Из-за снежных заносов вахтовые автобусы едва пробивались на комплекс, и смены меняли не вовремя, с опозданием. Викторенко не тянуло в пустой балок и он часто оставался ночевать у себя в кабинете. И сегодня вышел поутру встречать вахтовый автобус.
— Здравствуйте, Иван Спиридонович, — услышал голос Железкиной. — Вы снова раньше нас. Как это вам удается?
— Ночевал здесь! — неожиданно признался Викторенко.
— Зачем вы изматываете себя?
Золя Железкина была для Викторенко одним из трех операторов. Она же была и подругой Ларисы. Потому, наверное, он не обращал на нее внимания как на женщину. Но сейчас ему было приятно слышать в ее голосе участие, и заботливость.
— Любимая работа не в тягость, — не без иронии сказал Викторенко. — Так что все в порядке, товарищ оператор. — И тут он заметил, что глаза девушки наполнились слезами. — Золя, что с тобой? Ты обиделась на меня?
— Ничего, ничего, — торопливо ответила она. — Мне пора в диспетчерскую.
Позднее, обходя цеха, Викторенко заглянул в диспетчерскую. Железкина строго-деловито доложила обстановку и спокойно ответила на его вопросы. Ему пришлось еще раз убедиться, что он плохо знает своих помощников.
В кабинете на столе лежала ленинская работа «Развитие капитализма в России». Когда-то Калерия Сергеевна сказала, что это исторический курс по геологии.
Викторенко раскрыл книгу, отыскал на странице очерченную ногтем риску:
«В основе „организации труда“ на Урале недавно лежало крепостное право, которое и до сих пор, до самого конца 19-го века, дает о себе знать на весьма важных сторонах горнозаводского быта. Во времена оны крепостное право служило основой высшего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе».
На комплексе было тихо, и Викторенко углубился в чтение.
Обдумывая ленинскую мысль, Викторенко не без гордости восстанавливал в памяти славу Магнитогорска, который возродила Советская власть, такие гиганты, как «Уралмаш», без которых не выиграли бы войну с фашистами. А до этого? В течение двухсот лет Россия пахала, ковала, косила и рубила изделиями уральских заводов. Носила кресты из уральской меди, ездила на уральских осях, стреляла из ружей уральской стали, пекла блины на уральских сковородках, бренчала уральскими пятаками в кармане! А теперь за Уралом открыты нефть и газ. Размах огромнейший.
Часть третьяМЕДВЕЖЬИ ТРОПЫ
Глава первая
Телеграмму из окружкома вручили Луневу дома рано утром. Текст уместился на двух строчках: «В поселке Таз разорвало нитку газопровода тчк Просим обеспечить теплом». Начальник объединения не успел добриться и озабоченно тер колючий подбородок с пышными бакенбардами из мыльной пены. По скулам заходили тугие желваки. Беспощадный к себе, когда дело касалось работы, он требовал от подчиненных полной отдачи сил и не терпел рядом лодырей и разгильдяев. Зря он в свой недавний прилет поверил Семерикову, бригадир обещание не выполнил: трубу не подняли со дна озера.
Звонкий бой стенных часов напомнил, что через два часа лететь в Тюмень на партийную конференцию. В Таз надо посылать энергичного человека. Мысленно принялся перебирать начальников отделов и тут же по разным причинам отвергал одного за другим. Взгляд случайно наткнулся на шахматную доску. Фигуры расставлены для решения задачи. Память вернула в Таз. Спасаясь от полчищ комаров, он из темной комнаты диктовал Викторенко свои ходы. Викторенко тогда без стеснения заявил, что бригада схалтурила: вместо того чтобы обойти озеро, трубу через него перекинула. Неужели в этом причина разрыва? Впрочем, причин здесь хоть отбавляй.
Сейчас двадцатидюймовая труба от разведочной скважины к поселку Таз волновала Лунева больше, чем магистральный трубопровод на Урал. Лунев не забыл, с каким удивлением и восторгом ненцы рыбацкого поселка встретили голубой огонь. Как дети, они шумно выражали свой восторг, хлопали самозабвенно в ладоши. А Сэвтя протягивал ему навстречу своих малышей и говорил: «Никипор, Сэвтя рыбак, а мой Хосейка капитаном будет. Хосейка, однако, летчиком будет. К нам прилетит на вертолете». И так он говорил про каждого. А их у него пятеро! Лунев рывком снял телефонную трубку.
Трубка принесла далекий треск, свист ветра, пока наконец не раздался приглушенный голос:
— Слушаю, Викторенко!
— Здравствуй, Иван… Иван Спиридонович… Как слышишь?
— Трохи чую.
— Оставишь за себя Сулейманова. Собирай мигом варил и умельцев. В Тазе трубу снесло. На термометр смотрел?
— Бачил.
— Сорок пять мороза… Вылетать сегодня… Самолет высылаю!
По привычке Викторенко жадно вглядывался в землю. Под снегом озера и реки. Солнце очертило с поразительной точностью их русла и водоемы синими обводами теней, повторяя изгибы каждого берега, залива, омута и старицы. Острые заструги не задерживали снег, и, гонимый ветром, он струился тонкими косичками.
