Томми Хааса, с которым я встречался в третьем круге, Гущин охарактеризовал как классного игрока, который умеет получать удовольствие от тенниса, но при этом обладает слишком тонкой для спортсмена душевной организацией. «Видя, что перед ним стоит соперник-стена, Хаас обязательно слетит с катушек», – писал Вадим Игоревич. Так оно в итоге и получилось. Я учел свое недавнее поражение от Томми в четвертом круге Roland Garros, вышел на игру с железным настроем, и Хаас сразу начал ошибаться. За ним остался лишь третий сет.
Хьюитта в 1/8 финала я тоже обыграл во многом благодаря Гущину. Пик карьеры австралийца остался далеко позади, но матчи с ним мне всегда давались очень непросто. Вот и тогда сражение на корте Луиса Армстронга длилось почти четыре часа. Перед игрой мы с Борисом Львовичем решили немного изменить тактику – не наседать на Ллейтона, как раньше, не пытаться забить его, а позволить ему самому играть первым номером. В первом сете этот вариант отлично сработал, но затем австралиец перестроился и повел 2:1 по сетам. Однако весь матч я отчетливо помнил то, что мне сказал Вадим Игоревич: «Нынешний Хьюитт – это золотая осень. Вроде еще тепло, но лета уже не вернуть. Поэтому сейчас он, даже играя хорошо, все равно сомневается в себе, а в таком состоянии показывать классный теннис можно только до определенного момента. И если соперник упрется в самый критический момент, Хьюитт самостоятельно матч никогда не завершит».
Именно эти слова и помогали мне в концовках четвертого и пятого сетов, по ходу которых приходилось отыгрываться, соответственно, с 1:4 и 2:5. Я боролся, цеплялся за каждый мяч, порой просто перекидывая его на другую сторону, и оба раза брал по пять геймов подряд, что для матчей против Хьюитта прежде казалось просто нереальным. И хотя на четвертьфинал против Джоковича сил у меня не осталось, тот US Open получился очень поучительным. Я понял, что наличие хорошего психолога может стать одним из решающих факторов победы.
После US Open у меня был бледный отрезок, но концовка сезона получилась оптимистичной. Пропустив в очередной раз Кубок Кремля, я выиграл турнир в Валенсии.
Так называемые «пятисотки», то есть турниры категории 500, во второй половине сезона носят специфический характер. Игроки из первой восьмерки, уже обеспечившие себе участие в ATP Finals, в это время стараются не перегружать себя. В то же время средний уровень этих соревнований, как правило, очень высок, и ты сразу же можешь попасть на очень непростого соперника. Так получилось там, но, к счастью, излишне эмоциональный австралиец Бернард Томич, не сумев быстро дожать меня, снялся в третьей партии.
После этого я обыграл Филиппа Кольшрайбера и Яркко Ниеминена, который очень упорно сопротивлялся. Те встречи позволили мне втянуться в турнир, набрать определенный уровень. Митя Турсунов в полуфинале вышел немного зажатый, и помог мне своими ошибками, ну а финал против Давида Феррера, естественно, стоял особняком. Давид на тот момент был третьей ракеткой мира, к тому же он из Валенсии. Публика очень сильно его поддерживала, хотя и меня всю неделю принимала хорошо. Кстати, во время турнира Борису Львовичу по инициативе директора турнира Хуана Карлоса Ферреро, которого мы хорошо знали, прямо на корте в присутствии болельщиков вручили специальный памятный приз в честь двадцатилетия работы со мной. Нас эта трогательная церемония приятно удивила.
Феррера я прекрасно знал. Мы встречались несколько раз, матчи завершались по-разному, но в залах, как правило, мне удавалось побеждать. Давид любил разводить соперника по корту, однако противоядие против его тактики было известно. Требовалось не злоупотреблять игрой под лево, поскольку в таком случае испанец начинал забегать под форхенд, и не бояться посылать мяч ему под право, только достаточно плотно. Кроме того, против Феррера был очень эффективен удар слева по линии.
Когда я был в хорошем состоянии, мне удавалось выдерживать этот план. Так получилось и в тот раз. Первый сет я взял без особых проблем, во втором Феррер вел – 4:1, но на концовку его не хватило. Завершив последний розыгрыш, я вдруг подумал о том, что выиграл свой десятый титул, и это была та самая цель, которую мы поставили вместе с Вадимом Игоревичем. А что будет дальше, мы не обсуждали… Тот момент крепко врезался мне в память, и я до сих пор отчетливо его помню. Тогда в Валенсии мне невозможно было представить, что это последний серьезный успех. Но оказалось, что финиш карьеры был уже не за горами.
Часть IIIМатч со временем
21Гордыня
Письмо. – Больной локоть. – Понижение в рейтинге. – Снова у Блюма. – С Хингис в одной команде. – С датчиками на тренировке. – Лучший спарринг Чесноков. – Меня ищет парижская полиция. – Начало работы с Курбатовым. – С пенсионерами на термальных источниках. – Минус 8 кг. – Я продолжаю бороться.
