Клик.
После что-то холодное и острое коснулось ее шеи. Уайти сказал, что у ножа есть имя – Молния, что он его лучший друг и что, если она не сделает все, чего Доббс попросит, он собирается дать своему другу отведать внутренностей хорошенькой маленькой девочки. Затем Доббс отволок ее к мусорным бакам и там, на куче пустых коробок и увядших цветов, овладел ею.
– Почему ты не сказала мне или папе или не пошла в полицию? Ради всего святого? – допрашивал Джон сестру.
– Потому что вы бы попытались убить его, но не смогли бы, – отвечала она без энтузиазма.
Джон готов был лопнуть от ярости, но слезы Джуди привели его в себя. Если он хотел что-то сделать, нужно было держать себя в руках. А потом она взяла с него обещание, что ни он, никто другой и пальцем не тронет Уайти Доббса, что они не причинят ему физического вреда.
– Вы не можете его даже поранить, и никто не может. Он убьет вас, как только вы попытаетесь. Тебя, меня, маму и папу – всех.
– Бред собачий! Но если ты уж так в это веришь, пойдем хотя бы в полицию.
– Нет. Он не человек, а полиция бессильна против нечеловеческих существ.
Ее голос затих. Но дальше, в перерывах между рыданиями, она рассказала, как вернулась тем вечером домой, заперла все двери и окна, затем встала под обжигающий душ, сомневаясь, что ей когда-нибудь удастся отмыться. Джуди рассказала, как надела пижаму, но дрожь продолжала бить ее. Как меньше чем через двадцать минут после того, как Уайти Доббс изнасиловал ее, она снова услышала тихий звук в темноте своей спальни.
Клик.
Уайти Доббс снова изнасиловал ее.
Дождь усиливался. Молнии вскрывали небеса, а следом раздавалась канонада грома. Свет обнажил низкий потолок из темно-серых облаков, пласт грязных комков на ночном небе. Пропитанные водой деревья колыхались на резком ветру, ветки и листья неслись вдоль дороги.
– Почему Доббс согласился, чтобы его похоронил заживо брат девушки, которую он изнасиловал? – спросил Дин.
– У нас разные фамилии: Джон Эванс и Джуди Пинбрау. Он даже не понял, что она моя сводная сестра, и у него нет друзей, которые осведомили бы его об этом.
Дин перевел дыхание. У него родилась новая мысль.
– А когда он ее изнасиловал?
– В субботу, две недели назад.
– Две недели назад? – Дин вдруг почувствовал легкое головокружение. – И это случилось после того, как она ушла из ресторана? Я работал в тот вечер…
– Ты себя не вини. Ты же не мог знать, что ублюдок поджидал ее. Как раз там за цветочным магазином. Возможно, увидел, как она вышла, и спрятался в тени, пока она не дошла до машины, – голос Джона был тверд и спокоен, но каждое слово как будто вонзалось в грудь лезвием. – Не вини себя.
– Я не о том… – Дин почувствовал, что его голова как будто стала невесомой и в любой момент готова покинуть ворот рубашки и зависнуть под потолком «шевроле». – Он не мог этого сделать. Он не мог ждать ее.
– О чем это ты болтаешь? – требовательно спросил Мейсон. Горло Дина сжималось по мере того, как правда выходила на свет.
– Он оставался в ресторане.
– Что?
– Он ушел не раньше, чем через час после Джуди.
– Ты ошибаешься, – сказал Джон.
– Нет, нет, не ошибаюсь!
– И значит?.. – вопрос Джона повис в воздухе, как петля виселицы.
– Значит, Уайти Доббс не мог изнасиловать Джуди.
Они выскочили из машины. Холодный дождь моментально намочил их волосы и одежду. Похоронный грузовик с грохотом подкатил следом за ними. Джон и Мейсон схватили лопаты и немедленно приступили к работе.
Грязь превратилась в склизкую глину, прибавляя лишние фунты на каждую лопату земли. Они работали молча и упорно.
Пара фонарей отбрасывала холодный желтый свет, открывая взглядам расширяющуюся пасть могилы, а кожа на спинах работающих высыхала, чтобы снова пропитаться дождевой водой.
Через двадцать минут они почти вгрызлись в могилу. Все пятеро устали до мозга костей.
Потом дождь резко перестал. Облака рассеялись. На их месте появилась россыпь звезд и луна.
Юноши с удвоенной силой вернулись к своей работе. Дин и Натан отдыхали, когда Джон, Мейсон и Клайд наткнулись на гроб. Они даже не стали поднимать его из могилы, просто Джон очистил крышку от черной земли и воды, сильными пальцами нащупал зажим, который фиксировал крышку.
Дин и Натан сидели на откидном борту грузовика промокшие, замерзшие и грязные. Они не видели гроб, но ощутили сразу же разнесшийся в воздухе резкий запах пота и мочи.
– О, Боже! – закричал Джон.
– Господи, он мертв? – спросил Натан, подбегая к могиле.
– Хуже, – объявил Джон.
Крышка была распахнута. Внутренность гроба открылась в свете фонарей и лунного неба. Обитый изнутри кружевом ящик пропитался грязью, мочой и кровью. Но гроб был пуст.
Двадцать два года спустя
глава 4
– Что это? – спросила Пайпер.
Угрюмого вида продавец в фартуке и с сеточкой на волосах лопаточкой приподнял за край указанный кусок. Изгиб сохранялся ровно секунду – потом мясо постепенно распласталось по-прежнему.
