С Янко, как вы уже знаете, работал наш общий менеджер – Дирк Хордофф. Я не могу назвать Типсаревича своим близким другом, но знакомы мы, разумеется, достаточно хорошо. Янко не обладал мощной подачей, зато он отлично чувствовал мяч, хорошо контролировал заднюю линию и умел играть по всему корту, используя силу чужих ударов. Пик карьеры Типсаревича наступит в 2012 году, который он проведет в первой десятке, а на момент нашей встречи в финале Кубка Кремля он занимал в рейтинге 46-е место, в то время как я после финала в Токио вернулся в первую тридцатку.
Та встреча лишний раз подтвердила, что выиграть титул ATP Tour, не сыграв за неделю хотя бы один упорный матч, можно только при наличии изрядной доли везения. Я имел массу брейк-пойнтов, которые очень долго не мог реализовать. Более того, первый сет завершился на тай-брейке в пользу Типсаревича. Я решил взять паузу, сходил в туалет, во второй партии не отдал ни одного гейма и повел в третьей партии. Янко же стал нервничать, за два гейма до конца израсходовал последнюю попытку использования электронного повтора и при счете 5:4 в мою пользу затеял спор с судьей, который ему ничем не помог. В итоге я победил – 6:7 (5:7), 6:0, 6:4 за 2 часа 45 минут на радость всему «Олимпийскому».
Для меня это также было огромным событием, ведь выиграть Кубок Кремля на глазах родных и друзей – мечта любого нашего теннисиста, причем далеко не каждому удается воплотить ее в жизнь. Например, Марат Сафин сделать этого не сумел. Вечером мы в ближайшем кругу отметили победу в ресторане. Я чувствовал себя замечательно. Тогда никто не мог предположить, что в следующий раз на Кубке Кремля я сыграю лишь через пять лет.
В то же время у меня побаливала спина, и в Санкт-Петербурге, где в тот год победил Сергей Стаховский, я провел лишь один полноценный матч, не доиграв во втором круге встречу с Денисом Истоминым. По идее, в тот раз мне следовало сняться до начала St. Petersburg Open, но поступать так было неудобно перед организаторами и болельщиками.
Небольшая, но своевременная передышка позволила мне набраться сил перед моим заключительным турниром сезона – в Валенсии. В Испанию я поехал без особых надежд и без Бориса Львовича. Меня вряд ли можно назвать ярко выраженным интровертом, но я хорошо помню, насколько проще стало готовиться к матчам, когда мы с Борисом Львовичем получили относительную финансовую свободу и стали жить в разных номерах. Находясь постоянно с одним и тем же человеком, пусть даже очень близким тебе по духу, ты неизбежно сталкиваешься с дополнительной психологической нагрузкой. У каждого из вас – свои переживания, которые трудно скрывать, вы делите друг с другом личное пространство, а это всегда подразумевает определенное напряжение. Помню, как в свое время Борис Львович, щелкая телевизионным пультом после моих поражений, говорил: «Посмотри лучше, как люди в теннис играют!» А мне, наоборот, хотелось ничего не видеть, никого не слушать и побыть одному. Понятно, что за многие годы мы хорошо притерлись друг к другу, у нас есть общие темы для общения, которые не касаются спорта, и все равно – спортсмен и тренер должны периодически отдыхать друг от друга.
В Валенсии я поймал то особое внутреннее состояние, которое часто помогало мне добиваться результата. Я был предоставлен сам себе и не отвлекался на постороннее – если, конечно, не считать первого дня, когда у меня буквально за полчаса до выхода на корт прямо в раздевалке из кошелька вытащили деньги. Вора, кстати, так и не нашли. Ходили слухи, что подобными вещами промышляет один французский теннисист. Этот довольно странный товарищ мог, например, записать в гостинице счет в ресторане на чужой номер. Но я никого не обвиняю, поскольку доказательств нет. Точно так же меня мог обчистить уборщик в раздевалке.
В тот же вечер травмировался мой первый соперник – Жо-Вильфрид Тсонга. В противном случае, честно говоря, мне вряд ли бы удалось его пройти. А в полуфинале я победил Колю Давыденко, который через три недели выиграл итоговый турнир в Лондоне. Против Коли у меня снова был четкий план. Бодались мы почти два с половиной часа, к концу игры у меня даже стало сводить ноги, так что на финал против Энди Маррея, помня историю в матче Кубка Дэвиса с французами, я, на всякий случай, захватил с собой баночку пива. Но оно не помогло. Финал я, разумеется, проиграл, причем очень быстро.
Несмотря на поражение от Маррея, я остался доволен концовкой сезона, по итогам которого вернулся в первую двадцатку. А через два месяца начался следующий, 2010 год – лучший в моей карьере. Почему так получилось, трудно сказать. Под любую теорию можно подвести свой базис. Например, Вадим Игоревич Гущин говорит, что спортсмен обычно достигает максимума своих возможностей в двадцать четыре и двадцать восемь лет. Не берусь точно утверждать, так это или нет, но в полуфиналы на US Open я выходил именно тогда.
НАХОДЯСЬ ПОСТОЯННО С ОДНИМ И ТЕМ ЖЕ ЧЕЛОВЕКОМ, ПУСТЬ ДАЖЕ ОЧЕНЬ БЛИЗКИМ ТЕБЕ ПО ДУХУ, ТЫ НЕИЗБЕЖНО СТАЛКИВАЕШЬСЯ С ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАГРУЗКОЙ.
