у Бориса Львовича началась паника, он быстро приехал в гостиницу и с полицейскими стал меня искать. А я был почти в отключке. Сидел на том заборчике с закрытыми глазами, полностью опустошенный. Разве что не уснул.
Очнулся я от того, что полицейский попросил меня показать документы. А в Москве все уже на ушах стояли, я же обзвонил и Юлю, и маму, а они толком ничего не понимали. Через пять минут Борис Львович всех успокоил. Сказал, что просто напился я.
Еще до этой истории в Париже я серьезно поговорил с Ги Форже. Просто попросил его помочь советом, как старшего товарища. Почему именно Форже? С тех пор как мы познакомились в 2002 году на финале Кубка Дэвиса, у нас постепенно сложились хотя и не очень близкие, но добрые отношения. По-моему, он даже немного следил за моими результатами. Мы часто виделись на турнирах, проводившихся во Франции. К тому же Форже сам выступал довольно долго, и я считал, что его опыт может помочь в моей ситуации.
Я немного излил ему душу. Поделился своими проблемами, тяжелыми мыслями. А Ги сказал: «У тебя классная карьера, так зачем забивать голову негативом? В твоем возрасте самое главное – желание играть. Если не хочется, отложи ракетку в сторону и не трогай ее, пока снова не захочется». Не скажу, что тот разговор стал для меня руководством к действию. Хотя это были очень важные слова, которые на определенном этапе полезны любому спортсмену.
После Roland Garros я снова взял нового тренера по ОФП – теперь уже самого Олега Владимировича Курбатова. Его фишка – подготовка в условиях среднегорья. Курбатов сразу сказал, что заниматься восстановлением моих физических кондиций, которые на тот момент пробили дно, мы начнем в Австрии. Туда я приехал из Хертогенбоса, где потерпел очередное безнадежное поражение.
Приглашение Курбатова стало верным ходом, который впоследствии помог мне остаться на плаву. Первым делом Курбатов поставил передо мной задачу согнать лишний вес, не забивая голову всякой ерундой. За весом я, признаться, никогда не следил. Хотя сейчас я понимаю, что это было моим упущением. Когда я только начинал свою карьеру, теннисисты еще не так сильно акцентировали свое внимание на том, что следует есть и пить. Как перестраивать питание, я толком не знал, а в приглашении диетолога необходимости не видел, поскольку питался традиционно, как многие другие игроки. Вечером брал кусок мяса или рыбу, днем – макароны.
Никакого криминала в этом, естественно, не было. Но в последние годы карьеры я позволял себе немного больше, в том числе и алкоголь в ограниченных количествах. Знал, что на пользу это не идет. Но финиш в спорте уже близился. Я понимал, что при всех своих достижениях уже никогда не смогу добиться того, о чем мечтал в детстве, и начинал познавать другую жизнь, поскольку зажимать себя в прежние жесткие рамки было тяжело. Борис Львович, кстати, прекрасно меня понимал, считая, что запреты в моем возрасте ни к чему.
Курбатов, однако, четко уловил причину того, что со мной происходит. Мой боевой вес всегда колебался в районе 78 кг, а тогда, летом 2015-го, я набрал гораздо больше. «Еще пара килограммов, и ты не то что на корт не захочешь выйти, – с дивана будешь с трудом слезать», – объяснял Олег Владимирович. И я чувствовал, что это правда.
В Австрии мы жили в гостевом доме в какой-то горной деревушке. Дом самый простой, даже без лифта, наши тяжелые баулы на третий этаж я поднимал самостоятельно. Соседи – одни пенсионеры. В полдесятого вечера – гробовая тишина, все по номерам. Мы с Курбатовым сразу договорились, что ходим на завтрак и обед, днем я съедаю кусок мяса, чтобы были силы, но не ужинаю. И еще я пил чистую воду из-под крана.
Рядом – термальные источники, отличное средство для расслабления. На них Курбатов делал ставку. Несколько дней провели в таком режиме. Не скажу, что я сразу же почувствовал себя гораздо лучше, но это было что-то новое и полезное для меня. К тому же Олег Владимирович обратил внимание, на то, как я двигаюсь по корту. Мол, в детстве меня не научили, как правильно бегать. Ноги должны быть немного спереди, а у меня – наоборот. В общем, пошла какая-то движуха, которая положительно подействовала и начала меня заводить. Мне было интересно общаться с новым для себя человеком, хотя на тот момент у меня было такое ощущение безнадеги, что я бы, наверное, поверил любому шарлатану. Сказали бы поднимайся на третий этаж и прыгай оттуда – так бы и поступил.
Уже позже, когда я приехал в Америку, спустив восемь килограммов, меня, удивляясь, спрашивали, как мне это удалось. Но прежде был Уимблдон, перед которым мы провели в горах еще несколько дней, уже вместе с Курбатовым и Борисом Львовичем. Одновременно я пытался искать какие-то новые нюансы в тренировочном процессе и на Уимблдон решил взять консультантом австралийца Марка Вудфорда – знаменитого парного игрока, который и в одиночке выступал достаточно удачно. Он несколько раз приходил ко мне на тренировки, дал пару советов по поводу игры на траве, но они мне тогда не помогли, поскольку в первом же круге я быстро проиграл французскому бородачу Бенуа Пэру.