– Отбивные по-сальсбурски, – сказал он. Пайпер Блэкмор нахмурилась:
– Не выглядят, как отбивные по-сальсбурски. Презрительная гримаса сразу же исказила апатичное лицо студента:
– Вы берете или нет?
– Он по форме напоминает треугольник.
– Это клин.
– Клин? С каких это пор мясо вырезают клиньями?
– Я сказал, что это сальсбрская отбивная, – я не сказал, что это мясо.
Пайпер рассмеялась, но потом поняла, что апатичный студент вовсе не шутил.
– А что с соусом? У него какой-то… – Пайпер подыскивала выражение, – желтоватый оттенок.
Студент подсунул лопатку под псевдомясо:
– Берете или нет?
– Какого черта. Двум смертям не бывать, не так ли? Ответа не последовало.
– Дайте две. Я отнесу тарелку другу.
– Не очень-то ценный друг, должно быть.
– Наверное.
Он плюхнул два мясных треугольника на отдельные тарелки и протянул их без дальнейших комментариев. У Пайпер возникло непреодолимое и совсем непрофессиональное желание поднести кулачки к ушам и, растопырив пальцы, вопить: «Буга-буга-буга!..», только чтобы понять, добьется ли она реакции.
Остальные официанты были слегка оживленнее, чем загадочный мальчик с мясом, но только слегка. Пайпер добавила к мясу хрустящую картошку, а вместо обычного крахмального пудинга взяла морковный салат. Легко приподняв оба подноса с движущегося прилавка, она встала в очередь в кассу.
Холодок, одновременно обжигающий и леденящий, сковывающий все члены, пронзил ее маленькое упругое тело. Она содрогнулась. Тарелки зазвенели на подносах.
Холод. Жар.
Зрение ее затуманилось. Мир покачнулся. Маленькие фейерверки закружились перед глазами, заполняя границы видения.
– Мисс? Мисс?
Пайпер поморгала. Дыхание было учащенным, сердце колотилось.
– Мисс?
Она почти уронила подносы на хромированную поверхность стойки рядом с кассовым аппаратом. Слишком тяжело. Морковные палочки подпрыгнули. Мясные треугольники, завязнув в желтоватом соусе, остались неподвижными.
– Карточку, пожалуйста, – потребовал кассир.
Зрение прояснилось. Пайпер снова поморгала и сконцентрировалась на лице человека, сидевшего перед ней. Юноша. Еще один студент. Сеточка на волосах, фартук, но этот экземпляр улыбался, показывая крупные выпуклые зубы.
– Что? – спросила она, больше обращаясь к себе, чем к кассиру.
– Вашу обеденную карту. Мне нужно провести ее.
Пайпер порылась в кармане. Ей казалось, что пальцы распухли, потеряли чувствительность и привычную гибкость. Она нашла карточку и протянула ее.
Улыбающийся студент взял ее и провел через аппарат дважды.
– Вы в порядке?
Пайпер выдавила из себя улыбку и пожала плечами.
– Просто что-то нервное. Чепуха.
– Кто-то прошел по вашей могиле.
– Что?
– По вашей могиле. Понимаете? В том месте, где вас похоронят. Так говорит обычно моя бабушка, когда у кого-нибудь мурашки бегут по спине. Она говорит: «Кто-то идет по твоей могиле».
Он вернул карточку. Его широкая до невозможности улыбка стала еще шире.
Идет по твоей могиле.
Пайпер Блэкмор вздрогнула.
Идет по твоей могиле.
Классная комната была выкрашена в нежно-зеленый оттенок с темно-коричневой каймой на уровне человеческой талии. Тот же цвет распространялся концентрическими кругами по потолку из звукопоглощающей плитки, слегка тронутому плесенью и водяными потеками. Стул со сломанной ножкой смирно стоял в восточном углу, как дисциплинированный ребенок. На западной стене спокойно плел свою сеть паук.
В комнате не было часов. У доктора Дина Трумэна вообще их не было. Он всегда знал, сколько времени. Иногда ему казалось будто он слышит тиканье, безжалостно фиксирующее время, с каждым ударом приближая их к финалу – к концу Черной Долины.
Если только…
Дин прикусил нижнюю губу и взглянул на письмо, которое держал в руках. Оно было сложено втрое и истерлось – видно было, что его слишком часто брали в руки. Три фразы казались высеченными на бумаге: «последнее предложение, место деятельности, холм Хокинса».
«Все зависит от тебя, Дин, – сказал ему Натан Перкинс. – Ты – наша единственная надежда, наш единственный шанс».
Дин Трумэн отер пот со лба и огляделся. Это была старая комната в старом здании, изношенном временем и людьми. Школьная доска, когда-то черная, теперь хранила налет от множества стираний. Пол, когда-то бежевый, превратился в бледно-желтый. Провода, как клубок черных змей, свились позади двенадцати запыленных компьютеров, примостившихся на шести замызганных столах.
Письмо отяжелело у него в руках. Дин опустил его на стол и разгладил ладонью. Что делать? Что делать? Он медленно и глубоко вздохнул; в воздухе сильно пахло озоном и мелом.
На южной стене висела доска объявлений, сплошь, в четыре ряда, завешанная бумажками. Казалось, что кто-то высыпал содержимое мусорного ящика и налепил его на дубовую поверхность. На северной стене преобладали окна со множеством переплетов, обрамленных пылью и грязью. Дин выглянул в окно: меньше чем в десяти метрах начинался подъем, пока не достигалась высота 675,6 м – холм Хокинса.