Служебный джип ФБР,
центр Джорджтауна,
Вашингтон, округ Колумбия,
21.46
Водитель гнал что есть мочи. Он мчался в противоположном направлении по улицам с односторонним движением, с ревом входил в крутые повороты, до упора вздергивая ручной тормоз и пуская джип наперекор законам физики, а в тех местах, где дорогу перегораживали машины чрезвычайных служб, выскакивал на тротуары, ломая кустарники и маленькие деревца.
За окнами проносился Вашингтон, погруженный в войну. Санитары, возящиеся с ранеными, повсюду носилки и капельницы с плазмой, бойцы в бронежилетах с суровыми лицами, обилие ларингофонов, рев летающих на бреющем полете вертолетов, оружия больше, чем на ежегодном съезде НСА. А в целом нескончаемый день высадки в Нормандии в сгустившихся сумерках.
— Я вижу, к чему все идет, — сказал сидящий на заднем сиденье Боб. — Боджер по-прежнему хочет поразить цель. Рей, ты имеешь полное право отказаться. Ты не обязан совершать геройства, ты меня слышишь? Достаточно того, что ты уже сделал.
Крус промолчал. Он сидел съежившись на переднем сиденье, едва заметно дыша, его смуглое лицо было напряжено и вспотело. По его виду никак нельзя определить, услышал ли он Свэггера.
Казалось, потребовалась целая вечность, но в конце концов машина добралась до продовольственного магазина на Висконсин-авеню. Витрины разбиты выстрелами, вокруг сгрудились машины чрезвычайных служб — за исключением узкого прохода, который поспешно освободили, чтобы пропустить джип. Освещение усилили, осколки стекла ловили и отражали лучи яркого света. Везде облаченные в кевлар и каски бойцы спецназа, присевшие за укрытиями с оружием наготове, в полном напряжении, буквально излучающие боевой настрой.
Не успели Свэггер и Крус выйти из машины, как на них камердинерами набросились агенты ФБР, облачившие их в бронежилеты и каски. Снайперы шагнули в выбитые двери, на битое стекло и толстый липкий слой пива, содовой, кукурузных хлопьев, консервированных персиков, сгустков йогурта, кучек тающего мороженого, блинчиков, пачек сигарет, раздавленных пончиков — на полу самая настоящая война различных продуктов, результат пальбы, которую устроил Мик, войдя в магазин. Вдоль одной стены сидели на корточках спецназовцы, лучшие бойцы Бюро, готовые к Армагеддону. У самого входа в холодильник, с распахнутой настежь дверцей, устроились Ник и целая флотилия связистов с рациями.
Оглядевшись вокруг, Свэггер увидел новые свидетельства того, что Боджер знал свое дело. Холодильник с пивом: гениальный ход. Никакой снайпер не сможет сделать прицельный выстрел, никто не обойдет сбоку, а такого профессионала, как Боджер, нисколько не смутят шоковые гранаты и прочая дребедень, отвлекающая внимание. Внутрь вела только одна дорога.
Ник возбужденно замахал рукой, подзывая их к себе.
— Так, — хриплым шепотом произнес он на ухо Крусу, — вот что мы имеем. У Боджера заложница, какая-то женщина, которой не посчастливилось оказаться здесь. Он грозится, что, если ты не войдешь к нему, он размозжит ей голову пулей, после чего выскочит из холодильника, паля направо и налево. Выбор за вами, Крус. Никто не скажет вам слово, если вы откажетесь. Должен вас предупредить, ваши шансы остаться в живых между ничтожными и нулевыми.
— Я все понял.
— Мемфис, проклятие, ты не можешь отправить его туда! — закричал Свэггер. — Боджер просто пристрелит его и с сознанием выполненного долга пустит себе пулю в висок!
— Решать ему, — напомнил Ник. — Крус, скажите одно слово, и я направлю туда спецназ под завесой шоковых гранат. Возможно, Боджер блефует, возможно, у него кончились патроны, возможно, в конечном счете он не сможет прикончить невинную женщину и выберет судьбу Джимми Кэгни,[74] и все кончится благополучно.
— А нельзя просто взорвать холодильник? — спросил Свэггер. — Зайти сзади?
— Здание старое, стены толстые. Заряд, достаточно мощный, чтобы проделать дыру, убьет обоих.
— Где мой маленький друг? — послышался пронзительный крик сидящего в холодильнике Боджера. — Я хочу увидеть своего маленького друга. Мы вместе служили в Афганистане, вам это известно? Мы боевые друзья! — Его крик закончился сухим хриплым смехом. — Если прямо сейчас малыш Рей не войдет в эту дверь, настанет пора замочить сучку! — снова заорал он. — Готовьтесь, это конец мамаши Шатсуорт Осборн. Я знаю, что Крус здесь. Я слышал, как подъехала машина.
Встав, Рей стащил с себя бронежилет и отшвырнул в сторону дурацкую кевларовую каску.
— Хорошо, — сказал он, — я иду. — Он повернулся к Свэггеру. — Извини, старик. Мне не захочется жить в мире, в котором эта женщина умрет, а я останусь в живых. — Он развернулся. — Боджер, не стреляй. Это Крус. Я иду к тебе.
Боб протянул было руку, чтобы прикоснуться к сыну, не в силах отмахнуться от горькой мысли: «Нет, это неправильно, я же только что его нашел!», чувствуя, как из глубины колодца, о существовании которого он даже не подозревал, поднимается волна боли и страха. Но Рей уже шагнул в распахнутую дверь и скрылся в холодильнике.
