Вообще манера игрока держать себя на корте – такая же важная часть теннисного матча, как техника и тактика. Ведь в теннисе многим болельщикам интересны прежде всего характеры, яркие индивидуальности, и совершенно неважно, как они перекидывают мяч через сетку – кручеными ударами или плоскими. С этой точки зрения вклад Федерера в развитие нашего вида спорта огромен. Роджер из тех людей, которых называют живыми иконами, хотя я не берусь судить, насколько естественно он ведет себя на публике или перед телекамерами.
По сравнению с временами Илие Настасе и Джона Макинроя профессиональный теннис сильно изменился из-за влияния на него больших рекламных денег. И желание нравиться как можно большему количеству людей, которого у Роджера, конечно, не отнять, вполне естественно и необходимо для популяризации профессионального тенниса. В то же время появление таких спорных и приметных фигур, как Ник Кирьос, вызывает у многих раздражение и даже ревность. Но и такие персонажи, плохие парни, тоже нужны профессиональному туру, поскольку они выходят за рамки общепринятых корпоративных норм и переключают на себя часть внимания.
Я, правда, далеко не уверен в том, что тотальное соблюдение многочисленных писаных и неписаных норм идет на пользу теннису. Поскольку из него постепенно уходит бунтарство, добавляющее интереса к любому противоборству личностей. Грань между допустимым и запрещенным порой очень тонка. Взять, например, мое кровопускание в Майами, после которого меня даже включали в десятки самых известных теннисных психопатов. Меня это мало беспокоит. Ведь мало кто понимает, почему я поступил именно так, что тот выброс эмоций помог мне одержать победу и что до крови дело дошло случайно. Или взять эпизод с Маратом Сафиным, который однажды спустил шорты прямо во время матча на Roland Garros. Это было сделано умышленно, на грани фола, и сам я так никогда поступить не смогу. Но у многих болельщиков та забавная сценка осталась в памяти. И теннису хуже от этого не стало.
Концовку сезона я провел вместе с Проммоном на азиатских «челленджерах». В Нинбо мы поехали из Шанхая на машине, по пути преодолев 36-километровый мост, построенный через океанский залив. На том турнире были вещи, которые начали меня бесить. На разминку выдавали по три мяча, players lounge неудобный. А главное – дожди, которые шли в первые дни. Зато я неожиданно встретил в Нинбо своего старого знакомого – Боба Бретта, дружившего с Борисом Львовичем. А на меня почему-то снисходило вдохновение, когда в теннисном захолустье я пересекался с такими людьми.
Сам турнир я отыграл очень удачно, несмотря на отравление на вечеринке для игроков. Не знаю уж, чего я там съел, но ночью состояние было аховое – температура, пот, руки тряслись. Звоню в номер Проммону – мол, приходи, мне плохо. А он сам испугался. Говорит, врача надо звать. Но это же Китай, причем не Пекин или Шанхай, а провинция. Врачи по-английски не разговаривают. Мне стали измерять давление и какие-то таблетки предлагать. А Проммон объясняет, что спортсменам нельзя давать все подряд, можно на допинг нарваться. В общем, отвезли меня в больницу примерно часа на три, а потом вернули в гостиницу. Во вторник я кое-как очухался, а в среду второй матч. Но я вытерпел. А к концу недели чувствовал себя настолько хорошо, что в финале против японца Таро Даниэля отдал всего два гейма.
На следующей неделе в Хошимине меня ждала другая экзотика. Я подсел на кокосы с водой. Там была сумасшедшая влажность, и в одном матче, который продолжался два с половиной часа, пришлось прямо во время игры менять кроссовки, потому что первая пара от пота промокла насквозь, оставляя на корте следы. Но турнир я все равно выиграл. Закончилась же моя серия в Шэньчжэне, где нас поселили в отеле с Hard Rock Cafe, а по ночам рядом работал отбойный молоток. Там мне хватило мотивации лишь до полуфинала. Дело в том, что после Хошимина состоялось мое возвращение в первую сотню. То есть задача прямого попадания в основу Australian Open была решена.
ГРАНЬ МЕЖДУ ДОПУСТИМЫМ И ЗАПРЕЩЕННЫМ ПОРОЙ ОЧЕНЬ ТОНКА.
23Последний сезон
Мой главный козырь. – Тема 500 побед. – Месяц у Блюма. – Бледное начало 2018-го. – На свадьбе в Грузии. – Я решаю уходить. – Заявление в Атланте. – Ниагарский водопад и неделя на Ямайке. – Поздний ужин в «Самоваре». – Финиш спиной вперед.
У каждого профессионального теннисиста свои сильные стороны. Один мощно бьет по мячу, другой хорошо подает, третий быстро бегает, четвертый берет тактическим разнообразием. Моим главным козырем был характер, заложенный с рождения моральный ресурс, который позволял мне двигаться вперед, даже когда было безумно тяжело и без которого я никогда бы не добился в теннисе всего того, чего сумел. Однако человеческие резервы не беспредельны. И в какой-то момент я понял, что больше не могу выжимать из себя максимум.
