После выясняется, что его пиджак безнадежно помят. Он надевает брюки, застегивает рубашку. Он больше не смотрит в сторону Таты, которая по-прежнему лежит на кровати, покачивая ногой, вот только глаза ее становятся темными и мрачными.
— Погладь пиджак, пока я покурю. И быстрее, времени совсем нет, — бросает он и, так и не взглянув на нее, выходит в коридор, оттуда в кухню и потом на балкон.
Еще несколько секунд Тата продолжает лежать. Потом поднимается, подходит к шкафу, быстро надевает джинсы, свитер и куртку. Направляется к двери, но на полдороги возвращается. На полу посередине комнаты лежит очень дорогой и безнадежно помятый пиджак. Она расстегивает джинсы, садится на корточки и писает на пиджак, стараясь попасть на правый карман, где — она точно знает, лежит телефон. После чего она одевается и очень быстро выходит за дверь.
Что за глупость, какая типично мужская самоуверенность — разрешить женщине, с которой ты спишь, пользоваться твоим банковским счетом. Если повезет, она успеет опустошить его еще до того, как обладатель помятого пиджака закончит свою действительно важную встречу.
Выйдя на улицу, она слышит нечленораздельные проклятия, которые он посылает ей с балкона. Она машет ему рукой и быстро идет к машине. Этот мир принадлежит ей. Тата с удовольствием представляет, как он нервно переодевается и мчится на свою встречу в дорогом ресторане. Она очень надеется, что телефон у него не работает, а значит, предупредить об опоздании или даже отменить ужин не удастся: номера-то наверняка записаны в память мобильного.
Тихонько напевая, Тата летит в своей маленькой шустрой машинке по центру Москвы. У одного из домов она останавливается. Выходит из машины и бросает в мусорный бак свой дорогой красный телефон.
5
— Ты просто ненормальная!
Антон хохочет, запрокинув голову. Когда он смеется, то похож на ребенка — таким лучистым и радостным становится его лицо.
Она распускает волосы и улыбается.
— Почему это? Я гораздо нормальнее многих.
— Брось, ты написала на пиджак! По-твоему, нормальный человек может такое сделать?!
— Я делаю то, что хочу. Что может быть нормальней и естественней?
Он потирает пальцем переносицу. Действительно, что можно ответить на такое?
— Ну а в чем же практический смысл этого, с позволения сказать, проекта? — сурово вопрошает Антон.
— Смысл огромный! Этот мужчина очень богат и очень силен. А когда у тебя есть деньги и сила, ты начинаешь думать, будто можешь справиться с кем угодно. Но это ведь не так! Есть и более тонкие методы воздействия…
— Например, написать на пиджак?
— Ага. Написать на пиджак и на телефон, и за несколько секунд сделать тебя совершенно беспомощным. После такого умному человеку приходит в голову мысль о том, что на жизнь можно смотреть совершенно иначе. А он, как ни крути, очень умный человек.
— Неужели после этого он не пытался тебя найти?
— Конечно, пытался, — пожимает плечами Тата. — Но я ведь тоже не дурочка и в тот раз спряталась даже лучше, чем обычно. Через два месяца я послала ему открытку с извинениями. На ней были нарисованы два очень смешных жирафа, а под ними — маленькая лужица. После этого он перестал сердиться. Кстати, на днях я узнала, что на следующих выборах он баллотируется в президенты.
— Н-дааааааааа, — невесело мямлит Антон, — тебе бы поставить все это на коммерческие рельсы, и ты сама могла бы через пару лет нежиться на собственной вилле в Ницце.
— На коммерческие не получится, — тихо отвечает она. — Я помогаю только тем, кому хочу. И только тем, кому это действительно нужно.
— Только мужикам?
— Да, — и ее щеки опять немного краснеют, — с мужчинами у меня как-то лучше получается… Хотя два раза я пробовала и с женщинами, но там все значительно сложнее.
Антон некоторое время раздумывает над ее словами.
— Слушай, — наконец говорит он, — неужели все эти мужики, которых ты очаровываешь и бросаешь, тебе совершенно безразличны?
Ее ресницы взлетают вверх очень быстро, а лицо становится растерянным. Она проводит рукой по волосам и отворачивается к иллюминатору, облака за которым почти исчезают, и видно, что где-то внизу проплывает очень синее море.
— Теперь твоя очередь, — говорит она, глядя в сторону, и ее голос кажется еще более низким и глубоким, чем обычно, — расскажи мне какую-нибудь свою историю.
А чего там? Пан или пропал. Нет смысла врать. Сказать все как есть и посмотреть, что получится.
— Мне нечего рассказывать.
Она с интересом поворачивается к нему.
— Что, совсем никого?
— Совсем. Никого, о ком стоило бы вспоминать.
— Почему-то я так и подумала… Ты похож на человека из космоса.
— При чем тут космос?
— Вокруг тебя космос — пустота, в которую ты никого не пускаешь.
Он чувствует, что краснеет. Почему она решила, что может понять, на кого он похож и что его окружает?!
— Чушь! — говорит он, отмечая про себя, что начинает сердиться. — Я бы очень рад кого-нибудь впустить, но рядом нет никого стоящего!
