— В каких классах она преподавала?
— В основном в начальной школе. Какое-то время в средней, вот тогда она была очень строгой.
— Ничего удивительного.
— Она была хорошим учителем, умело обращалась с детьми — приветливо, но без сюсюканья. Каждый день, возвращаясь домой, она забирала меня от бабушки или еще от кого-нибудь, с кем оставляла, и по дороге всегда рассказывала, что произошло за день. Каждый раз у нее находились какие-нибудь смешные истории для нас с Марком. Она всегда казалась нам гораздо более интересной, чем матери других мальчиков. Сейчас я работаю вместе с пожилыми учительницами, и иногда они мне напоминают мою матушку. Это было ее лучшее время. Я скучаю по ней. Это вроде как…
Соноре казалось, что Китон хочет сказать «как будто она умерла». Но он промолчал, схватил еще три картофельных лепестка и, продолжая жевать, откинулся на спинку стула.
— Вот так. А вы замужем? — внезапно спросил он.
Сонора рассмеялась:
— Нет. Мой муж умер.
Китон удивленно склонил голову набок:
— Впервые встречаю женщину, которая смеется, говоря, что ее супруг мертв.
— Специфический полицейский юмор.
— Всегда найдете, что ответить. С вами легко беседовать. Может, это потому, что вы женщина? А вам не кажется, что с женщиной-полицейским общаться легче, чем с полицейским-мужчиной?
Пожав плечами, Сонора все-таки решилась откусить маленький кусочек хот-дога.
— Конечно, не всегда именно пол является определяющим фактором, но по собственному опыту знаю, что мужчины и женщины во многом отличаются, в том числе по силе и выносливости. Мне казалось, что именно мужчине пристало быть полицейским — ведь он вызывает больше уважения с точки зрения силы, вы с этим не согласны?
Сонора задумалась:
— Как-то раз, когда я еще работала патрульным полицейским, мне позвонил один тип — это был анонимный звонок — и сообщил, что люди недовольны тем, что улицы патрулирует всякая мелкота вроде меня.
— Это, наверное, ужасно — быть единственной женщиной в мужском коллективе?
— Я не единственная женщина в коллективе. И потом, когда работаешь, нет никакой разницы, мужчина ты или женщина. Вот после работы — другое дело. Но я и так вижу этих ребят целый день, а у меня двое детей, и вполне хватает своих забот. Меня бесят люди, считающие, будто у меня есть какие-то преимущества в продвижении по службе исключительно за счет того, что я женщина.
— Мне знакомо то, что вы говорите.
— В самом деле? Что именно?
— Начнем с того, что меня приняли на работу, потому что я мужчина. Да-да, муниципальный комитет выбрал меня именно по принципу пола. И если я преуспеваю на работе, то это из-за того, что мужчина, по мнению многих, имеет определенные преимущества. А некоторые считают, что мое преимущество состоит в том, что я белый.
— А что вы сами думаете по этому поводу?
— Может быть, я просто обречен быть хорошим учителем?
— А сколько всего мужчин-учителей в вашей начальной школе?
— В той школе, где я преподавал прежде, мне довелось быть единственным мужчиной-преподавателем.
— Так вы были единственным мужчиной?
— Вот именно! Все остальные сотрудники и руководители были женщинами.
— А это хорошо или плохо, как вы считаете? — спросила его Сонора, уже всерьез принимаясь за свой хот-дог.
— И то, и другое. С одной стороны, мне приятно выделяться и не теряться в общей массе.
— А что плохого?
— Представьте только, если у всех женщин, работающих вместе, совпадут сроки месячных? Как вам это нравится — прийти на работу в школу, когда у всех сорока пяти дам началось ежемесячное недомогание?
Сонора даже поперхнулась. Наклонившись поближе, Китон постучал по ее спине.
Потом они ели мороженое. К этому моменту Сонора почувствовала, что язва оставила ее, поскольку желудок уже был достаточно заполнен и умиротворен. И настроение у нее поднялось: никаких напоминаний о язве, да еще такое аппетитное сливочное мороженое с орехами и фруктами!
— Мое положение, пожалуй, покруче, — сказала она Китону. — Например, у нас была такая проблема — приходилось подниматься на третий этаж, чтобы попасть в женский туалет. У мужчин, как вы понимаете, подобных сложностей не возникало.
Китон поддел ложечкой дольку мандарина у основания сливочной пирамидки и добавил:
— А в моей школе вообще не было мужского туалета.
— И они устроили для вас отдельный клозет?
— Нет, просто объявили равноправие — дескать, туалетами могут пользоваться и женщины, и мужчины.
— Ну и как?
— Что как? Я вхожу, а на стене висит коробка с гигиеническими пакетами и тампонами. А дамы спокойно приводят в порядок свои волосы или натягивают колготки. Думаете, их очень радовали мои неожиданные появления? Мне приходилось входить, прикрывая лицо журналом.
Теперь Сонора доедала картофель фри, а Китон расправлялся с луком. Он по очереди отдирал колечки от хрустящего теста и отправлял их в рот.
— Иногда им требовалось передвинуть пианино — пожалуйста, мистер Китон. Или кому-то из женщин надо было помочь принести коробки с пособиями — будьте добры, мистер Китон. В общем, они превратили меня во вьючное животное школьной породы.
