Методика лечения у Блюма особая, со стороны выглядит жутковато. Сначала он довел мою руку до такого состояния, что она висела как плеть, и лишь потом начал ее закачивать. Но дело реально сдвинулось с мертвой точки, и мое настроение улучшилось. Позанимавшись с Блюмом десять дней, я улетел в Москву, где продолжал работать по его рекомендациям. И даже нашел возможность впервые за пять лет сыграть на Кубке Кремля, который проводился в 25-й раз. Приняли на домашнем турнире меня, кстати, абсолютно нормально. Результат – четвертьфинал – на тот момент тоже выглядел приемлемым.
Однако в начале следующего сезона у меня началась очередная черная полоса. Я быстро проигрывал и Надалю с Федерером, и Николозу Басилашвили из Грузии с Виктором Ханеску, стоявшим за пределами первой сотни. Но чтобы понимать логику дальнейшего развития событий, надо вспомнить, что происходило в межсезонье.
Сначала я слетал в Индию для участия в новом проекте – Международной теннисной премьер-лиге (МТПЛ), показательном турнире, проводившемся по особым правилам. Организаторы собрали немало знаменитостей – как действующих, так и завершивших карьеру, – и придумали довольно веселое соревнование, в котором упор делался скорее на шоу, чем на спортивный результат.
Идея вроде бы хорошая, но жить ей было суждено всего три года. Я же участвовал в МТПЛ только один раз, выступая вместе с Мартиной Хингис и еще несколькими игроками за команду Хайдерабада. Сыграл не слишком удачно, поскольку из-за болей в кисти практически не тренировался. Но с точки зрения условий все было идеально. Классные гостиницы, довольно большой интерес публики. В общем, нам с Юлей, которая тогда летала в Индию вместе со мной, это забавное мероприятие понравилось.
В то время в Москве как раз открывался новый медицинский центр, с которым контактировал Вадим Игоревич. И они с Борисом Львовичем считали, что в моем возрасте следует пройти углубленное обследование. В принципе, подобные вещи спортсмен должен делать перед каждым новым сезоном. Но я раньше на эту тему не особо заморачивался.
Обследование производилось с помощью специальных датчиков, которые я надевал перед началом тренировки. Они позволяли оценить не только работу сердца и работоспособность, но и психологическое состояние. Мы взяли эти приборы с собой на сбор в Таиланд, а потом в Австралию. Однако вскоре я в них разочаровался.
В командных видах спорта постоянный мониторинг состояния спортсменов дает возможность тренеру выбрать оптимальный состав. В теннисе подобная информация часто необходима при тестировании детей. Также она помогает суперзвездам, на которых работают целые группы различных специалистов, чему доказательство – спортивное долголетие Роджера Федерера, Рафаэля Надаля, Новака Джоковича. Ведь правильный тренировочный процесс – сам по себе большая наука, поэтому он должен основываться на объективных данных. Сейчас есть такие приборы, которые показывают, что ты работаешь совсем не над тем, над чем необходимо. Я все эти вещи пропустил через себя. В то же время бывают ситуации, когда от избытка подобной информации ты начинаешь дергаться, а повлиять она, по большому счету, ни на что не может. Именно так получилось со мной.
Но к этому выводу я пришел позже. А тогда после возвращения из Австралии у меня появились конкретные жалобы – я не выдерживал длинные розыгрыши, тяжело дышал и восстанавливался с большим трудом. Мне провели новое обследование, в результате которого обнаружились особенности работы сердца, свойственные многим спортсменам. И выписали целый список рекомендаций, в который входили яблоки, бананы, витамины, специальные напитки и батончики, а также милдронат. Он же – мельдоний.
Вообще, я всегда был противником приема таблеток. Возможно, именно поэтому так долго и выступал на хорошем уровне. Безусловно, медицинские препараты могут помочь на определенном этапе, в том числе в плане восстановления. Но одновременно они заставляют тебя максимально использовать ресурсы твоего организма, изнашивая его. Не случайно мой массажист Дмитрий Павлович Шарипов всегда говорил, что лучшее средство для поддержания здоровья – орехи и мед. Он даже накрутил мне как-то большую банку, и я ел эту смесь перед завтраком по одной ложке. Старался не применять химию и доктор нашей сборной Сергей Станиславович Ясницкий. По его рекомендации я до сих пор по утрам пью настойку лимонника и использую женьшень.
Но тогда я не просто начал скрупулезно выполнять инструкции врачей, а, по сути, полностью ушел от привычного тренировочного процесса. Стал постоянно думать о том, что ем, пью, что мне можно, а чего нельзя. И начал набирать вес, вследствие чего у меня упала скорость. Причем происходило это на фоне ужасного психологического состояния.
Вся эта медицинская тема во многом появилась с подачи Вадима Игоревича. Я не могу сказать, что он говорил какие-то категорически неправильные вещи. Его доводы звучали очень разумно. Но на меня в тот период подобные разговоры начали действовать угнетающе. Сам Гущин впоследствии признал ошибку – говорил, что слишком перегрузил меня медицинской информацией, только усугубив проблему и, возможно, даже создав новую.
