Я ОТЧЕТЛИВО ОСОЗНАЛ, ЧТО ОТНЫНЕ ГОТОВ ИГРАТЬ, НО НЕ УМИРАТЬ. БОЛЬШЕ НЕ СОБИРАЮСЬ ПЛАТИТЬ СЛИШКОМ ДОРОГУЮ ЦЕНУ ЗА ТО УДОВОЛЬСТВИЕ, КОТОРОЕ ПОЛУЧАЮ ОТ ИГРЫ.
Cамое интересное, что после такого пролога турнир сложился для меня очень удачно. Через неделю я выиграл финал у Бенджамина Беккера. Правда, еще несколько дней спустя вылетел во втором круге «челленджера» в Братиславе и тем самым окончательно похоронил свои надежды на прямое попадание в основную сетку Australian Open.
Но настроение у меня все равно улучшилось. Если на турнирах ATP я целый год занимался самоедством, то на «челленджерах» внезапно почувствовал себя иконой, на которую смотрят почти с придыханием. Поэтому уже без Андрея решил поехать еще на один турнирчик – в Брешии. Правда, организация там была ужасная. Гостиница сомнительного вида, номер в зеркалах, с красными простынями. Оставалось только догадываться, чем там обычно занимаются. Сначала я решил шикануть – заказал через Интернет пятизвездочный отель на озере Комо, и ездил оттуда пять дней подряд на корты тренироваться. Но потом подумал: зачем мне все это надо? И в первом же матче снялся при счете 2:4, улетев к семье в Турцию, где моя знакомая по Ширяевке Женя Куликовская как раз проводила сбор.
Решение не ехать в Австралию даже на квалификацию мне подсказал Борис Львович, который обнаружил в календаре два январских «челленджера» в Бангкоке. В Таиланд в тот раз я полетел только с ним и его женой, причем лишь за неделю до начала турниров, чтобы акклиматизироваться. А основную подготовительную работу к сезону провел в Москве.
В Бангкоке, к своему удивлению, я обнаружил Митю Турсунова, который из-за травмы практически полностью пропустил 2015 год, но решил попробовать вернуться. С Митей был физиотерапевт, который время от времени стал помогать мне в плане массажа и ОФП. Так я познакомился с Йотсапхолом Проммоном, классным профессионалом и своим будущим другом, сыгравшим на заключительном этапе моей карьеры важную роль.
Условия на обоих турнирах в Бангкоке были вполне приемлемые. Корты прямо при гостинице, только жарища при высокой влажности, но мне, человеку привычному к такому климату, она была не страшна. Качество моей игры в конце карьеры позволяло побеждать на «челленджерах» за счет хорошего игрового мышления и тактического разнообразия.
Теннисисты, которые принимают участие в таких турнирах, отличаются от игроков уровня ATP Tour тем, что с трудом завершают сравнительно простые розыгрыши. Кроме того, они действуют по схеме, а в кошки-мышки играть не готовы, и о смене ритма у них речи не идет. Встречаются, конечно, и непростые соперники, но по ходу первого «челленджера» в Бангкоке я имел проблемы только в четвертьфинале против белоруса Егора Герасимова.
А второй турнир стал настоящим подарком. По срокам он попал на квалификацию Australian Open, и подавляющее большинство игроков из второй рейтинговой сотни улетели в Мельбурн. Во втором круге я легко обыграл девятнадцатилетнего Даню Медведева, стоявшего где-то в четвертой сотне. Мы тогда еще были очень плохо знакомы. На фоне остальных участников Даня выглядел неплохо. Но кто на тот момент мог представить себе, какой мастер из него получится?!
Вернувшись в первую сотню, я все равно решил попытать счастья еще и на Филиппинах, попросив слетать со мной в Манилу Проммона. Там «челленджер» проходил на тех же самых кортах, где я уже играл в 1998 году по юниорам. Окружающая обстановка, в отличие от меня, с тех пор мало изменилась. Из пяти матчей самым напряженным получился полуфинал против Лукаша Лацко. У меня уже накопилась усталость, но я каким-то чудом отыграл матчболы и победил. А финал против Марко Кьюдинелли сложился легче.
В общем, жизнь снова налаживалась. Стало понятно, что с моим уровнем тенниса ничего страшного в «челленджерах» нет. Выиграв 15 матчей подряд, я заработал 270 рейтинговых очков – на 20 больше, чем полагается за победу на Кубке Кремля, и поднялся в рейтинге со 127-го места на 70-е. Это позволило мне попасть напрямую в Индиан-Уэллс и Майами, а не играть там квалификацию.
Перед началом турнира в Индиан-Уэллсе взорвалась информационная бомба – Мария Шарапова призналась в употреблении мельдония. Пришлось немного поволноваться. Писали, что мельдоний может сохраняться в организме едва ли не полгода, а я принимал его до конца ноября. Однако все обошлось.
Возвращение в топ-100 подняло мне настроение, но одновременно изменило мое восприятие ситуации в целом. Я вдруг слишком успокоился и никак не мог себя растормошить, довольствуясь возможностью играть большие турниры. Теннис по-прежнему оставался моей профессией, но отношение к нему было уже иным. Я, конечно, не гулял до семи утра, регулярно тренировался, соблюдал режим, делал массаж и выполнял другие процедуры для поддержания формы. Но в то же время мог дать себе слабину – например, выпить лишний бокал пива, чего никогда не позволял себе еще несколько лет назад.
