С хорватом я, как правило, играл довольно удачно. Мы с Борисом Львовичем заранее приготовили на финал специальный план, в первой партии я сразу же сделал брейк, однако вторую партию я проиграл. Да и в начале третьего сета мне удавалось держать подачу с большим трудом, поэтому еще брейк, сделанный под ноль в 7-м гейме, в какой-то степени оказался неожиданным. Чилич угодил в обычную историю – упустил свой шанс и начал дергаться. Этот момент стал решающим. Дальше все пошло как по маслу, и после трех часов борьбы я победил – 6:3, 4:6, 6:4, заработав свой шестой титул. Как чемпиону мне полагался стильный белый кабриолет BMW 325i Сonvertible, но я договорился на новую модель X6, и на некоторое время даже стал лицом BMW. Мюнхенский успех не прошел бесследно и на Roland Garros, где я в первый и последний раз дошел до четвертьфинала.
Открытый чемпионат Франции воспринимался мной как самый бесцветный турнир Большого шлема. Он, разумеется, обладает неповторимым колоритом, а про идеальное качество знаменитых парижских грунтовых кортов даже говорить не приходится. Но я на них, как правило, играл не слишком удачно, поскольку теснота на маленькой территории стадиона в сочетании с часто меняющейся погодой были мне не по душе.
Сейчас, конечно, инфраструктура на Roland Garros несколько иная. А раньше из-за нехватки тренировочных кортов возникали недоразумения с утренними разминками. Допустим, играл ты первым запуском в 11 утра. Это означало, что по графику твоя разминка начиналась еще до 9 часов, поскольку затем должен разминаться второй запуск. Такой режим был не по мне, я просто не успевал высыпаться. И однажды накануне утреннего матча позволил себе подискутировать с французами, которые, узнав о моем несогласии на сверхранний подъем, отправляли меня разминаться на корты через дорогу. Я говорю: «Где логика? Если у вас все-таки есть другие корты, то, наверное, все-таки имеет смысл проводить там разминки для тех, кто играет позже?» Однако мой вопрос так и остался без ответа, а сам я – без удобного времени для разминки.
Правда, в 2010 году на Roland Garros мне сопутствовала удача. Я получил неплохую сетку, во втором круге под дождем одолел Лукаша Лацко, а в 1/8 финала мне в очередной раз помогла травма Жо-Вильфрида Тсонга, который снялся после первого сета. По поводу нездоровья француза ходили слухи до игры, хотя я старался гнать от себя мысли о легкой победе, поскольку они могли быть банальной дезинформацией. Вот только четвертьфинал против Томаша Бердыха у меня явно не сложился. Чех находился в отличной форме, передо мной в трех сетах обыграл Энди Маррея и, пожалуй, мог рассчитывать даже на выход в финал, но в следующей встрече в пяти партиях уступил Робину Содерлингу. А у меня начался неудачный отрезок. Из Парижа я на четыре дня улетел в Турцию к Юле и Максу, потом сразу же проиграл в Галле, где, правда, победил в паре со Стаховским, и неудачно сыграл на Уимблдоне, где во втором круге уступил Полю-Анри Матье.
Некоторый спад, который в 2010 году у меня произошел после Roland Garros, объяснялся еще и тем, что мы прекратили сотрудничество с Олегом Борисовичем Мосяковым. Я был очень благодарен Олегу Борисовичу за все, что он сделал для меня. Мы с большой пользой провели 2009 год, но в какой-то момент мне показалось, что наша работа стала носить формальный характер.
В тот раз я взял с собой на Уимблдон нового физиотерапевта. Он только начал самостоятельную деятельность, но мы были неплохо знакомы, и его квалификация не вызывала у меня сомнений. Правда, этот парень раньше никуда не выезжал, и в бытовом плане его приходилось опекать. Иногда мы даже ходили в магазин вместе. Поэтому большую работу по восстановлению между тренировками и матчами компенсировал психологический негатив.
Правда, Матье я проиграл не только по этой причине. Отдав первую партию, я очень легко выиграл две следующие и подумал, что победа от меня уже никуда не уйдет, поскольку чисто игровых козырей на траве у француза меньше. А самоуспокоенность на Уимблдоне чревата в любом, даже самом простом матче. В итоге развить успех, достигнутый на Roland Garros, мне не удалось.
Это была наша предпоследняя встреча с Полем-Анри, которого я в общей сложности побеждал шесть раз при двух поражениях. Журналистам каждый раз хотелось добавить нашим матчам градуса принципиальности, хотя с моей стороны какого-то специфического отношения к ним не было. Еще в газетах при каждом удобном случае писали, что поражение в финале Кубка Дэвиса надломило француза, с чем я всегда категорически не соглашался. Дело в другом. Просто по натуре Матье казался мне сравнительно добрым, мягковатым человеком. А с такими чертами характера большим чемпионом даже при наличии таланта стать трудно.
Мне могут возразить, что в боксе есть понятие пробитого бойца. Так называют техничного, часто очень талантливого спортсмена, который, попав однажды в тяжелый нокаут, начинает падать, даже пропустив сравнительно слабый удар. Но с теннисом аналогии тут не просматривается. В какой-то момент, безусловно, ты можешь потерять уверенность – подобное случается практически с каждым. Но на длинной дистанции, какой обычно является карьера профессионального теннисиста, человек с подходящим характером обязательно вновь обретет себя.