Отрываясь от окна, Викторенко натыкался глазами на Егора Касаткина. Рыжая борода его ослепительно горела. Викторенко до сих пор не мог решить, правильно ли он поступил, включив его в бригаду. Сыграло желание убедиться, что его воспитательный метод без наказания тюрьмой даст положительный результат. «Начальник, сам посмотришь, что стоит настоящий варило. Шестой разряд — это тебе не бантик с кисточкой! Поумнел Егор Касаткин после одной ночной драки. В грязь своей сковородкой не ударю!»
Взгляд Викторенко теплел, когда он смотрел на своих хлопцев. Николай, Монетов, Гордей Завалий и Славка Щербицкий не подведут. Заявит о своем мастерстве первоклассный сварщик, пригодится смекалка плотника, и найдется дело электрику.
Рядом с хлопцами сидел Сергей Пядышев. Уткнув голову в полу меховой куртки, сладко похрапывал после ночной смены.
Викторенко старался представить, где разорвало трубу. Осенью, когда прилетал с Луневым, прошагал по тундре до скважины все пятьдесят километров.
Из кабины вышел второй пилот и объявил:
— За бортом пятьдесят три градуса!
Сообщение не вызвало радости. Пятьдесят три градуса имеют разное измерение: в поселке или в открытой тундре! Каждый из летящих в самолете ощущал глухие удары ветра и судорожное дрожание расчалок между крыльями. Если трубу разорвало недалеко от поселка — это еще подарок. А если в тундре — беда! А если на дне озера?
Ан-2 подбрасывало вверх, потом швыряло вниз. Летчики с трудом удерживали машину. За окнами густела темнота, и снег медленно синел.
Викторенко несколько раз посматривал на часы. Летчики не укладывались в расчетное время. Невольно подумал: не сбились ли с курса? Хватит ли горючего до Таза? Наверное, радист рыбозавода уже отбил не одну тревожную телеграмму, сообщая о пропавшем Ан-2 с ремонтной бригадой. Иван пока никому не высказал свои сомнения, чтобы зря не волновать парней. Завидовал безмятежному сну Пядышева.
— Морозец будь-будь, — сказал глухим голосом Егор Касаткин, обращаясь к Викторенко. Ему хотелось расположить к себе начальника комплекса, но он не знал, как продолжить разговор, и хмурил лоб. С дружками проще. Можно болтать о закуске, показать, как зубами легко поднять стакан с водкой. Или начать ругать бормотуху. По привычке вытащил из пачки сигарету, поймав настороженный взгляд Викторенко, виновато улыбнулся. Размял сигарету в пальцах.
— Морозец будь-будь!
— Злой мороз!
— Не то сравнение, — в разговор вмешался Николай Монетов. — Дурной мороз!
— В тундре даст нам чертей, — Гордей Завалий зябко поежился.
Ан-2 зашел на посадку в кромешной темноте. Снежный наст как зеркало отражал сверкающие созвездия. Звезды накрыли землю рыболовной сетью, и каждая ярко горела, как вбитая навечно круглая шляпка большого гвоздя.
Горящие костры помогли летчикам определить землю.
Ремонтников встречал директор рыбозавода. Он был простужен и то и дело шмыгал синим носом.
— Заждались мы вас. Не поселок, а госпиталь. Все расхворались. Завод остановили.
— Когда разорвало трубу? — спросил нетерпеливо Викторенко.
— Три дня, однако, — сказал, протискиваясь, Сэвтя. Он начал обходить прилетевших рабочих и здоровался. — Ань-дорова-те! Однако, прилетели. А где мой приятель Никипор? Башка-мужик! — Обрадовался, когда узнал Викторенко. — Иван, ты? Сегодня, однако, чаи гонять не будем. Газ убежал!
— Директор, а мороз будь-будь! — Егор Касаткин решил обратить на себя внимание. — В такой мороз вы любой день сактируете, а нам придется работать. Без горючего долго не выдюжим!
— Не беспокойтесь, распорядился. Уходил — повариха пельмени лепила.
— Порядок, — обрадовался Егор, сбивая с бороды сосульки. — Всосем по стакану водки и поиграемся с пельмешками. А разобраться, при таком закусе и двух стаканов мало!
— Где трубу разорвало? — Викторенко плечом отодвинул сварщика, мысленно обругав себя: Касаткина, видно, могила исправит. — Придется перекрыть скважину. На чем добираться?
— Трактор есть, но, боюсь, его не завести. С осени стоит. Тракторист улетел на Большую землю. Оленей дадим. Две мерки надо пробежать!
— Две мерки? — удивился Монетов. — Это что же — сорок километров?
— Когда сорок, а в другой раз — пятьдесят. Сэвтя с вами поедет за каюра. Он у нас специалист по газу.
Аварийную бригаду разместили в клубе. Около круглой бочки из-под солярки лежали нарубленные покрышки. Ими топили, как березовыми поленьями. Пахло резиной. В воздухе хлопьями летала сажа.
Сдвигая лавки к стене, Сергей Пядышев заметил:
— Печка есть, ну чем не санаторий, и спать ляжем но отбою!
Наступило утро, но света за окнами не прибавилось. Небо было затянуто тучами, снег не слинял, оставался по-прежнему синим.
Сбивая с кисов снег, вошел Сэвтя.
— Ань-дорова-те, мужики! Однако, газ ловить пора!
— Не ловить, а загонять в трубу, — поправил Викторенко. — Сэвтя, а ты здорово подрос. Был маленький-маленький, а сейчас вон как вымахал. Выше меня стал!