двух партиях меньше чем за полтора часа.
По дороге в отель, – а тогда игроки в Дубае жили не в трех минутах ходьбы от стадиона, а в другом районе, – мы с Борисом Львовичем взялись обсуждать, чего мне не хватило для победы. И вдруг он говорит: «Ты вообще понимаешь, что мы рассуждаем о том, как тебе обыграть лучшего теннисиста мира?» Для нас, после почти четырнадцати лет совместной работы, наступил своего рода знаковый этап.
В следующий раз Федерер обыграл меня в четвертом круге Roland Garros, но перед этим я дошел до финала на грунтовом турнире в Мюнхене, уступив там в трех партиях Филиппу Кольшрайберу. Для немца тот турнир был практически домашним, со временем и я его полюбил. Кстати, на той неделе мы с Филиппом взяли титул в парном разряде, хотя каких-то особых отношений у меня с ним никогда не было.
В целом сезон получался довольно ровным, без затяжных провальных отрезков. Даже на Открытом чемпионате Франции, где я, как правило, выступал неудачно, мне в третьем круге удалось обыграть победителя Roland Garros–2003, экс-первую ракетку мира испанца Хуана Карлоса Ферреро. Однако в середине года снова стала напоминать о себе моя спина. Именно из-за нее в Галле я не вышел на четвертьфинал против Бердыха, а на Уимблдоне очень обидно проиграл Надалю.
В тот год на Уимблдоне мы с Борисом Львовичем уже не в первый раз жили в доме, который раньше во время турнира обычно снимала немка Штеффи Граф – экс-первая ракетка мира, 22-кратная победительница турниров Большого шлема. Этот двухэтажный особняк с традиционной английской лужайкой стоит буквально за забором Всеанглийского лаун-теннисного клуба. До тренировочных кортов от него две минуты пешком, а до раздевалок – три.
Любой знающий человек подтвердит, что жить рядом с кортами во время турнира – это огромный плюс. Поэтому практически все ведущие теннисисты и даже некоторые журналисты, приезжая на Уимблдон, предпочитают снимать в округе комнаты или целые дома. В таком случае появляется возможность спокойно отдыхать и рационально планировать свое свободное время, а не торчать часами в раздевалках. Местные жители, разумеется, на этом хорошо зарабатывают.
Обратить внимание на бывшее жилище Штеффи Граф нам предложил Дирк Хордофф, который был знаком со своей знаменитой соотечественницей. Она арендовала дом целиком примерно на месяц, поскольку, как правило, жила там вместе со своей большой командой до самого конца турнира. Но нам с Борисом Львовичем столько места не требовалось, да и удовольствие это не самое дешевое. Поэтому мы снимали небольшую спальню, просторную кухню с диваном и имели отдельный вход со двора. Позже у нас появился сосед – молодой американец Дональд Янг, принимавший участие в юниорском турнире, а хозяева переехали в другое крыло здания. Жили словно в деревне. Тишина, покой, никаких автомобильных пробок, сковывающих Лондон даже летом. По утрам Борис Львович, который любил посидеть с ноутбуком на лужайке за чашкой чая, несколько раз видел пробегающих по участку лис. В общем, с жильем нам очень повезло, тем более что в тот год погода явно подкачала.
Из-за дождей график турнира полностью перекраивался. Причем в воскресенье первой недели, традиционный уимблдонский выходной, несмотря на хорошую погоду, матчей не было, а потом опять пошли дожди. В итоге на матч четвертого круга мы с Надалем вышли не в понедельник, как положено по обычному расписанию, а лишь в четверг в 11 утра.
Игра проходила на старом втором корте Уимблдона, который называли кладбищем чемпионов. Не думаю, что количество сенсаций в единицу времени на той площадке было сильно выше, чем на Центральном корте, хотя в разные годы там проигрывали Джон Макинрой, Джимми Коннорс, Пэт Кэш, Михаэль Штих, Рихард Крайчек, Андре Агасси, Пит Сампрас, обе сестры Уильямс, Мартина Хингис и другие известные игроки. Но я на подобные факты никогда внимания не обращал. Ведь со мной они были не связаны. Да и вообще, мало ли что могло случиться раньше!
Первые две партии я провел очень хорошо. А потом… Тому, что произошло в третьем сете, было несколько причин. У меня подсела концентрация внимания и разболелась спина, в результате чего средняя скорость первой подачи упала со 172 км/ч до 154 км/ч. Чтобы сохранить хоть какие-то шансы, мне срочно требовался перерыв, и после вчистую проигранной третьей партии я взял медицинский тайм-аут. Была еще надежда на дождь, который в какой-то момент начал накрапывать, но он по-настоящему так и не начался, а Рафа не тот соперник, который отпускает хватку в подобных ситуациях. В итоге Надаль обыграл меня со счетом 4:6, 3:6, 6:1, 6:2, 6:2. Как и в 2003 году на Australian Open в матче против Энди Роддика, я уступил, ведя 2:0 по партиям.
