На Уимблдоне проиграл первый круг, не чувствовал игру, но настроение стало лучше. Вернулся в Москву и продолжал работу. Многое не получается, многое не чувствую, особенно не чувствую розыгрыш и игру, слишком долго я игнорировал все, вот за все это должна быть расплата. Я откатываюсь в рейтинге, каждый понедельник портится настроение, нет ясности, что и как играть дальше, но рабочий процесс запущен и идет. Ожидания? Конечно, есть, меньше, далеко где-то, но они есть. В Умаге на тренировке были кое-какие зародыши. Проиграл не пойми кому. Ну и что? Ведь что-то появляется, а проигрываешь своей гордыне прошлогодней сейчас, своему здоровью и всем знакам, которые тебе давали. Вот кому ты проигрываешь сейчас… Но процесс идет. Пишу и улыбаюсь сейчас…
И вчера проиграл в Гштааде в одну калитку. Но во втором сете уже и линия слева была иногда, подача иногда проходила, пусть пару раз, но была же! Пусть вылетел из сотни, никто от этого не умирал. А почему не вылететь разок за 14 лет и снова не вернуться! Списали тебя все те, кто не знает ничего, но команда верит, оптимизм появляется. Вес минус 10 кг, легкость в ногах, пусть зажим в матче и на корте, так это уже поправимо, с этим мы знаем, что делать… Пусть квалы и челленджеры могут быть впереди, пусть не сразу и мгновенно, опускался ты тоже не одну неделю, а полтора года шел постепенно вниз…
Вчера сказал БЛ, что сейчас я просто в плохой форме, все остальное ушло на второй план. Сейчас слушаю и, главное, слышу БЛ, мысли о тренерах новых ушли. Я послушал их советы и понял, что в правильном направлении идет БЛ. Поэтому буду стараться концентрироваться на каждом дне, каждой тренировке, каждом розыгрыше. Никакого прошлого и будущего, только настоящее для меня сейчас.
То, что мы свое слово не сказали, я уверен. То, что готов я играть и выигрывать, тоже уверен. Главное сейчас – сконцентрироваться на процессе. Я буду делать это каждый день, а остальное пусть Всевышний за нас решит».
Это письмо, которое приведено здесь с небольшими сокращениями, я написал в июле 2015 года в Гштааде, на следующий день разгромного поражения в первом круге от испанца Пабло Карреньо Бусты. Потом мы детально анализировали его с Вадимом Игоревичем. Но чтобы вы понимали, о чем там идет речь, придется вернуться на полтора года назад.
Победа в Валенсии и пятнадцатое место по итогам сезона-2013 воодушевили меня на новые подвиги. Настроение было прекрасным. До Roland Garros я практически не имел очков, которые требовалось защищать. Реальные перспективы на место в первой десятке, любимая жена, двое сыновей. Что еще нужно неплохому теннисисту для полного счастья?
Еще осенью 2013 года мы решили, что Юле с детьми лучше всего уехать на два месяца в Таиланд, где через знакомых удалось подобрать подходящий дом. И вскоре после окончания сезона я на положительных эмоциях присоединился к семье. Отлично отдохнув, на некоторое время слетал в Москву и снова вернулся в Паттайю, чтобы, как обычно, начать предсезонную подготовку. Но дальше я совершил одну из самых серьезных ошибок за карьеру. Пьяный таиландский «воздух свободы» сыграл со мной злую шутку.
В Таиланде мы работали вместе с Борисом Львовичем, Олегом Ивановичем Вовком, который на тот момент занимался со мной физподготовкой, и несколькими молодыми ребятами. В 2012 году федерация нашла возможность оплатить поездку на наш тренировочный сбор нескольких юниоров, но теперь договориться не удалось, и все вопросы мне пришлось решать самостоятельно.
Я трудился с сумасшедшим настроем и делал даже больше, чем говорили тренеры. Желания подойти к началу следующего сезона в максимальной форме было хоть отбавляй. Мне казалось, что я способен горы свернуть. Поэтому поднимал более тяжелые веса, чем обычно, быстрее бегал, дольше шлифовал подачу в конце тренировок. И вместо того чтобы работать с прицелом на перспективу, концентрируя энергию внутри себя, за три недели бешеных тренировок практически полностью израсходовал свой ресурс. Сгорел. Попросту перетрудился.
Сначала начались проблемы с правым локтем. Когда в нем иногда простреливало после подачи, совсем чуть-чуть, я не придавал этому значения. Потом появилась какая-то ноющая боль, но мне казалось, что все пройдет. Не прошло. К тому же в Ченнае я отравился и не смог доиграть первый же матч. На Открытом чемпионате Австралии легко вышел во втором круге, но проиграл во втором, правда, дошел до четвертьфинала в паре вместе с Мирным. А затем вернулся в Москву и заболел. У меня начался сильнейший кашель. Видимо, организм дал понять, что с ним что-то не так. Началась цепная реакция, когда одна проблема влечет за собой другую.
Борис Львович говорил, что, возможно, надо сделать паузу, но я решил играть Загреб и Роттердам. Сейчас это решение выглядит легкомысленным, но у меня было огромное желание снова пробиться в десятку. Кроме того, с теми турнирами удалось подписать хорошие контракты. А еще я жил воспоминаниями об успешной концовке предыдущего сезона. И поэтому где-то я оторвался от реальности.