После того как я попал в восьмерку Уимблдона и, таким образом, собрал все четвертьфиналы на турнирах Большого шлема, у нас с Гущиным зашел очередной разговор про мотивацию. Вадим Игоревич сказал, что теперь передо мной стоит следующая задача – выигрыш десяти одиночных титулов. Сделав на этой теме некий акцент, он помог мне поставить перед собой новую, как говорят психологи, количественно измеримую позитивную цель. На определенном отрезке карьеры она хорошо меня мотивировала, следствием чего была важная победа на «пятисотке» в Валенсии.
Но в то же время по ее достижении внутри меня подспудно произошла какая-то дополнительная перенастройка. Где-то на уровне подсознания засела мысль, что десять титулов – это некий рубеж, при достижении которого можно будет сказать, что дело сделано. Ведь новой цели мы своевременно поставить не смогли, не успели – и возникла некая пустота. Непонятно, куда двигаться дальше? И стоит ли? Никто не знает, сумел бы я взять свой десятый титул, если бы не та беседа. В то же время слишком, как оказалось, краткосрочная цель оказалась впоследствии неким психологическим барьером. Стеной, которую психолог и я сами себе поставили.
Весной 2015 года результаты не улучшались, и после очередной неудачи я вернулся в Москву, решив пропустить Мадрид и Рим. Мы с Борисом Львовичем продолжали экспериментировать с тренировками, искать что-то новое. При этом возникло противоречие, вызывавшее споры. Применяя витамины, я был полон сил и хотел тренироваться. Однако Борис Львович отвечал, что большие нагрузки давать нельзя, поскольку я уже не молодой.
Как раз в то время мы списались с профессором Анной Петровной Скородумовой, которая на протяжении многих лет возглавляла Комплексную научную группу сборных Федерации тенниса России, и она дала нам программу по занятию интервальным бегом. Это довольно известная методика. Она подразумевает тренировки на максимальном уровне потребления кислорода. Первый раз я провел такую тренировку на беговой дорожке в академии «Валери», потом переехал в «Лужники». И одновременно попросил Бориса Львовича подключить к нашим тренировкам на корте Андрея Чеснокова.
Чесноков в российском теннисе – особая фигура. Полуфиналист Roland Garros–1989, он через два года поднялся в рейтинге на девятое место. До него в советском теннисе мастера подобного уровня не было со времен Александра Метревели. Можно привести массу примеров, когда люди, которым Андрей начинал помогать, заметно прибавляли. И ничего удивительного в этом нет. По характеру Чесноков очень творческий человек, настоящий художник, к тому же обладающий огромным опытом. Он прошел школу Татьяны Федоровны Наумко, владеет массой полезных знаний и хорошо разбирается в теннисе. Ему есть что сказать и показать. А новые слова, сказанные по делу, теннисисту полезны всегда, даже если их банальный смысл всем давно известен. Тем более что мы с Андреем во многом одинаково смотрели на подход к тренировкам. Например, считали, что излишнее увлечение упражнениями со штангой и на тренажерах теннисистам по ходу сезона противопоказаны.
А еще Чесноков до сих пор остается прекрасным спарринг-партнером. Мастерство у него остается на уровне, и даже сейчас, тренируясь с ним на грунте, ты испытываешь почти такие же игровые ощущения, как на турнире. Скорости, разумеется, у Андрея уже не те. Но зато он прекрасно мыслит, и кладет мяч именно туда, куда требуется. Ни один юниор во время спаррингов не гонял меня по корту с таким уровнем игрового интеллекта, как Чесноков. Вот только глобально ничего изменить не удалось, поскольку я ударился в другую крайность.
К тому времени у меня поменялся тренер по ОФП. Вместо Олега Ивановича Вовка, с которым мы закончили работать, я взял одного молодого парня. Его на меня через Сашу Собкина, сына Бориса Львовича, вывел президент Московской федерации легкой атлетики Олег Владимирович Курбатов. Тренировались мы две недели в «Лужниках» в жестком режиме, занимаясь теннисом, физподготовкой и выполняя план Анны Петровны по интервальному бегу с пульсом под 200. И это была очередная ошибка, поскольку восстановиться к Roland Garros мне не удалось. И в Париж я приехал совершенно разобранным.
Там я попал на Дамира Джумхура – боснийца, который через два года выиграет сначала St. Petersburg Open, а затем Кубок Кремля. В первой же партии меня словно парализовало – я с места сдвинуться не мог. Кричал на весь стадион, бил себя по ногам ракеткой, ничего не помогало. И тогда от этого бессилия после второго сета я снялся. Попрощался с Борисом Львовичем, взял вещи и один уехал в гостиницу.
А дальше было вот что. Я пошел гулять, купил в маленьком магазинчике бутылку виски и начал ее потихоньку глушить – прямо из горла. В какой-то момент меня стало накрывать, а в голове сидела одна мысль, что я струсил, ушел от проблемы и сдался. Начал вспоминать папу, как с ним разговаривал. Состояние ужасное! Сел пьяный на какое-то ограждение, начал звонить всем подряд, в том числе Борису Львовичу. «Заберите, – говорю, – меня отсюда!» – «Ты где?» – «А я не знаю, где-то в округе». Теперь уже