— Я ничего от тебя не скрываю, Озгул! Есть другие дела, не спорю, но забыл!
— А ты поклянись, — сказал с язвительной усмешкой, — ладно, назад не вернешь, — не стал пугать мага дальше, пока он нужен. Это дело не последнее, а как наводчик незаменим. Кладезь информации. Связей едва ли не больше, чем у самого «ночного князя». Характером не вышел. — Ищи беглецов, — и сел на землю.
Боргул облегченно проделал то же самое и погрузился в глубины астрала. Так далеко он еще не заходил. Увидел край пятна, всегда размытое плато Шаманов, следы «серых волков», далекий купеческий караван, а старые отпечатки Текущего и женщины уходили за пределы видимости, почти в пустыню.
Вернулся в себя вспотевший и бледный. Устало доложил об увиденном Озгулу. Он надолго задумался. Решительно поднялся, отряхнулся и выдавил:
— Не нравится мне все это, но придется выдвигаться к пятну. Похоже, мальчишка действительно рассчитывает на тропу. Как бы ни был я силен, мой авторитет держится не только на страхе, — доверительно пояснил магу, — я приношу им, — кивнул в сторону лагеря, — золото. Они мне верят. Нельзя обмануть их ожидания. Вот в чем проблема. А с этруском я еще плотно пообщаюсь в дороге. Не нравится он мне, душа не принимает.
— Мне тоже не нравится, Озгул! — с готовностью поддержал его Боргул. — У меня еще есть чем его обрадовать!
В ответ «ночной князь» презрительно скривился и ничего не сказал.
Отряд скакал к пятну средним темпом. Рус уверенно показал направление, и шли точно по нему. Зачем единорогам дороги?
Этруск со связанными руками, Озгул и Боргул ехали рядом, и этруск рассказывал и рассказывал, отвечая на уточняющие вопросы «князя». Отвечал предельно серьезно, можно сказать, доверительно. Ну немного прихвастывая.
Из дома его выгнали за наглое воровство отцовского скипетра — символа власти в роду… нет, описывать подробно — слишком долго, лучше привести краткое изложение длинного рассказа:
«А что было делать, я просто подержать взял! Я — старший сын, а отец предпочел в наследники среднего! Только из-за роста! Разве это справедливо? Не может глава рода быть недомерком! Обидно. А жрецы, они же Призывающие, подтверждали: я — родной сын. С детства изнурял себя тренировками, учебой. Пытался доказать, что я лучший, и доказал! Никто не мог меня одолеть, но проклятый рост! Меня не казнили за святотатство, нет. Сделали хуже — вселили Духов и выгнали из дома. Знаки, как ты сказал, обманные в мечи вложили. Это ерунда — моя склонность к Духам, их подселяют в наказание, это… скрытая казнь. Что я пережил, как не свихнулся — ума не приложу, но подчинил, не стал одержимым. Воронок помог, мой верный единорог. Если бы не он, то… он прижимал меня к земле, когда я метался, и то ли втягивал, то ли силы давал, но постепенно я Духов приструнил. Что с ним, когда увижу… душа не на месте, Озгул».
Да, верный единорог — незаменимый помощник и друг. Степняк Озгул знал это не понаслышке. Порой они, порождения другого мира, выдавали такое…
«В Кафарской Горгоне меня, нищего, подобрали Леон и Андрей, ученик Текущих. Распознали мои бойцовские качества и предложили пойти в гладиаторы. Я ничего об этом занятии не знал. Подписал контракт, где они стали моими „учителями“ с твердыми процентами от моих доходов. Когда понял, стало обидно, но… привязался я к ним. Подобрали, поили-кормили, а я воспитан отвечать за людей. Сначала меня в наследники готовили, тебе это должно быть знакомо, „князь“».
Озгул мысленно согласился. Этот Рус, без напускного нахальства, помимо воли вызывал в нем уважение. Не доверие, о нем и речи не было, а именно уважение. И, несомненно, он из влиятельного рода. Еще раз пообещал себе побольше узнать об Этрусии из независимых источников. Боргул знал не больше его. Сказал, там длительные усобицы, и все. Поэтому и растят воинов.
«На последних лоосалиях против меня выставили кагана. Я победил».
После этих слов Боргул ругнулся:
— Так это из-за тебя я сто гект потерял!
— Ничего, вернешь из пятна, — с наглой улыбкой ответил Рус, а Чик в это время подумал: «Ни хрена себе, куда Марк дотянулся!»
Озгул лишь усмехнулся.
«От мести горгонских лоосок пришлось бежать в Месхитополь. На арену путь заказан, и тут Андрей находит виллу с деньгами. Настроились решительно. Ему деньги позарез из-за бабы, а у Леона мечта — руку вырастить. Пришлось брать руководство на себя…»
Он выдал почти истинную историю ограбления, только без казни, убийства мага и со словами «вычистили дочиста».
«От такого количества золота растерялись, и тут Андрей вспоминает о плато Шаманов, что продается в Тире, и никому не интересно, откуда деньги. Мы изначально и не собирались туда соваться, хотели спрятать где-нибудь в другом месте, а тут удача — пятно оказалось рядом, лучше места не придумаешь. Я бывал в альганском пятне, представлял — вполне можно выжить, если вглубь не забираться. С моим умением и магией Андрея тем более. Так и сделали. Ничего особенного не случилось. Я пару орлов подстрелил, змей Воронок потоптал, и спрятали деньги под корнями куста. Отличное место. Ох как он извивался! Хорошо хоть медленно. — Чик наслушался от Андрея описания походов в каганские пятна. — Вымотались вдвоем. Грацию он за границей оставил».
