— Назначение получил не за красивые глаза. Кстати, не такие уж они у тебя и красивые. Тонкачев был первопроходцем, потому что он опытнее тебя. Скажи ему спасибо. Знаю, что у Юрия Ивановича взыграло ретивое. Но ему другое предначертано. В недалеком будущем. А пока пусть завершает техническую борьбу с французами. Пока он нужен в Медвежьем. Уяснил, Иван свет Спиридонович? Не одной головой думал Лунев, а коллегиально.
И уже более жестко добавил:
— Кстати, тебе полезно начинать с нуля. А Тонкачев уже прошел эти нулевки. Так что ты за него не переживай.
Долго гоняли тогда чаи. Потом два дня были заняты рабочей беготней. Перед отлетом Викторенко забежал к Луневу проститься. Узнал, что Тонкачев уже улетел. А Евгений Никифорович был в обкоме партии. Иван попросил у секретаря лист бумаги. Согнул пополам, написал: «Луневу Е. Н.». На обратной стороне вывел: «Спасибо, что верите, спасибо, что учите. И. В.». Снова согнул листок и попросил передать адресату.
Все это Викторенко вспомнил во время обхода Ево-Яхи. Он старательно знакомился с местностью, намечая план предстоящих работ. Перелазил через бурелом, выходил на песчаные отмели, проваливался в болотах. Легкая жизнь ему не рисовалась. Природа поражала своей дикостью. На сотни километров одна тайга, болота и озера.
В Шебелинке он, не задумываясь, построил бы без особого труда десять комплексов. Там железная дорога и автотрасса. А тут? Для всех грузов и строительных материалов единственный путь по Оби до Тазовской губы.
А после перегрузки на маленькие суденышки и баржонки далекий путь по заболоченному Пуру.
От его берегов до строительной площадки сто пятьдесят километров через торфяники и болота. Уже начали отсыпать песок под фундамент первого комплекса, а пока нет никакого оборудования и материалов. Викторенко вышел из тайги и остановился. Ладонью прикрыл глаза от солнца. Залюбовался первыми домами. Шутники из санного отряда Тонкачева окрестили застройку улицей Оптимистов. Вспомнил стихотворение:
От бетонной экспрессии
В поредевших лесах
Умирают профессии
У меня на глазах.
«Нет, дорогой Василий Федоров, не перевелись еще на Руси умельцы. Они все построят здесь, в краю болот, на века».
Есть здесь русские плотники
С золотым топором.
Это звучное четверостишие он услышал от Лунева. Евгений Никифорович всегда уважительно относится к рабочему любой профессии, был бы он мастером. У него даже меняется голос, когда он произносит: «Мастер», точно оправляет каждую букву драгоценными камнями. В ту памятную беседу в Тюмени, напутствуя Викторенко, Евгений Никифорович дал совет: «Посмотри, не закисли ли твои гвардейцы из отрядов на Сосьве. Зови к себе в Уренгой. По должности я должен ругать тебя за переманивание кадров, а тут сам даю совет! Нужны классные специалисты. Нужны мастера!»
Викторенко перебирал в голове фамилии знакомых инженеров на должность начальника первого комплекса.
Лунев словно угадал его мысли и торопливо сказал: «Не мучайся, Иван Спиридонович. Хочешь услышать мое мнение? Так знай: смело назначай на первый комплекс Пядышева. Завод ему подымать с нуля, поверь, вырастет в хорошего специалиста!»
Викторенко не думал сразу сдаваться:
«А Лавчуков разве не подойдет?»
«Лавчуков перспективный инженер о оригинальным мышлением. Но первый комплекс должен стать эталоном. Строить придется еще не один завод. Пядышев пользуется авторитетом. Его слово закон для строителей и монтажников. Ему верят. Он дерзок и резковат, но именно такой хватки недостает Лавчукову».
Викторенко продолжал свой путь по берегу Ево-Яхи. Река беспрерывно петляла из стороны в сторону, то скрывалась в тайге, то выбегала на широкие плесы, разрезая болота. За одним из поворотов Викторенко неожиданно увидел незнакомого человека.
— Здравствуйте, Иван Спиридонович, — сказал незнакомец, протягивая руку. — Не узнали?
Викторенко напрасно силился вспомнить.
— Медвежье… горком партии… магазин… кража!
— Мишустин, какими судьбами?
— По воздуху, по заданию горкома.
Викторенко, стараясь оправдаться за свою забывчивость, крепко пожал протянутую ладонь.
— Ну и силища, — удивленно протянул Мишустин.
— Чем, чем, а силой бог не обидел. Вы надолго к нам?
— На партийное собрание. Погощу, пока не надоем.
— Я слышал, вы в отпуск собирались?
— Перенес на зиму. Жена улетела сдавать экзамены. Она у меня учится в педагогическом институте. Так что рассчитывайте на помощь.
Викторенко с Мишустиным не спеша продолжали обход. Весна не торопилась открывать заветные места, красивые лужайки и спуски к реке. По границе тайги, среди кедрачей и елей, еще держались посиневшие сугробы, напоминая о зиме. А рядом, на быстрине Ево-Яхи, течение промыло лед.
Мужчины вышли на открытый простор. Впереди среди травы горбатились мочажины. Дрались куропачи. Два петуха яростно нападали друг на друга, и ветер переметал вырванные перья соперников.
— Держатся куропатки?
— Пока еще не распугали.
— Надо беречь их.
