Из глубин разрезанной оболочки с влажным всплеском стало подниматься нечто блестящее и красное. Словно объятая злыми чарами, Эмили смотрела, как наружу вылезает щупальце и начинает взад-вперед мотаться в воздухе, разбрызгивая вокруг зловонную мерзкую жижу. Около пары футов длиной, оно состояло из трех волокон плоти, свитых в единую спираль. Щупальце венчало что-то, напоминающее черный клюв, но, присмотревшись, Эмили увидела, что он разделяется на три треугольных фрагмента, соединяющихся мясистым основанием. Тут щупальце вдруг прекратило метаться и развернулось к Эмили. Странный клюв, который не был клювом, раскрылся еще шире, и она увидела угнездившийся у него в центре лишенный век глаз, который смотрел на нее с холодной злобой.
Гребаный глаз!
Он нисколько не был похож на органы зрения человека или любого другого живого существа с Земли, но Эмили была абсолютно уверена, что это именно глаз и ничто иное. И этот глаз уставился прямо на нее.
Выдергивая нож из оболочки монстра, Эмили временно забыла про боль в плече и в руке; на место боли пришли ярость и кровожадность. Одним движением руки она разрубила щупальце поперек. Верхняя часть, та, что с глазом, ударилась о ее колено и, мокро хлюпнув, упала на пол. Основание щупальца, которое, видимо, все еще крепилось к чему-то внутри куколки, помоталось из стороны в сторону, разбрызгивая мерзкую красную жижу, а потом погрузилось туда, откуда вылезло. Эмили подняла нож и вонзила его куда-то в недра куколки, метя в скрытую жидкостью темную тень. Нож нашел свою цель, и метания существа внутри оболочки усилились, когда его цитадель внезапно превратилась в камеру пыток.
Эмили снова и снова наносила удары по сущности, таившейся в коконе, не обращая внимания ни на боль, ни на мерзкий вкус во рту, ни на исходящую от жидкости вонь. Когда наконец всякое движение внутри куколки прекратилось, Эмили выпрямилась и выронила нож. Она стояла над умерщвленным монстром, как забрызганный кровью поверженного противника гладиатор античных времен.
– Один готов, но на подходе еще несколько миллиардов, – пробормотала Эмили, выплевывая последние капли красной гадости.
Потом она посмотрела на вторую инопланетную куколку. Будь у нее время, она занялась бы и этой штуковиной, но прямо сейчас нужно было сделать то, за чем она сюда пришла. Адреналин отступал, и боль в плече опять давала о себе знать, к тому же Эмили понимала, что, если она в ближайшее время не вскроет несгораемый шкаф, домой до темноты ей не попасть.
На столе владельца почти засохшей пальмы стоял контейнер с салфетками. Эмили вытащила несколько штук и принялась оттирать лицо, на котором, она чувствовала, подсыхали красные брызги. Покончив с этим, она скомкала порозовевшие салфетки, швырнула их на остатки инопланетного кокона на полу и направилась в подсобку за чем-нибудь тяжелым.
Чтобы сбить замок, трех ударов найденным в шкафу техперсонала молотком оказалось вполне достаточно, но хватило и этого, чтобы пострадавшее плечо начало гореть, как в огне. Эмили заподозрила, что упала менее удачно, чем ей сгоряча показалось вначале.
Покончив с замком, она положила молоток и открыла металлические двери несгораемого шкафа. То, что она искала, обнаружилось на верхней полке: холщовый чехол размером с дамскую сумочку, на боку которого красовалась выведенная по трафарету большими белыми буквами надпись «Иридиум».
Вытащив чехол из шкафа, она открыла молнию и стала раскладывать на полу то, что обнаружилось внутри: спутниковый телефон, зарядное устройство, руководство по эксплуатации, запасной аккмулятор и солнечную батарею в ударостойком корпусе.
Отлично.
Быстренько упаковав все обратно, Эмили посмотрела, не найдется ли в несгораемом шкафу еще чего-нибудь полезного, но там не было ничего, кроме сейфа для денег, в котором, вероятно, лежало несколько тысяч долларов. Кому они теперь нужны, эти доллары…
Закрыв шкаф, Эмили заметила брошенный ею молоток, подобрала его, сунула в чехол со спутниковым телефоном и снова застегнула молнию. Подхватив чехол здоровой рукой, Эмили снова прошла по коридору и спустилась по винтовой лестнице. Машинально попытавшись открыть входную дверь травмированной рукой, она содрогнулась от боли. Надо было поискать в редакции аптечку первой помощи или хотя бы болеутоляющих, но что уж теперь об этом. Адреналин, который поддерживал ее, пока она практиковалась в «резне бензопилой», улетучился, и боль терзала плечо острыми зубами. Наверно, порвана мышца или (Господи, не допусти, чтобы дело было в этом!) вывихнут сустав. Эмили могла кое-как шевелить рукой и надеялась, что вывих не подтвердится, но ее навыки по оказанию первой помощи были минимальны, и она не практиковалась в них аж со школьных времен.
У Эмили не осталось ни времени, ни сил, для того чтобы посетить магазин и пополнить припасы. Самое важное сейчас – благополучно, без потерь добраться до дому и заняться своими травмами, а пополнение кладовой подождет до лучших времен.