Первые разговоры о возможном завершении карьеры начались еще в 2016 году. Тем не менее я отыграл еще два полных сезона. Среди факторов, которые в какой-то степени задерживали мой уход, был денежный вопрос. Стройка, а затем благоустройство дома требовали больше средств, чем я рассчитывал первоначально, и теннис помогал сводить дебет с кредитом. Ведь даже с учетом расходов на тренеров, физиотерапевтов и перелеты (а некоторые вещи, например, билеты и проживание Бориса Львовича, мы на тот момент оплачивали пополам с Женей Донским) я оставался в небольшом плюсе даже в самые неудачные сезоны.
Был момент, когда я стал заморачиваться на тему 500 выигранных матчей за карьеру на турнирах ATP и Большого шлема. Мне очень хотелось достигнуть этого рубежа, тем более что до него было уже рукой подать. Но проблема заключалась в том, что уровень моей игры снизился, в основном я побеждал на «челленджерах», а на турнирах ATP, как правило, проигрывал. Борис Львович, правда, довольно быстро выбил из моей головы эту дурь. «Ну какая разница, наберешь ты 500 побед или нет? – рассуждал он. – Это же ни на что не влияет!» И постепенно я успокоился, решив про себя: выиграю 500 матчей – будет здорово. А не выиграю – значит, не судьба.
Декабрь 2017 года я провел не в Таиланде, а в Испании у Блюма. Он все-таки уговорил меня попробовать пройти предсезонку вместе. Мы с Юлей сняли жилье в Марбелье на пять недель, а дети жили с нами по очереди: сначала Игорь, а потом Макс, которого не хотелось надолго выдергивать из школы. Кроме занятий у Блюма я, естественно, выполнял теннисную программу, написанную Борисом Львовичем. Тренировался со спарринг-партнерами, которые жили в Марбелье – с Алексеем Попыриным, молодым австралийцем русского происхождения, и Андреем Кузнецовым. А к Новому году мы с Юлей вернулись в Москву с большой ножкой хамона и другими испанскими деликатесами. Праздник мне хотелось встретить у себя. К тому времени мы уже переехали в новый дом, который доводили до ума почти весь год. Клинкерный кирпич для дорожек на участке, кстати, покупали у Игоря Андреева. Он тогда этой темой занимался.
Не могу сказать, что предсезонка в Испании что-то кардинально изменила в моем состоянии. Физически я чувствовал себя неплохо, но и особой легкости не ощущалось, хотя на фоне больших нагрузок такое состояние было вполне естественным. К тому времени у меня уже закончился контракт с Adidas. Находясь на пороге первой сотни в 35 лет, мне было трудно рассчитывать на новое соглашение, к тому же Adidas тогда отказывался и от более перспективных игроков.
В Австралию я прилетел из Москвы через Сеул, а Борис Львович – из Таиланда. Встретились в Голд-Коасте, где я тренировался несколько дней у друга в академии KDV Sport, а потом переехали в Мельбурн. Я сразу сказал, что хочу поменять отель, чтобы внести какую-то новизну, добавить свежих ощущений. Но Борис Львович остался в прежней гостинице, поэтому во время моего короткого пребывания на Australian Open, где я в первом круге проиграл уругвайцу Пабло Куэвасу, мы пересекались с ним только на корте.
После Австралии мне предложили небольшие гарантийные деньги на двух французских «челленджерах». Игровая практика на тот момент мне была весьма кстати, однако получить ее толком не удалось. В Ренне я выиграл лишь один матч, а на второй «челленджер» не поехал, потому что поднялась температура – возможно, сказалась акклиматизация.
Потом сыграл в Софии и улетел в Америку. Сначала в Нью-Йорк на новый, очень неплохой по организации турнир, затем – в Делрей-Бич и в Индиан-Уэллс, куда прилетела моя семья. Организаторы отнеслись ко мне очень великодушно – сразу поселили в отель для игроков основной сетки главного турнира, хотя сначала я играл «челленджер». К тому времени мне уже нравилось в Индиан-Уэллсе. Я поймал кайф от пребывания там, вот только показать результат не мог.
Причиной тому было опять-таки мое психологическое состояние. Настроение в Америке скакало, внимание тоже. Желание бороться то появлялось, то исчезало. Я то и дело задавал себе вопрос – зачем мне это надо? Прекрасно понимал, что с подобным подходом мне ничего не светит, но перебороть себя уже не мог. А против таких набитых соперников, как португалец Жоао Соуза, который обыграл меня в Индиан-Уэллсе, надо выходить с максимальным настроем. Неудивительно, что, показав неплохой теннис, я уступил ему на тай-брейке в решающей партии.
Едва ли не лучший матч за весь год я провел в Майами против Жиля Мюллера, который на тот момент стоял в первой тридцатке. Играл я с ним всегда очень тяжело. Вот и в тот раз сначала все пошло не так, как надо. Я вышел скованным и смог победить только после того, как проорался и сломал ракетку после первой партии.
Но это был всего лишь эпизод. На грунтовых турнирах снова пошли неудачи. На один из них, в Стамбул, я приехал из Тбилиси со свадьбы своего хорошего друга. Представьте себе ситуацию: в пятницу прилетаю в Грузию и гуляю там, весь день провожу на ногах, а вечером меня сажают в самолет, и я рано утром оказываюсь в Стамбуле, ожидая в лобби отеля прямо в праздничном костюме, пока мне приготовят номер. Днем поспал, вечером немного потренировался. А на следующий день вышел абсолютно разобранным против итальяца Томаса Фаббиано и получил по полной программе.