— Вот о чем надо рассказывать новоселам. Представляешь, в городе будут разгуливать куропатки.
— Нам бы с поселком толком справиться, — сказал Викторенко глухо, уходя в свои заботы. Помолчав, спросил: — А случаем название городу не придумали?
— Придумал. Но теперь не скажу. Не чувствую оптимизма.
— Оптимизм должен быть реальным. А вы знаете, чего стоила доставка строительного материала с перевалками на реках? И строить есть кому, да материала нет.
Еще за одним поворотом встретили Пядышева. Он по-прежнему кашлял и говорил простуженным голосом. Пядышев сообщил, что получена радиограмма — надо встречать проектировщиков.
— Это хорошо, товарищ начальник первого комплекса, а вот кашель у тебя плохой, — сказал Викторенко и пожаловался Мишустину, что никак не может заставить Пядышева поехать в санаторий.
— А вы приказом его — в отпуск и на лечение.
— Придется.
В конторе Викторенко встретила встревоженная секретарша. Сказала, переходя на шепот, что его давно уже ждут трактористы.
— Где они?
— Наверное, вышли покурить.
В кабинет шагнули четверо, пятная пол мокрыми валенками. За ними как будто вкатили бочку с соляркой. Горючим пропахли зимние шапки, черные полушубки с замасленными, лоснящимися полами.
— Николай, ты? — Викторенко сгреб в охапку Николая Монетова. Прежними остались только его глаза. Лицо черное, прокопченное, скулы отморожены, губы опухли.
— Не признаешь? Были бы кости, а мясо нарастет, — сказал Николай с усмешкой. Глаза на секунду вспыхнули, гася усталость. — Пришли сказать, восьмой абсорбер притащили!
— Восьмой? Наконец-то! — Викторенко чуть не задохнулся от радости. — Чертушки вы мои, мазаные и чумазые. — Принялся тискать одного за другим трех трактористов. — Трудно пришлось? — спросил он, адресуясь сразу ко всем. Старался представить, сколько раз каждому пришлось факелами разогревать замерзшие моторы. А скорее всего они не глушили их, и моторы молотили без остановки все полтора месяца долгой и утомительной дороги по зимнику от Таза до Ево-Яхи.
— Досталось! — сказал один из трактористов и поскреб пальцами щетину бороды. Трудно было определить, стоял ли молодой парень или пожилой мужчина. До сих пор качает. Не дай бог еще раз такую прогулку! — Он рывком сорвал с головы замызганную шапку-ушанку со сбившимся мехом.
Словно по команде и другие сдернули шапки, опустили головы.
Николай Монетов нацелил на Викторенко черные глаза и тихо сказал:
— Замерзли в пургу Витька Кругликов и Афанасий Долбыш. В одной кабине их нашли. Сидели, прижавшись друг к другу.
— В пургу тракторы занесло по самые кабины. Говорят, вертолет высылали? — вступил в разговор тракторист в бушлате.
— Пять раз гоняли Ми-8 на зимник, — подтвердил Викторенко.
— Разве отыщешь?! — воскликнул Монетов. — Абсорберы белой краской какие-то умники размалевали, как будто для маскировки. Для тундры один цвет нужен — красный!
Помолчали. Присели к столу.
— Три года абсорберы были в пути, — сказал задумчиво Монетов. — Каждый бок исписан фамилиями железнодорожников, водников, как колонны на рейхстаге. Сто человек я насчитал, кто по очереди нянчил эти игрушки. Везли по Оби, перегружали на баржи, а потом затаскивали на сани тракторов.
— Видел я эти абсорберы на баржах в Тазе! — заметил Викторенко. — Выходит, прибыли старые знакомые.
— Надо написать на них имена Витьки Кругликова и Афанасия Долбыша. Попросим монтажников, чтобы не закрашивали, когда станут марафет наводить.
Викторенко расспросил, куда отвезти погибших трактористов. Узнав, что в Медвежье, соединился по рации с Тонкачевым. Юрий Иванович сказал, что уже ждут родственников. С ними будут решать, где хоронить. Трактористов Иван проводил до балка. Прощаясь, задержал руку Николая. Хотел сказать какие-то особые слова. Но они не находились. В горле точно застыл горячий ком. Два парня посмотрели в упор в глаза друг другу. И все. Как будто и ничего не произошло. Просто это была их жизнь.
У конторы уже ждал Пядышев.
— Иван Спиридонович, пора ехать встречать проектировщиков.
Женщина улыбалась, и каждая черточка ее лица выражала радость: поблескивали ослепительно зубы, сияла ямка на подбородке, лучисто светились глаза. Она сделала еще шаг, и на Викторенко накатился запах дорогих духов. Женщина прошла вперед и быстро поцеловала в щеку сидящего за столом Викторенко. Стерла пальцем со щеки след губной помады, прищурила игриво глаза и сказала:
— А то еще жена приревнует!
Викторенко наконец узнал в пополневшей женщине свою однокурсницу.
— Зинка!
— Каждый раз не узнаешь!
— А ты каждый раз разная.
— Помнишь, просила разрешения воспользоваться твоей разработкой?
— И что?
— К сожалению, поздно поняла, что на подсказках далеко не уедешь. Надо иметь свой умишко, пусть даже маленький, без всяких извилин, но обязательно свой! — Разговаривая, она обходила кабинет, как будто задалась целью вымерить его шагами. Провела пальцем по чернильному прибору. Так же неторопливо подошла к подоконнику и вывела ногтем: «Зина».