К тому же, возможно, сказалось и рождение Максима. Слышал, что гонщики «Формулы-1», становясь отцами, раньше сбрасывали по одной секунде на круге – срабатывал инстинкт самосохранения. Но у нас, теннисистов, часто происходит наоборот. Ты чувствуешь моральный подъем, перестаешь зажимать себя в тиски. Кто-то со мной наверняка не согласится, ведь отцовство сопряжено с новой ответственностью. Однако теннис – многофакторный вид спорта, в котором любой нюанс можно трактовать по-разному, а тот или иной результат становится следствием массы обстоятельств. Психолог после твоей победы решит, что сумел достучаться до тебя, подобрав правильные слова. Тренер по ОФП подчеркнет, что ключевым фактором стала хорошая физическая готовность. А сам ты, не отрицая роли помощников, про себя скажешь: «Что бы вы сейчас говорили, если бы не было меня?»
Правда, стартовал я в 2010 году не очень перспективно. В Дохе проиграл Сереге Стаховскому, а в Австралии получил травму руки, отыгрывая матчболы в пятичасовом марафоне со своим старым знакомым Гаске. Вечером у меня снова начались судороги, и для исправления водно-солевого баланса я на ночь глядя заказал в номер соленую лососину. Второй круг по счастливой случайности миновал очень легко – чех Ян Гайек практически не сопротивлялся. Но затем мне пришлось сняться с турнира, так как кисть уже болела довольно сильно.
Руку лечил, естественно, у Блюма. А потом поехал в Роттердам, где сразу же попал на Андрея Голубева, с которым у нас очень часто случались напряженные матчи. Мне ни разу не удалось взять подачу Андрея, но в итоге, вчистую проиграв первый сет, я вытянул два тай-брейка. Они же помогли мне и в полуфинале против Джоковича, которого я победил, дернув заднюю поверхность бедра. Поэтому финал против Робина Содерлинга закончился уже в начале второй партии. Имитировать сопротивление было ни к чему.
Перед следующим турниром в Марселе я стал думать, как поступить. С одной стороны, в полную силу играть я не мог, с другой – жеребьевка сложилась благоприятно, да и организаторы предложили хорошие финансовые условия. Однако мы с Борисом Львовичем после долгих раздумий все-таки решили отказаться. Позанимавшись пару дней в тренажерном зале, я отправился в Дубай.
Время показало, что я принял абсолютно правильное решение. В том, чтобы взять деньги, нет ничего зазорного, поскольку небольшие турниры постоянно заключают контракты с рейтинговыми игроками на участие. Однако с точки зрения психологии начинать матч, заведомо чувствуя себя неготовым, абсолютно неправильно. Такая ситуация записывается у тебя на уровне подсознания, и в следующий раз, когда ты будешь готов, это может помешать. К тому же я сумел почти восстановиться к следующему турниру – в Дубае.
Туда вместо Бориса Львовича прилетел один мой друг, и мне хотелось сыграть как можно лучше. Начал я матчем с Лукашем Лацко. У нас со словаком часто были упорные поединки, но он ни разу не смог меня дожать. Вот и в тот раз я как-то вылез. А дальше дело пошло быстрее. В трех встречах я не отдал ни одного сета, и лишь в финале не сумел справиться с Джоковичем, взявшим у меня реванш за роттердамский полуфинал.
В Дубае финалы проходят по субботам, но в тот раз из-за дождя доигрывание пришлось переносить на воскресенье. Я проиграл первую партию и уступал с брейком во второй, но сумел перевести окончание матча в третий сет. А он сложился по классическому сценарию. При счете 3:3 Новак получил 15:40, но я выполнил пару неудачных ударов, не использовав свой шанс, и Джокович победил за три с половиной часа.
После матча Кубка Дэвиса против слабенькой сборной Индии, который проходил при почти пустых трибунах на Малой спортивной арене «Лужников», я впервые за восемь лет отказался ехать в Индиан-Уэллс. Моя антипатия к этому турниру, можно сказать, достигла максимума, а Юля ухаживала за Максом и лететь со мной не могла. Зато я качественно подготовился в Москве к Майами, где показал свой лучший результат за карьеру – вышел в четвертьфинал. Чувствовал себя очень неплохо, и даже поражения в упорных матчах против Налбандяна и Хьюитта, сыгранных в Монте-Карло и Риме, не изменили мое твердое внутреннее ощущение, с которым я приехал в Мюнхен.
Погода там подкачала. Шли дожди, по утрам мы разминались в плюс 10 и вплоть до субботы приходилось мерзнуть. Но я был на ходу, и на пути к своему третьему мюнхенскому финалу не проиграл ни одной партии. Зато решающий матч против Марина Чилича получился совсем другим. Он проходил 9 мая в день 65-летия Победы. Посмотрев по телевизору парад, я даже обзавелся георгиевской ленточкой, которую подарили специально прилетевшие на финал мои тетя и дядя, и вышел на игру с особым настроением.
Чилич – не тот соперник, который отдает финалы просто так. До его сенсационного триумфа на US Open оставалось четыре года. Тем не менее на момент нашего финала Марин уже стоял в рейтинге 11-м и обладал отличной подачей и хорошим ударом справа.