В этом смысле показательным получился матч в Мюнхене против Томаса Беллуччи. В конце апреля стояла ужасно холодная погода, шел мокрый снег. На мне было надето термобелье, тренировочные штаны, кофта с длинными рукавами. Изо рта шел пар, болельщиков – ни одного человека, рядом с кортом сидел только Борис Львович, укутанный в одеяло. И в этой дикой обстановке, проиграв первый сет, я задумался: «А зачем мне все это надо? Теннис мне по-прежнему нравится, но мучить себя… Ради чего?» И снялся, чего ни за что не позволил бы себе ни в 20 лет, ни в 25, ни даже в 30. Я отчетливо осознал, что отныне готов играть, но не умирать. Больше не собираюсь платить слишком дорогую цену за то удовольствие, которое получаю от игры.
Под стать внутреннему состоянию были и результаты, тем более что у меня побаливало бедро. Я неплохо выступил на траве, на нескольких других турнирах, но, например, на US Open снялся, проигрывая в первом сете Новаку Джоковичу. Тем не менее третий круг Открытого чемпионата США по тем временам стал для меня успехом. А вскоре в Санкт-Петербурге я во втором круге обыграл Милоша Раонича, стоявшего шестым в мире. Первый сет канадец выиграл очень легко, да и во втором я никак не мог зацепиться. Но потом вдруг начал предугадывать направление его подачи, удачно подставлять ракетку, вовремя входить в корт. К тому же мне было нечего терять, а Раонич к упорной борьбе оказался не готов, тем более что питерское покрытие с очень низким, стелящимся отскоком ему подходило не очень хорошо. В общем, второй сет я вытянул на тай-брейке, а в третьем на кураже, да еще при поддержке болельщиков, один раз взял чужую подачу и выстоял на своей. Тогда я еще не знал, что в последний раз победил соперника из первой десятки.
Настроение было уже явно не то. Я ловил кайф исключительно от пребывания на турнирах, но не от тенниса, порой с трудом концентрировался на матчах. Помню, как в Базеле перед игрой с Марином Чиличем мы с племянником Андреем дурачились, рассказывали анекдоты. Как правило, я доводил дело до третьего сета, но в концовках мне чего-то немного не хватало. Тем не менее место в середине первой сотни я сохранил. По сравнению с 2015 годом это был хороший результат, который меня устраивал.
К сезону-2017 мы готовились с Женей Донским, ставшим на тот момент полноценным членом нашей команды. Сначала тренировались в Москве, затем с Борисом Львовичем и Олегом Владимировичем Курбатовым поехали в Таиланд, где к нам присоединился Проммон. С таиландцем я уже крепко подружился. Мне нравилось, как он работает, да и по-человечески мы близко сошлись. Немало повидав за пятнадцать лет в туре, я понимал, что такие физиотерапевты встречаются нечасто. Короче говоря, меня окружали близкие люди, я ощущал себя в домашней обстановке. Мы много общались с Женей, работали с хорошим настроением. Немного испорченной оказалась лишь самая концовка сбора, когда возникло недопонимание с Курбатовым, из-за которого нам пришлось расстаться.
Год для меня начинался в Ченнае. Мы поехали туда вместе с Проммоном, я выиграл два матча, а в четвертьфинале мне достался Роберто Баутиста Агут. Начал я просто божественно, почему-то до сих помню свои ощущения. Однако при счете 6:2, 4:1 в голове случайно проскочила мысль: «Как же я здорово играю!» И эта самоуспокоенность, а также последовавшая за ней минутная потеря концентрации, привели к тому, что все вдруг разладилось. Недаром Гущин любил повторять: «Нельзя оценивать себя и противника во время матча! Надо думать лишь о том, как выиграть».
В Австралии стояла сумасшедшая жара, а я попал на Маркоса Багдатиса, которого голыми руками не возьмешь. Пот лился градом, я еле дышал, и снова, как на US Open, не выдержал – снялся, не доиграв. Турниры в Софии и Роттердаме сложились неудачно, к тому же там опять начал побаливать локоть. А очки, заработанные за азиатские «челленджеры», к тому времени сгорели. Теплая ванна, в которой я находился на протяжении целого года, заметно остыла.
Я снова оказался на распутье: что делать? Был высокий риск опуститься в рейтинге еще ниже, то есть снова перестать попадать на хорошие турниры. Борис Львович сказал, что надо ехать к Блюму. И я снова набрал номер Евгения Эвальевича, который в подобных случаях уже выручал меня.
Только на этот раз Блюм оказался не в Малаге, а в Клайпеде – лечил там зубы у своего знакомого стоматолога. А я на тот момент был в Роттердаме, где сыграл полтора сета и не стал завершать матч с Женей Донским. В Клайпеду добирался на перекладных – через Ригу, где на одну ночь прямо в аэропорту забронировал маленький одноместный номер. И не зря, поскольку именно тогда в наших отношениях с Евгением Эвальевичем произошел своеобразный перелом.
В Клайпеде у Блюма было свободное время, и мы много разговаривали на разные темы – начиная от возможности создания всемирной системы фитнес-залов, оборудованных его тренажерами, и заканчивая воспитанием детей. Локоть же на время привели в норму. Евгений Эвальевич прощупал мою руку, и дал набор из пяти упражнений на каждый день, которые мне требовалось выполнять без стресса, но как можно чаще, желательно каждый час по 5–10 минут.