Свэггер подумал, что вот он, самый страшный кошмар войны. Он стрелял сам и стреляли в него, он убивал ножом, испытывал жуткий ужас, выматывался до полного истощения, видел, как ребят, выполнявших его приказы, разрывало на куски. Ему здорово доставалось с полдюжины раз, он чувствовал страх при виде крови, собирающейся в бесконечные озера, испытывал панику, молил бога пощадить его, судорожно вжимался в землю, стараясь укрыться от посланцев смерти, ищущих его, — он испытал всё. Но нет ничего хуже, чем посылать на смерть сына. Свэггер беззвучно заплакал.
Холодильник с пивом,
продовольственный магазин «Хиэр фор фуд»,
2955, Висконсин-авеню,
центр Джорджтауна,
Вашингтон, округ Колумбия,
21.48
Сначала Крус ничего не смог разглядеть. По какой-то причине холодильник внутри был затянут легкой дымкой. Он увидел лишь стеллажи высотой по плечо и сверкающую алюминиевыми боками экспозицию всех ведущих мировых сортов пива. Но затем Рей услышал дыхание и проследил, откуда оно доносилось. Заглянув за последний стеллаж, он увидел Боджера и женщину, переплетенных вместе у дальней стены.
Лицо дамы застыло в ступоре. Похоже, она потеряла всякую надежду и находилась в полубессознательном состоянии. Боджер прижимал ее к себе, обвив ногами ее бедра. «ЗИГ-Зауэр» с взведенным курком находился в дюйме от ее уха. Боджер высунулся из-за головы женщины, и Крус впервые смог хорошенько его разглядеть: поразительно привлекательный мужчина с отросшим ежиком светлых волос на голове, суровым широким лицом, тонкими щеками под нависшими балдахинами скулами и свирепыми обезумевшими глазами воина.
— Боджер, отпусти ее, черт побери. Она…
— Заткнись, щенок, это мой танец, я заплатил оркестру.
Рей застыл, чувствуя на себе взгляд противника.
— Столько с тобою хлопот, а ты — жалкая тощая крыса. Проклятие, если бы я в трех случаях оказался хоть на микросекунду быстрее, ты пополнил бы списки мертвых. У тебя рефлексы как у кошки, твою мать. Что, козел, думаешь, сможешь увернуться и от этого?
Оторвавшись от уха женщины, «ЗИГ» плавно повернулся в сторону Рея, точно в центр груди. Указательный палец Боджера принялся ласкать спусковой крючок.
— Это не война, — заметил Крус. — Это казнь. Такой солдат, как ты…
— Заткнись, ублюдок! Я потерял двоих замечательных парней, пытаясь замочить тебя. Известно ли тебе, как трудно найти таких хороших ребят?
— Я был знаком с одним таким. Билли Скелтон, младший капрал морской пехоты. Один подонок разорвал его пополам.
— В тот день ему не повезло. Знаешь, что я больше всего ненавижу в тебе, твою мать? Я чувствую это даже сейчас, хотя конец уже близок. Это твоя долбаная уверенность в своей моральной правоте. Вот ты стоишь передо мною, зная, что через три секунды я продырявлю пулей тебе сердце, и ничего не можешь с этим поделать, но по-прежнему считаешь себя святым, потому что поклоняешься какой-то сучке по имени Честь. И не понимаешь, что она стерва и отымеет тебя по полной, если только ей представится такая возможность. О да, у тебя есть кодекс. Честь, долг, родина. Semper fi, весь этот благочестивый вздор, истинная вера, патриотизм, День независимости, яблочный пирог и вся прочая ерунда из фильмов про войну сороковых годов. О, у тебя есть кодекс, сержант Крус, вот что дает тебе моральное превосходство.
Рей ничего не мог ответить на эти безумные бредни.
— Посмотри на меня. Посмотри на меня! — взвизгнул Боджер, и Крус заставил себя посмотреть прямо в глаза этому человеку.
— Знаешь что, малыш, легко умереть за то, во что веришь. Я видел это десять тысяч раз, и это не так уж и захватывает. Знаешь, что трудно? А трудно вот что: умереть за то, во что не веришь. Вот с чем сталкивались самураи. Они умирали за своего господина, который, как они прекрасно знали, был жалким трусом, подлецом и мошенником. Но они все равно шли на смерть. Вот каким был их кодекс, и я скажу, что это намного труднее, чем та показуха, которую ты называешь патриотизмом. — Его глаза сверлили Рея насквозь. — Вот наш кодекс, козел. Те, кто в день, когда небо обрушилось и земля разверзлась, выполнили свой долг наемников, получили плату и умерли.
Улыбнувшись, он поднес пистолет к виску и вышиб себе мозги.
Парк имени Джорджа Вашингтона,
север штата Вирджиния,
22.19
Сначала, свернув с ярко освещенной круговой магистрали под названием «Кольцо», они ничего не увидели. Деревья по обе стороны дороги, крутые откосы насыпи, мутные огни домов, цивилизация за шумозащитными экранами, движение быстрое и по-прежнему слишком оживленное. Биляль вел машину особенно осторожно, с огромным трудом справляясь с бесконечно возросшим напряжением: конец был так близок, ждать осталось совсем недолго.
Но затем сплошная полоса погруженных в темноту деревьев разорвалась, слева вдалеке показалась река, а за ней, освещенный, словно театральные подмостки, раскинулся сам город.