Тому есть масса примеров. Досадные поражения и тяжелые отрезки были практически у всех звезд. Возьмите хотя бы того же Роджера Федерера, которому одно время пророчили скорый уход из тенниса. Или Новака Джоковича, сумевшего вернуться на вершину после спада несколько лет назад. Поэтому я убежден в том, что один, даже очень обидный, матч не способен нанести настоящему бойцу безнадежную психологическую травму.
Наряду с Уимблдоном тем летом весьма принципиальным стало поражение от сборной Аргентины в четвертьфинале Кубка Дэвиса, которое мы потерпели в Москве. Стояла страшная жара, город начинал изнывать от дыма горевших торфяников, и даже внутри «Олимпийского» ощущался неприятный запах.
В ЦЕЛОМ ОСТАВШИСЬ ДОВОЛЬНЫМ ИТОГАМИ ЭТОГО НЕПЛОХОГО СЕЗОНА, Я ЕЩЕ НЕ ЗНАЛ, ЧТО ДРУГОГО ТАКОГО В МОЕЙ КАРЬЕРЕ УЖЕ НЕ БУДЕТ.
Этот матч стал наглядной иллюстрацией того, что личные рейтинги игроков в командных соревнованиях никогда нельзя считать аргументом в пользу той или иной стороны. Именно с него, по сути, и началось падение нашей сборной, которое затянулось на несколько лет.
На тот момент, начиная с 1996 года, сборная России не проигрывала дома семнадцать матчей подряд. По рейтингу мы вроде бы выглядели фаворитами. Коля Давыденко еще стоял в первой десятке, я – в середине первой двадцатки, а у аргентинцев в отсутствие Хуана Мартина дель Потро и Хуана Монако первой ракеткой оказался Орасио Себальос, находившийся в середине первой сотни. Но так было на бумаге. А фактически лидером гостей снова, как и в финале 2006 года, стал Давид Налбандян – большой мастер и опытнейший кубковый гладиатор. Он сильно опустился в рейтинге из-за травм, зато к матчу в Москве набрал неплохую форму, да и мотивирован был отлично.
В пятницу Коля уступил Налбандяну, а я в трех сетах обыграл Леонардо Майера. Никаких гарантий на два очка в воскресенье мы не имели, поэтому большое значение имела субботняя пара, но Давыденко с Игорем Куницыным проиграли пятый сет Майеру и Эдуардо Шванку. В воскресенье аргентинский капитан Тито Васкес сделал замену – вместо Майера выпустил Шванка, которого Коля обыграл. Но мне предстоял пятый матч против Налбандяна, которому я весной проиграл в Монте-Карло на тай-брейке в третьей партии.
Реванша у меня не получилось. Оставив за собой тай-брейк первого сета, Налбандян заиграл очень уверенно, а моя игра совсем разладилась. После окончания матча Борис Львович боялся, что я буду сильно переживать и загоню себя в яму, но мои ощущения притупились. Разумеется, мне жутко не хотелось подводить команду, однако психологически я чувствовал себя не лучшим образом. Неслучайно через две недели в Гштааде в четвертьфинале проиграл сопернику, которого, по идее, обязан был побеждать – своему старому знакомому Юре Щукину, уже давно выступавшему под флагом Казахстана.
Турниры в Торонто и Цинциннати, которые я, как обычно, играл в рамках американской серии, вроде бы не предвещали мне на US Open ничего хорошего. Однако на самом деле я постепенно приводил себя в порядок. К тому же наладился психологический фон. В Торонто у меня появился новый друг, с которым у меня завязались очень добрые отношения – позже я даже был свидетелем у него на свадьбе. А в Нью-Йорк прилетела Юля, оставившая Макса на попечение бабушек. И приезд жены меня внутренне освежил.
В Нью-Йорке было очень жарко. Поэтому быстрая победа в первом круге над Андреем Голубевым оказалась полезной с точки зрения перспективы. Дальше пришлось играть с соперниками, которые резко контрастировали друг с другом – маленьким, быстрым Дуди Селой и высоким, мощным Джоном Изнером. Оба матча закончились в четырех партиях. Причем американец набил мне 33 эйса.
Сама по себе подача в теннисе – очень серьезное оружие. Но если ты морально готов к тому, что тебя собираются бомбардировать эйсами, все выглядит не так уж страшно. Порой достаточно просто удачно подставить ракетку и завязать розыгрыш. Поэтому мне всегда гораздо труднее было соперничать не с Изнером или, например, Иво Карловичем, а с Роджером Федерером или Фелисиано Лопесом, которые кроме хорошей подачи обладали надежной игрой на задней линии. Хотя надо признать, что Изнер со временем заметно прибавил в умении обмениваться ударами.
В 1/8 финала я, как и четыре года назад, встречался с Томми Робредо. Пришлось попотеть, но в целом я сыграл более ровно и надежно и оказался в четвертьфинале, где получил в соперники Стэна Вавринку. Будущий победитель трех турниров Большого шлема, швейцарец на тот момент уже считался одним из самых упорных игроков тура. Сравнивать Вавринку с его великим соотечественником Федерером, конечно, бессмысленно. По характеру и образу жизни они совершенно разные, а по достижениям Роджер ушел далеко вперед. Но если бы не Вавринка, Роджеру в Пекине в 2008 году не удалось бы завоева