В Загребе и Роттердаме мне, естественно, не удалось выиграть ни одного матча. Более того, моя физическая форма просела до такой степени, что я задыхался после длинных розыгрышей. Неделя паузы помогла мне немного прийти в себя, и в Дубае я дошел до четвертьфинала. Но там меня ждал Новак Джокович, и, понимая, что против него в подобном состоянии выходить бессмысленно, я снялся с турнира.
Американская серия тоже не сложилась. В Индиан-Уэллсе у меня «заклинило» спину, а из Майами еще до начала турнира я срочно улетел в Москву на похороны бабушки Тони. Она оставалась очень активным человеком даже в 80 лет, но не выдержала мерзкой истории с телефонными мошенниками, о которой я поначалу ничего не знал.
Локоть тем временем не проходил, и вердикт врачей по итогам магнитно-резонансной томографии не порадовал. Мне сказали, что, по идее, в данном случае единственный выход – операция, но ее делать глупо, поскольку вероятность успеха составляет лишь пятьдесят процентов. Хорошо еще, что в Германии оказался врач, который в свое время в похожей ситуации здорово помог Кольшрайберу. Несколько сеансов мануальной терапии позволили мне на некоторое время забыть о боли. На все это наложились бытовые хлопоты, поскольку мы с Юлей решили строить свой дом. И все это, конечно, отражалось на теннисе.
В итоге свой лучший результат в тот сезон я показал в Шанхае, где сломал две из четырех ракеток, находившихся у меня в наличии, и на заключительный матч был вынужден позаимствовать одну у Миши Кукушкина. Я тогда в последний раз в своей жизни прошел три круга в основной сетке турнира ATP, проиграв Фелисиано Лопесу, который старше меня почти на год. Не сложился даже Уимблдон, где я получил неплохую сетку, но принял очередное неверное для себя решение.
Дело в том, что на Уимблдоне время для тренировок на игровых кортах строго лимитировано в зависимости от твоего положения в рейтинге. И если ты не стоишь в первой десятке, то попасть на большой корт можешь, только записавшись тренироваться вместе с элитным игроком. Вот я из лучших побуждений и записался два дня подряд тренироваться с топами – сначала с Федерером, а потом с Надалем. Но ничего толкового из этой затеи не получилось – если, конечно, не считать того, что я сделал несколько ударов с кумиром своего детства Стефаном Эдбергом, который тогда тренировал Роджера.
Федерер и Надаль тренируются гораздо интенсивнее, чем остальные. А я тогда находился в таком состоянии, что из-за высокой насыщенности работы на корте у меня по утрам стало сводить ноги. В результате я уже во втором круге уступил сопернику, которого раньше, скорее всего, прошел бы без особых проблем – 147-й ракетке мира тайваньцу Джимми Вану. Утром после той игры я сидел и рыдал в своей комнате, осознав, что мои надежды пошли прахом, что, вместо того чтобы вернуться в десятку, я теряю очки, позволявшие мне держаться в первой двадцатке. В тот день у нас состоялся тяжелый разговор с Борисом Львовичем. Он сказал, что в сложившейся ситуации мы должны забыть все, тренироваться и играть. Но отступление продолжалось. Год я закончил лишь 47-м.
Логичен вопрос, почему так случилось? Как мы с Борисом Львовичем, профессионалы со стажем, обладавшие большим багажом практических знаний, поднаторевшие в планировании турнирного календаря, допустили сразу несколько грубых ошибок? Однозначного ответа у меня нет до сих пор. Думаю, как ни парадоксально, в какой-то степени не хватило опыта. Я не учитывал, что тридцать два года – это не двадцать и даже не двадцать пять. Что в этом возрасте нельзя взваливать на себя слишком большой груз ответственности. Что порой лучше немного отпустить ситуацию и уже потом, после паузы, продолжить. А меня вместо этого захлестнуло сверхжелание, и в итоге я обманул самого себя.
Новой та ситуация оказалась и для Бориса Львовича. Хотя бы потому, что Олег Иванович Вовк, с которым мы через некоторое время разошлись, давал мне слишком много силовой работы, которую я обычно проводил с Блюмом. Я тогда явно переборщил с гантелями, штангой, упражнениями на силу. Что же касается уимблдонской истории, то на ее примере легко лишний раз прийти к простому выводу: лучшее – главный враг хорошего. Тренировка с игроком, который работает в слишком высоком для тебя ритме, накануне турнира приведет к худшему эффекту, чем занятие с каким-нибудь юниором. Тем более если ты абсолютно не готов физически, что, впрочем, стало неожиданностью для нас обоих.
Но вернусь к эпопее с локтем, который продолжал болеть. Иголок немецкого врача хватало только на некоторое время. Потом все начиналось сначала, и ситуация казалась тупиковой. Полностью залечить локоть мне удалось лишь после возвращения к Блюму, который тогда уже постоянно работал в испанской Марбелье. Туда я прилетел после US Open. Блюм посмотрел мои снимки, послушал меня вполуха, больно нажал на одно место и сделал вывод: «Твои проблемы – не в локте, а в плече. Поставишь его на место, и все пройдет». Я согласился остаться для прохождения курса лечения с одним условием – чтобы со мною работал сам Блюм. Он долго не соглашался. Пациентами с подобными диагнозами в его клинике давно занимались инструкторы. Но в конце концов мы договорились.