Озгул подосадовал, что забыл дать задание Адыгею побеседовать с наблюдателями о движении в пятне. Зациклился на личностях и совсем упустил эту элементарную проверку. Может, сам догадается?
«Хвала Френому, каганов не встретили — магию совсем не применяли, обошлось. А то, говорят, слетаются на Силу. Кстати, альганы меньше. Но там зверья не в пример больше. Звездную тропу? Да, как и все остальные: забежал — выбежал. Тебе ли не знать, Боргул! Андрей снял координаты, и пошли назад. Одного борка оставили на прокорм хищникам. Удачно».
«Хм, почему уверен, что он таскать начнет? Здесь, Озгул, больше личное. Я командиром был и сам их в степь отправил, прикрывать остался. Да и Воронка могли пристрелить, пожалел. Как и их. Ответственность, понимаешь это слово?»
— Уймись, Боргул, — серьезно сказал Озгул на возмущенное: «Да как ты смеешь!» Разбередил этот сволочной этруск душу, напомнил сказания Альгин. Поступил бы он так же? Вряд ли.
«А ведь правду говорит. Ишь, герой нашелся! А общее золото — сдал». — Эта мысль успокоила.
«Давно это началось. Грация, его любовница, на меня глаз положила. Он ревновал. А мне она даром не нужна! Но у него свои думки, да и она любит пожить весело. Потому и уверен, что их знаю. Леон еще мог остановить, но пошел к кагантопольским лекарям, они лучшие. Какой из однорукого помощник? Да и не смог удержаться — бакалавр-Исцеляющий рядом».
«Почему золото сдал? Так я говорил уже, — потрогал цепь на шее, — жалко ужасно, но жизнь подданных, да, я их так для себя определил, дороже. А Андрей, дурак, обязательно в пятно сунется, и мало ли. Один, без магии он никто, каганы сбегутся. А так придет разок — пусто. Ничего, переживут. А когда поклялся, моя слабость, согласен, но и тебе такую боль не пожелаю. — Боргул на эти слова довольно улыбнулся, Озгул оставался невозмутим. — За свою душу серьезно боюсь. Не хочу к Тартару навеки. Хвала Френому, сказал „без малого“ сорок талантов, но сколько он посчитает этого „без малого“ — не знаю. Как на иголках сижу. Жрецы говорят, он капризен…»
Говорил много, день длинный. Озгулу пленник нравился все больше и больше. Эмоционально. И моральным принципам отчаянно завидовал, но даже себе боялся в этом признаться. Все чаще во время долгой исповеди этруска перед внутренним взором возникала счастливая Альгин. Такой, какой была во времена его детства. Потому и хмурился. А здраво рассуждая, сильно смущала «ночного князя» такая откровенность, прямо как перед смертью. Он поверил в рассказы пленника практически полностью.
«А ведь он не надеется в живых остаться! Ловушка? Вряд ли. Пятно само по себе ловушка. Он уверен, я его убью. И он прав! Рахмона с Чингизом не прощу, и ко мне не пойдет, слишком гордый, да и мне моралисты не нужны. Избави меня предки от героев! Нарушит клятву? Сильно сомневаюсь. Для них попасть к Тартару то же, что для нас в пласт „небытия“ на вечные муки. Избавьте, предки, мою душу от такого! На всякий случай окружу надежной защитой. Решено. Подожду еще Адыгея. Почему он так долго!» — Озгул рассуждал, а «волки» готовили ночной лагерь буквально в полстадии от границы.
Большое багровое солнце виднелось над горизонтом своим самым верхним краешком. Туч не было. Завтра обещался ясный день.
Пятно появилось ранним вечером и порадовало Чика уже знакомой чуждостью. Более зеленая, чем до «границы», трава на многочисленных островках между гладкими камнями, густые ярко-зеленые кусты. Камни на горизонте переходили в огромные валуны, а с приближением к границе в голубой дымке появились невысокие желто-красные горы — кладезь алхимических минералов, почти чистого железа и других ценнейших металлов. Валуны стали еще огромней, и если иметь хорошее воображение, то напоминали шахматное поле. Темные глыбы — светлые гладкие камни. Ни одной трещинки, ни одного околыша, будто эрозия над ними не властна. На широких стыках — зелень. Расползающееся шахматное поле. В высоте парило три больших, даже смотря с земли, орла. Точнее, очень похожие на них хищные птицы размером раз в четыре-пять больше, но люди назвали их так же — орлами.
Душа Чика рвалась туда, в эту ставшую такой родной чуждость, но метрах в ста от границы его снова скрутили ремнями и оставили лежать на суконной подстилке. Правда, теперь накрыли тем же самым теплым сукном.
Как только солнце зашло за горизонт, Чика парализовала боль.
«Вот и проклюнулся амулет Боргула. Ну, сволочь, погоди!»
Продолжалась она минут пять, показавшихся часом.
«Так, вспышки Силы не было, — продолжил рассуждать, когда боль схлынула, — значит, связь. Интересно, что Озгулу сообщили из Кагантополя? Вроде не должно расходиться с моим романом. Вот я выдал — точно принц в бегах! Чего гадать, поживем — увидим!» — С этой мыслью и заснул.