После Уимблдона мы всей семьей поехали в Умаг, Гштаад и Китцбюэль. Там меня еще переклинивало по полной программе. В Умаге я вообще уступил сопернику из пятой сотни – австрийцу Бастиану Тринкеру. Он за всю свою карьеру на уровне турниров ATP выиграл только один матч – как раз у меня.
Одно поражение накладывалось на другое, неуверенность перед матчами перерастала в страх до такой степени, что я в корт не мог попасть. Вдобавок меня отвлекали мысли о строительстве дома. Стройка оказалась дороже, чем рассчитывали мы с Юлей, а финансовые поступления вследствие плохих результатов сокращались. Подспудно в голове крутились мысли насчет завершения карьеры.
Но я решил бороться дальше, продолжая матч со временем, который никто никогда не выигрывал. Поэтому и написал в Гштааде то самое письмо.
22Играть, но не умирать
Еще о психологических портретах. – Возвращение на «челленджеры». – Мюнхенские термы. – Три титула в Азии. – Завязываем с мельдонием. – Теннис под мокрым снегом. – Последняя победа над соперником из топ-10. – Лечение в Клайпеде. – Ветеран против молодых. – Последняя битва с Федерером. – О том, что можно на корте. – Снова «челленджеры». – Отравление в Нинбо. – Мокрые кроссовки в Хошимине.
Среди назначений, направленных на улучшение физического состояния, которые мне прописал Олег Владимирович Курбатов, были внутривенные витаминные коктейли. К их применению я по-прежнему относился с недоверием, хотя хуже мне тогда не стало. Но осенью 2015 года меня начала беспокоить тема резкой сгонки веса. Я стал легче двигаться, но одновременно у меня слишком часто сводило ноги. Впрочем, с судорогами я сталкивался и раньше, причем точную причину этого явления так до конца карьеры и не вычислил.
Из нескольких матчей, сыгранных в конце 2015 года, запомнились поражения от Томми Робредо на St. Petersburg Open и от Аслана Карацева на Кубке Кремля. В обоих случаях Вадим Игоревич Гущин, давая психологические портреты моих оппонентов, не учитывал моего тогдашнего состояния души. Давая характеристику Робредо, моего ровесника, он, как и в случае с Хьюиттом, обращал внимание, что его лучшие годы уже позади. И чем дольше будет продолжаться наш матч, тем сложнее будет Робредо гасить раздражение, накапливающееся из-за беготни к сетке, если я смогу его туда выманивать (кстати, перед этим такая стратегия сработала для Жени Донского во время матча Кубка Дэвиса во Владивостоке). Прочитав эту характеристику, я вдруг осознал, что она написана не про Робредо, а про меня. Что сам я почти полностью соответствую описанию, которое Гущин дал испанцу. Потом психолог объяснил мне, что произошел перенос личности противника на себя, я как бы влез в его кожу. И вместо того чтоб быть собой, убедительно «сыграл в Робредо». Неудивительно, что ту встречу с Томми, которая оказалась нашим последним матчем, я проиграл.
Похожая проблема случилась во встрече с Карацевым, которого на тот момент еще мало кто знал. Перед той игрой мы сидели с Вадимом Игоревичем в кафе около северного входа «Олимпийского», и он сказал, что от этого матча будет многое зависеть. Такая накачка пошла мне только во вред. К тому же Гущин, много раз видевший игру Карацева на сборах молодежной сборной, предположил, что мне надо лишь потерпеть, дождаться нужного момента, и соперник сам подарит мне матч. Я и ждал, не предпринимая активных действий, но потерпел поражение в двух сетах, поскольку Аслан был готов очень хорошо. Сейчас-то все видят, каким потенциалом обладает Карацев, а тогда мы его явно недооценили. Как рассказал мне потом Вадим Игоревич, ему тогда стало казаться, что он теряет мое доверие, которое всегда служило основой нашей работы. И поэтому он постепенно стал переключаться на помощь членам нашей женской сборной.
Мое падение продолжалось до начала ноября. Я стоял в рейтинге лишь 153-м, и стало ясно, что для попадания на Открытый чемпионат Австралии требуется набирать очки на «челленджерах». А ведь во время предсезонки в декабре 2013 года я бросил такую фразу: «Лучше закончить, чем болтаться в топ-30». Уже не помню, в связи с чем зашел этот разговор, но Борис Львович, который стоял рядом, сказал: «Ты вообще слышишь себя? Хорошо понимаешь, что говоришь?»
Оказавшись в середине второй сотни, я был вынужден многое начинать сначала. Но чувствовал, что силы еще есть, и поехал играть в Эккенталь, небольшой городок под Нюрнбергом. Сопровождал меня племянник Андрей, сын моего единокровного брата Александра. Он тренировался в Чехии и, не раздумывая, согласился спарринговать мне во время разминок.
Прилетев в Мюнхен, мы взяли машину напрокат. «Челленджеры» по сравнению с турнирами ATP – это не только на порядок более скромные призовые фонды и менее известные соперники. Это еще и совсем иной уровень организации. Турнир проводился в ангаре с тремя кортами, график тренировок был расписан до полуночи. В нашем распоряжении оказалось полдня, и я решил ехать в термы – восстанавливаться по курбатовскому методу. Нашли в Нюрнберге подходящее заведение – громадный банный комплекс с сауной и бассейном на улице, в который ныряешь нагишом. Посетителей битком – бабульки, дедки, много русских. На 22-летнего Андрея, который с подобным отдыхом еще не был знаком, такая подготовка к турниру произвела впечатление. Парень впервые почувствовал себя Маугли.