Сняв рюкзак с седла, Эмили положила чехол в одно из его отделений и забросила рюкзак на левое плечо. Дальше будет больно, подумала она, но других вариантов все равно не было, разве что бросить рюкзак посреди дороги. Когда она осторожно надевала лямку на разрывавшееся от боли правое плечо, ее глаза наполнились слезами. Со здоровой рукой это было бы секундным делом, но сейчас потребовалось несколько драгоценных минут, оставшихся до заката, к тому же Эмили вспотела, как лошадь, только что участвовавшая в скачках.
Солнце садилось, и дома отбрасывали на улицу длинные тени. Когда Эмили, наконец, перебросила ногу через раму и уселась в седло, чтобы ехать, начали зажигаться фонари. Правую руку пришлось согнуть и прижать к груди, а значит, держать руль можно было только левой. Конечно, велосипед из-за этого вихлял из стороны в сторону, и Эмили пришлось бороться с привычкой, заставлявшей крутить педали в обычном для нее темпе. Ехать так, как она ехала сейчас, гораздо безопаснее, но, черт побери, гораздо медленнее. Однако, чтобы не упасть и не схлопотать еще одну травму, пришлось пожертвовать скоростью.
В результате на обратный путь ушло втрое больше времени. По мере того как сгущались сумерки, Эмили постепенно снижала скорость, потому что плечо с каждым мигом донимало ее все больше. Ей приходилось объезжать каждую выбоину и каждый холмик дорожного покрытия, потому что толчки отдавали в плечо такой болью, что темнело в глазах, и велосипед каждый раз рисковал во что-нибудь въехать или упасть. Она дважды едва избежала столкновения с одним из немногих автомобилей, брошенных на пустых улицах, причем во второй раз чуть не перелетела через руль, слишком резко выжав передний тормоз и напрочь забыв про задний. В результате велосипед встал на переднее колесо и какое-то мгновение опасно балансировал, прежде чем Эмили удалось восстановить равновесие.
Но вот последний поворот остался позади, Эмили с облегчением вздохнула и начала расслабляться, несмотря на боль. Сейчас она доберется до дома и рискнет выпустить из ванны холодную воду, набрать горячей и отмокать в ней столько, сколько захочется.
Эмили решила проехать на полквартала больше, лишь бы добраться до пешеходного перехода с пандусом для инвалидных колясок и въехать по нему на тротуар, а не прыгать на бровку, сотрясая больное плечо. Потом она снова свернула к своему дому и подкатила к нему, усталая, перепачканная, но живая и даже более или менее здоровая.
Эмили как можно осторожнее слезла с велосипеда, оставила его лежать на тротуаре перед подъездом и двинулась навстречу теплу и яркому свету холла первого этажа. Не забыв на этот раз поберечь пострадавшую руку, она открыла дверь парадной, потом – дверь на лестницу и приготовилась к предстоящему штурму семнадцати этажей.
В этот самый миг свет погас.
Глава четырнадцатая
Эмили никогда не боялась темноты.
Еще ребенком она смеялась над детьми, которые требовали, чтобы у их постели горел ночник. Она никогда не верила в буку, который коварно притаился где-то в недрах ее шкафа, и с удовольствием убредала после заката в поля на их ферме, просто чтобы посидеть в высокой траве и полюбоваться луной и звездами.
Но тьма, которая наступила сейчас, была совсем иной – такой глубокой и беспросветной, что с тем же успехом можно было ослепнуть. Эмили осторожно пробиралась к своей квартире, поднимаясь от одной лестничной площадки к другой, тщательно ощупывая каждую перед тем как совершить поворот на сто восемьдесят градусов и ступить на следующий пролет.
Тут не было ни единого окна. Предполагалось, что, если что-то случится с энергоснабжением, в подвале заработает аварийный генератор и включится резервное освещение, но, по всей видимости, этого не произошло. Табло с номерами этажей тоже не горели, поэтому Эмили приходилось вести подсчет лестничных площадок и надеяться, что она не допустит ошибки и не окажется этажом ниже или этажом выше своей квартиры. Особенно этажом выше.
Удивительно, как меняется мир, когда вдруг одно-единственное из пяти чувств человека выходит из строя. Оказавшись в полном одиночестве среди угольно-черной тьмы, Эмили вдруг остро ощутила иронию своего положения: ребенком она очень любила оставаться в беспросветном мраке среди неизвестности. Тогда это волновало и манило ее, но сейчас, когда в памяти были живы события последних дней, а ноздри заполнял запах недавно убитой ею неведомой зверюшки, она была до глубины души напугана.
Эмили нечасто хотела снова стать ребенком, но сейчас не отказалась бы от толики той своей детской бравады. Сегодня она совершенно не радовалась тому, что со всех сторон ее окружает неизвестная угроза.
Чтобы отвлечься, Эмили принялась было вслух считать лестничные марши, но звук собственного голоса, гулко отдававшийся в пустоте, оказался еще неприятнее тишины. Эмили быстро вернулась к первоначальному методу и считала этажи про себя.
Когда Эмили была на девяносто девять процентов уверена, что добралась до своего этажа, она едва переставляла ноги. Ремень рюкзака так впился в правое плечо, что по ощущениям скорее напоминал лезвие ножа, чем специальную мягкую лямку, голова болела от избыточной дозы адреналина, а спина и колени решительно возражали против того, что она никак не дает им отдохнуть.