Сонора опустила соломинку в молочный коктейль.
— Мужчины — большие перестраховщики. Мы уже пять лет работаем с Сэмом в паре. Но даже теперь я вижу, что иногда ему очень хочется, чтобы я не выходила из машины.
Китон снял слой шоколада с мороженого.
— Представьте себе, впервые должности учителя я лишился только потому, что отказался быть тренером школьной команды по баскетболу. Уверен, что женщине такого бы никто не предложил.
Сонора кивнула:
— Всякий раз, когда речь заходит о моем продвижении по службе, я слышу лишь шуточки о своих любовных похождениях. А ребята, не обладающие и половиной моих способностей — честное слово, это так! — получают все новые и новые назначения.
— А как вы оказались в отделе по расследованию убийств?
— Тому много причин. Одна из них — я хорошо пишу рапорты. Но основная причина — этот подонок Маккриди.
— Ваш начальник?
— Да нет… А вам это действительно интересно?
— Думаю, да.
— О’кей, тогда начнем сначала. Представьте себе, я нахожусь на дежурстве и получаю вызов: женщина возвращается к себе, а кто-то ограбил ее дом. Я мчусь туда. Осматриваюсь. Вижу эту расстроенную даму, которая изо всех сил старается сдержать слезы, потому что рядом с ней стоит малыш двух лет. В доме сплошной кавардак — тот, кто к ней забрался, все перерыл и перевернул вверх дном, даже выбросил женское белье из шкафа. И, пока я разглядываю место преступления, у меня возникает ощущение: что-то здесь не так. Просто ощущение, интуиция, понятно?
Китон кивнул и придвинулся поближе.
Сонора уставилась на пятно от горчицы и снова вспомнила тот дом, женщину с бледными, искусанными губами, державшую на трясущихся руках своего малыша с заспанными глазенками. Она только что приехала из бакалейного магазина, и багажник ее машины, заполненный продуктовыми пакетами, был еще открыт. Ребенок только-только проснулся. Сонора вспомнила, как он протирал кулачком свои глазки и прижимался розовой щечкой к плечу матери. Мама была молодой блондинкой, волосы она стянула в хвостик, а нос и щеки женщины покраснели от загара.
Сонору озадачил тот факт, что практически ничего не пропало. Телевизор был на месте, радиоприемник тоже, а на тумбочке лежали деньги.
Она все сделала по инструкции — попросила женщину остаться снаружи, вызвала подмогу, после чего обошла все комнаты дома. Затем стойко выдержала снисходительный взгляд здорового патрульного полицейского, прибывшего по ее вызову. Но, начав перебирать в мыслях детали предполагаемого рапорта по этому делу, она вдруг вспомнила, что у ее лучшего друга по начальной школе был точно такой же дом и что в одной из спален должен быть незаметный и редко используемый люк, ведущий из стенного шкафа на чердак.
Она решила проверить правильность своей догадки и достаточно быстро обнаружила выход на чердак. Однако никаких видимых следов на крышке люка не заметила — люк был плотно пригнан. Сбоку, возле открытого стенного шкафа, стоял детский стульчик.
Однако, встав на него, Сонора с большим трудом смогла дотянуться до люка. Она попросила патрульного Рейли поддержать ее. Тот добродушно согласился, но все же предложил встать на стул вместо нее. По плохо скрытой усмешке в его глазах она поняла, что Рейли опасается стать завтра героем очередной «истории» в рассказах коллег.
Повозившись, Сонора откинула наконец крышку. При этом форма на ее спине покрылась пятнами пота, хотя в доме было прохладно и кондиционер работал вовсю. На чердаке было темно, и только рассеянные лучи света пробивались сквозь вентиляционную решетку, расположенную под карнизом.
А еще было жарко и пахло плесенью. Воздух был плотным и душным. У Соноры сразу же раскраснелись щеки. Она немного подождала. «Если кто-то здесь есть, — подумала она, — то рано или поздно он чем-нибудь себя выдаст». Но стоявший внизу Рейли уже выражал недовольство. Он во что бы то ни стало хотел сменить ее и отправить на кухню дописывать рапорт.
По вискам у нее градом катился пот. Просунув голову в люк, она подождала, пока глаза привыкнут к полумраку. Пол на чердаке отсутствовал — одни только деревянные балки, прикрытые толстыми листами стеклопластика. В углу что-то зашевелилось.
Сонора извлекла из кобуры револьвер и сняла его с предохранителя. В левую руку она взяла фонарь и зажгла его.
Луч света выхватил из темноты мужчину с револьвером, направленным прямо ей в грудь. Они выстрелили одновременно. И мужчина промахнулся. А ее пуля прошила ему горло — он умер еще до приезда «скорой помощи», и его кровь, просочившись сквозь балки чердака, пропитала потолок коридора.
Это был единственный раз, когда она пустила в ход свой револьвер. И прикончила она не кого-нибудь, а самого Аарона Маккриди — ОУРа, — на котором висели многочисленные преступления: изнасилования, операции по перевозке наркотиков и, конечно же, нарушения общественного порядка.