«Психолог говорил, что надо писать, выкладывать на бумагу свои мысли – тем самым ты освобождаешь голову. Сегодня 29.07.15, и такое ощущение, что я начинаю свой путь только сейчас. Проанализировано очень много, порой слишком много, что мешало играть. Нашел свои ошибки, которые уходят в конец 2013 года… Самая страшная ошибка – это гордыня. Закончив на положительной ноте тот сезон, я посчитал, что всего этого мало, мне захотелось больше и больше… Я ничего не видел вокруг себя, делал одну ошибку за другой. Меня вели гордыня и ложные ощущения, что топ-10 уже совсем близко… Меня не остановили ни плохое самочувствие, ни солнечный удар. Этих двух знаков мне показалось мало, я рвался вперед и сорвал себя. Проводил много времени над силовыми упражнениями, что в той ситуации не нужно было делать, тренировался на порядок больше, чем обычно. Потом был знак в виде локтя, я проигнорировал и его. После Австралии я заболел, организм пытался наконец достучаться до моей головы и остановить меня, но я опять все игнорировал и полез играть больной. В результате, ничего не наиграв, я усугубил болезнь, дал большую нагрузку на сердце, от которой отходил очень долго… Но меня не остановило и это. Я полетел в Америку, снялся из-за спины, продолжал игнорировать свое тело и болезни. В тот момент меня могло остановить только непоправимое – смерть бабушки.
И тут я пошел по самому простому и легкому пути. Думал, сделаю уколы и буду играть. Но уколы помогали на очень короткое время… В середине года я начал метаться и психовать, не мог совладать с эмоциями, срывался на тех, кто был рядом. Мне казалось, что все беды в них, что я могу идти вперед дальше, идти сам, что нужно меньше информации. Я перестал в какой-то момент слушать советы, наоборот, переубеждал всеми правдами и неправдами, что нужно делать по-моему. На Уимблдоне перетренировался с топ-игроками и не восстановился до турнира… После этого уже был психоз, я начал понимать, что делаю не то… На US Open бензина не было, я был пустой, плохой, без настроения, с болью в локте, без хороших результатов. Но паники или какой-то огромной тревоги не было. Ведь рейтинг позволял везде попадать, и до конца года еще оставались турниры.
Первое правильное решение с конца 2013 года – поехать к Блюму – было принято в сентябре 2014-го. Блюм сдвинул с мертвой точки ситуацию с локтем, у меня сразу улучшилось настроение. Мы потренировались и поехали в Азию… После Москвы опять был знак – заболела кисть, но я его проигнорировал, доиграл два турнира, стремясь остаться в топ-50. В конечном счете все сложилось, но в этом был и отрицательный момент. Я не сделал выводов из той ситуации. Точнее, вывод был такой, что при боли в локте и плохой игре я остаюсь игроком топ-50, а дальше стоит опять потренироваться – и я поднимусь, ведь локоть больше не болит.
ТО, ЧТО МЫ СВОЕ СЛОВО НЕ СКАЗАЛИ, Я УВЕРЕН. ТО, ЧТО ГОТОВ Я ИГРАТЬ И ВЫИГРЫВАТЬ, ТОЖЕ УВЕРЕН. ГЛАВНОЕ СЕЙЧАС – СКОНЦЕНТРИРОВАТЬСЯ НА ПРОЦЕССЕ. Я БУДУ ДЕЛАТЬ ЭТО КАЖДЫЙ ДЕНЬ, А ОСТАЛЬНОЕ ПУСТЬ ВСЕВЫШНИЙ ЗА НАС РЕШИТ.
Не могу сказать, что я мало или плохо отдохнул… Но подготовка к новому сезону была неправильная. Сейчас уже можно прямо об этом говорить… Мы пошли опять по пути наименьшего сопротивления. Начали зацикливаться на здоровье, а не на тренировочном процессе. Но я слишком долго игнорировал свой организм, вот он и решил показать, что из этого следует. Я терял игру, был очень зажат, а нагрузка вне корта меня зажимала еще больше… Я стал тяжелее, медленнее плюс постоянно смотрел на себя со стороны.
…После поражения в Стамбуле я решил подготовиться к Парижу через не могу, умирая на корте. Опять продавил свою позицию, взял тренера по ОФП, говорил, что мне нужно делать. Работа в Москве меня окончательно добила. Скорость и выносливость особо не появились, зато стали повышаться требования к себе. Ты же проделал работу, так что давай сейчас! А чувств и скорости не было. Пик пришелся на Париж. Там был психоз, можно сказать, дошел до точки. Вышел на первый круг и был как будто парализован, мышцы не слушаются, голова не работает. Я снялся, не мог бороться, не смог заставить себя…
В Париже вокруг ходили разговоры о моем возрасте. Может, время пришло заканчивать? Что психологическая усталость может не пройти, что я слишком долго в туре и т. д. Не туда шли. В Париже договорился, что на Уимблдоне мне будет помогать Вудфорд. Сказал БЛ, что все, мы закончили. Думал, новый человек, и все пойдет. Опять пытался идти по легкому пути. Только проиграв первый турнир на траве, прямо сказал, что не хочу играть, желания нет, не готов…
Попросил БЛ позвонить Курбатову и попросить со мной позаниматься. Тогда появилась надежда, когда Курбатов сказал, что знает, что с этим делать и как меня можно вернуть. Мы уехали в горы, я сел на диету, начал делать совсем другую работу, больше на расслабление своего тела и быстроту. Попал в последний момент на турнир в Лондон. Позвал БЛ, не хотел быть один. Играл совсем с другим настроением, выдал один из лучших матчей за последний год, но проиграл на тай-брейке в третьем сете. Не было ожиданий от этого турнира, вот и играл. Уже было совсем другое настроение. С радостью вернулся в горы и продолжал сидеть на диете и тренироваться, приводить себя в порядок…