— Да что ты? — Она произносит это медленно и очень язвительно. — Ну-ка глотни коньячку и вспомни, когда последний раз тебе кто-нибудь нравился.
— Женщина?
— Ну, это уж я не знаю! Мужчины, женщины, дети, — это ты мне расскажи. Хотя бы кто-нибудь, кто тебе запомнился.
Она поднимает ступни на сиденье и кладет подбородок на колени. И в этой ее позе столько хрупкости, что он нутром ощущает: надави на нее чуть сильнее, чем нужно, она сломается и улетит. Только вот он ни за что не решится на нее давить.
— Так что же? — Она обхватывает колени руками и смотрит прямо на него. И вот тогда-то он понимает, что вся ее легкость и уязвимость обманчива. Когда Тата сидит вот так, обхватив руками колени, ее невозможно ни сломать, ни сдвинуть с места, если она того не пожелает. Невесомое, легкое перышко, которое летит только туда, куда само пожелает. Такое странное и такое притягательное.
Пожалуйста, помоги мне. Я знаю все на свете, у меня дома в стеклянных шкафах расставлено несколько тысяч книг, и я прочитал их все, а некоторые сам перевел. Но все они — просто безжизненные тяжелые слова по сравнению с тобой. Всех женщин, которые мне нравились, можно пересчитать по пальцам одной руки, и никто из них не сравнится с твоим мизинцем. Все это вихрем проносится у него в голове одновременно с очень яркой картинкой: запрокинув голову, Тата хохочет над этой напыщенной болтовней. Но ведь надо же назвать хоть кого-то?
— Вообще-то в последний раз это было совсем недавно… — говорит он. — Но ничего особенного — она просто была симпатичной.
— Кто?
— Женщина, которая ехала вместе со мной в лифте.
— Какая она?
— Она… мягкая, — отвечает Антон, с удивлением осознавая, что их разговор превратился в форменный допрос, а он даже не успел заметить, как это случилось. — Очень была красивая, но вроде бы чем-то сильно расстроена…
— И что ты сделал?
— Я спросил, на какой ей этаж, и нажал на кнопку, вот что я сделал.
— И все?
— Все.
— Понятно, — заявляет она, подводя итог и давая понять, что итог этот совсем не утешительный, — значит, не подпустил ее даже близко к своей пустоте. А ведь у тебя может не быть второго шанса!
— Да у меня и первого-то не было!
— Кто знает. — Она задумчиво смотрит в окно. — А чем ты вообще занимаешься?
— Я переводчик, — степенно произносит он, и неторопливая основательность этого слова, как всегда, действует на него успокаивающе. — Да, пусть у меня в жизни случается не так много приключений, но после меня останутся те книги, которые я перевел. А когда есть время, я читаю…
— Тогда уж лучше писал бы сам, — только и говорит Тата, встряхнув головой, и в первый момент он теряется, но потом возмущенно возражает:
— Думаешь, это так просто — взять и писать самому?! Как будто для этого не нужно сначала понять нечто очень важное и только потом уже рассказывать это остальным…
— Мне кажется, что тебе самому нужна муза. — Она говорит это совершенно беспристрастным, профессиональным тоном, как врач сказал бы, что вам не помешает делать зарядку по утрам и вообще больше двигаться и меньше есть.
— Да? — ледяным тоном отзывается Антон. — И что же ты будешь делать? Станешь спать со мной, а потом бросишь? Чтобы разбитое сердце подсказало мне пару тем для романа?
— Какой смысл спать с тобой, если ты никого не пускаешь в свой космос? — устало спрашивает она, отворачивается к окну и продолжает, глядя в сторону: — Неужели ты не понимаешь, что все намного сложнее? Но если тебе этого очень не хватает, а я вижу, что так оно и есть, то могу и спать. Мне это несложно.
— Несложно?! Да ты что, издеваешься надо мной?! — орет Антон, и женщина, сидящая по ту сторону прохода, испуганно вздрагивает, а пассажиры с передних сидений недовольно оборачиваются.
— Я не издеваюсь. Я просто хочу помочь, — еле слышно отвечает она.
— Да? И что же ты можешь мне предложить? Что ты хочешь изменить в моей жизни?
— Вопрос в том, что ты хочешь изменить. Я могу помочь тебе, но понять, что тебе нужно, и принять решение ты должен сам. Никто это не сможет сделать за тебя. Я думаю, чтобы писать книги, надо жить своей жизнью, а у тебя-то ее как раз и нет.
— Да что ты?
— Ага.
Она опять произносит это свое «ага» совершенно бесстрастным голосом. Как будто можно вот так, бездумно выносить приговор незнакомому человеку. Антон чувствует, что внутри у него закипает возмущение — совершенно сумасшедшая девица! Может, она сбежала из психушки? Может, в Москве ее давно разыскивают, чтобы вернуть в палату? И в то же время где-то в глубине души он понимает, что она права, что он действительно живет в космосе, и именно поэтому он так возмущен. Пожалуйста, помоги мне… Не знаю почему, но я чувствую, что ты одна могла бы заполнить этот космос, протяни мне руку, и я никогда больше не отпущу тебя. Пожалуйста, помоги мне, потому что сам я никогда не решусь…