Четвертый круг Уимблдона был не тем результатом, на который я рассчитывал в 2007 году. И окажись на другой половине корта другой соперник, возможно, мне бы хватило того уровня игры, который я смог показать. Надаль же через год впервые в жизни выиграет Уимблдон, победив Федерера в феноменальном пятисетовом финале, который многие считают лучшим матчем за всю историю тенниса. По-своему это было закономерно. В тот период времени уимблдонские травяные корты с каждым годом становились все медленнее, что устраивало Надаля, который и сам менял свою игру, адаптируя ее к траве.
Вообще, эволюция Рафы – очень интересная тема. На протяжении всей своей карьеры он совершенствовался, прибавляя в разнообразии, атакующих действиях, да и вообще буквально во всем. Отчасти к этому Надаля вынуждали проблемы с коленями, да и другие травмы, преследовавшие его еще с молодых лет. Но, как бы то ни было, если поначалу его относительно слабым местом считался удар справа (а Рафа, напомню, левша), то постепенно у него появился хороший резаный бекхенд, улучшилась игра у сетки, повысились скорость и разнообразие подачи. Чем дольше Надаль выступал, тем сложнее мне было подбирать к нему ключи. В двадцать два года он играл совсем не так, как в девятнадцать, а в тридцать не так, как в двадцать два. Развитие Рафы как теннисиста заслуживает внимательного изучения тех тренеров, которые работают и с профессионалами, и с молодыми игроками.
Через месяц после окончания Уимблдона, 13 августа 2007 года, я впервые оказался в первой десятке. Сезон складывался удачно, и на тот момент еще не сгорели очки, полученные за полуфинал US Open. Правда, ближайшие преследователи, Иван Любичич и Томаш Бердых, наступали мне на пятки: разрыв между нами был минимальным. В августе проводится много крупных турниров, ситуация в рейтинге часто меняется, и мое пребывание в топ-10 тогда ограничилось лишь одной неделей. Факту попадания в десятку я особого значения не придавал. Тем не менее очередной важный рубеж был взят.
Осенью у меня тоже были неплохие результаты. Например, в Санкт-Петербурге я дошел до полуфинала, где проиграл Энди Маррею. В тот вечер у меня был матчбол, причем Энди откинул мяч высокой свечой, едва не задев потолок, а я не смог завершить тот розыгрыш. Александр Ираклиевич Метревели в телевизионном репортаже даже поспешил сказать, что матч окончен, но Энди сумел его у меня выцарапать и на следующий день выиграл турнир. Маррею тогда было всего двадцать лет, он стоял в первой двадцатке и уже выделялся интересной, разнообразной игрой. Не случайно в Великобритании его раскручивали по полной программе.
В общей сложности в тот год я провел три финала в одиночном разряде и два в паре. А заканчивался он для меня в Портленде финалом Кубка Дэвиса против сборной США.
На февральский матч первого круга в Чили я не поехал. Борис Львович попросил Шамиля Анвяровича меня не приглашать, поскольку после Открытого чемпионата Австралии я был не готов играть на грунте, да и с лодыжкой полной ясности еще не было. Отпросился тогда и Коля Давыденко. Но Марат Сафин и Игорь Андреев, который принес два очка и в решающей пятой встрече обыграл Николаса Массу, героическими усилиями обеспечили нужный результат.
Во втором круге на Малой спортивной арене «Лужников» мы принимали сборную Франции. Это тоже была тяжелейшая битва. Мы выставили сильнейший состав – Колю, меня, Марата и Игоря. Соперники – двадцатилетний Ришар Гаске, который на тот момент уже входил в первую двадцатку, Себастьян Грожан, Микаэль Ллодр и Поль-Анри Матье. Французы встречались с нами в четвертый раз за последние шесть лет, после трех поражений. Причем капитаном у них снова был Ги Форже, а играли мы на земле. Ведь в начале апреля все начинают готовиться к грунтовому сезону, и сидеть лишние две недели на харде никому не хочется.
В пятницу Коля свою встречу с Матье проиграл в четырех партиях, и мне, таким образом, требовалось обязательно победить Гаске. При ином варианте, учитывая силу французов, наши шансы стремились бы к нулю. Той весной я проверял в деле новую ракетку и играл моделью с черным ободом без опознавательных знаков, но это мне нисколько не мешало. К тому же Гаске не сразу вошел в игру и до счета 4:0 в первой партии выиграл всего два мяча. Взял я и второй сет.
НО Я НИКОГДА НЕ ВЫХОДИЛ НА МАТЧИ С ФЕДЕРЕРОМ ОБРЕЧЕННЫМ.
Однако в середине третьей партии у меня началась веселая жизнь. В пятом гейме я неожиданно почувствовал, что у меня сводит левую ногу. В какой-то момент даже упал на корт. Наш массажист Анатолий Глебов сразу начал делать массаж, я немного пришел в себя и в двенадцатом гейме на подаче Гаске получил двойной матчбол. Возможно, в тот момент мне стоило рискнуть, тем более что в одном из розыгрышей был подходящий повод. Но Ришар отыгрался. А на тай-брейке он спас еще два матчбола и вытянул его.