— В прошлый понедельник, — просто отвечает она.
— Так, может, твой доктор так и умер?!
— Это вряд ли. Я бы почувствовала. Но по моим ощущениям, у него все в порядке.
И вот тут Антон начинает кашлять, потому что в горле пересохло. Коньяк кончился, и откровенно говоря, слегка тошнит. Ну и что прикажете с ней делать? Сколько детективов о сумасшедших убийцах он перевел? Пятнадцать? Восемнадцать? В них были убийцы-мужчины и убийцы-женщины, но ни одной такой, глядя в глаза которой можно было бы утонуть и взлететь одновременно. Ни одной такой, которая манила бы и пугала так, как эта.
Я так боюсь тебя и так хочу подпустить тебя ближе. Пожалуйста, помоги мне. Наверное, ты права, и вокруг меня космос, но как мне узнать, что ты думаешь на самом деле? Ты — невесомое, воздушное перышко, может быть, ты специально дурачишь меня? Не ты ли говорила, что любишь обводить людей вокруг пальца? А обмануть меня так просто… Антон протягивает руку, чтобы дотронуться до ее светлых, почти прозрачных волос, но его отвлекает очень резкий щелчок где-то внизу.
— Не бойся, — тихо говорит она, — это шасси. Мы садимся.
И тогда Антон понимает, что сопротивляться больше нет смысла. Зачем? Он ничего не теряет. Она летит только туда, куда хочет. Рано или поздно любое перышко куда-нибудь прилетит, так почему бы не к нему? Его жизнь, если уж начистоту, давно лишена всякого смысла, кроме лингвистического. Дотрагиваясь до ее колена в потертых джинсах, он сдается на милость победителя.
— Если я соглашусь, чтобы ты стала моей музой, ты останешься со мной?
— Я останусь ровно настолько, насколько это будет тебе нужно, милый, — улыбается она.
— Я никогда не буду тянуть тебя за ноги. И если ты меня полюбишь, то никогда не увидишь, как умирает твоя любовь. Веришь?
— Да, — отвечает она, — но скоро ты поймешь, что это совсем не главное.
Так просто. Всего два вопроса и два ответа. Стоило для этого читать столько книг и аккуратно расставлять их по полкам в шкафах со стеклянными дверцами? Чтобы вдруг пришла эта сумасшедшая девица, назвала себя музой и перевернула все его представления о том, что хорошо и что плохо? Она ответила «да», и остальное сейчас неважно. Вдох и выдох. Это несложно. Она сама целует его, а потом говорит:
— Напиши мне свой телефон и название гостиницы, я найду тебя.
Как только самолет останавливается на посадочной полосе, она быстро бежит по проходу, игнорируя возражения стюардесс, и первой спускается по трапу. Антон, конечно же, дожидается разрешения подняться с места и расстегнуть ремень безопасности. Выйдя из самолета, он видит, как тонкая фигурка в белой футболке мелькает далеко впереди — у паспортного контроля, потом на секунду появляется за стеклом у таможенной зоны и бесследно растворяется в толпе. Антон протягивает свой паспорт пограничнику, понимая, что даже не знает ее фамилии и что скорее всего Тата и не подумает его искать.
7
В первый же вечер он кидается с головой в холодные осенние волны, понимая, что покоя ему не будет. Ну что за придурок?! Наговорить какой-то ерунды совершенно незнакомой девице, еще в придачу и ненормальной? Сказать, что будет ждать ее и не станет держать за ноги! Не спросить у нее ни адреса, ни телефона, ни даже полного имени! Позволить себе лишиться того драгоценного покоя, который он обрел ценой стольких усилий. И теперь целых две недели, вместо того чтобы отдохнуть и отвлечься, он будет сидеть на песке и ждать ее появления. Весь отдых насмарку. Ночью он ворочается с боку на бок и, несмотря на усталость, не может заснуть. Ближе к рассвету история в самолете даже начинает казаться ему смешной. И он проваливается в тяжелый, пасмурный сон, говоря себе, что, если бы у него сейчас было хоть немного сил посмеяться над собственной глупостью, он бы непременно это сделал. Непременно.
На следующий день, в понедельник, он моется, бреется и одевается гораздо тщательнее, чем обычно. Он завтракает в отеле и целый день проводит с книгой на шезлонге у бассейна, уговаривая себя, что делает это совсем не для того, чтобы его было легче найти. Просто он не хочет лезть в холодное море — он хочет в теплый бассейн. Но книга кажется совершенно бессмысленной, а сюжет — бессвязным. Единственное, что сейчас способно привлечь его внимание, — это неточности перевода. Антон снова и снова перечитывает первую главу, отыскивая недочеты, и старается не смотреть на дисплей телефона, который остается совершенно безмолвным.
Во вторник он просыпается с мыслью о том, что она, разумеется, не придет. И глупо было даже допускать мысль о том, что ей захочется его разыскивать. Зачем? Что он может ей предложить? Свои непостоянные и не очень-то высокие гонорары за переводы? Свою маленькую квартирку с окнами на небольшой городской парк? Свои книги в шкафах за стеклянными дверцами и свою в общем-то скучную, обычную жизнь — возможно, даже более скучную, чем у других? Ведь нельзя же, в самом деле, серьезно относиться к тому, что она нарассказывала о своих похождениях? Хотя почему нельзя? Сама-то она, кажется, и правда считает себя музой, вдохновительницей мужчин, потому что с женщинами ей как-то сложнее. С ума можно сойти. Так влипнуть в самом обычном самолете мог только он, честное слово. Да, для этого нужно быть Антоном и полным придурком. Разумеется, Тата не придет, и это может означать только одно: ее все-таки нашли и отправили в психушку, где ей, разумеется, самое место.
В среду он начинает ломать голову над тем, правильно ли написал ей название гостиницы. Ведь мог же он ошибиться? Или не мог? Перебирая в уме варианты возможных ошибок, он лишь к вечеру сознается себе в том, что телефон-то он наверняка написал правильно. И будь у нее желание, она легко могла бы все уточнить. Ведь, несмотря на всю абсурдность этой самолетной истории, Тате удалось вселить в него удивительную уверенность, которой раньше не было и в помине: в этом мире возможно все, стоит только захотеть. Но вот захочет ли она? С этой мыслью Антон кидается в холодные волны и плавает до полного изнеможения.
В четверг он уезжает на целый день на экскурсию и все же не может удержаться от того, чтобы не хвататься за мобильный всякий раз, когда ему кажется, что он звонит.
В пятницу он напивается прямо с утра, с отчаянием понимая, что никакой музы нет и не будет, у него по крайней мере. А в субботу, небритый и всклокоченный, он выходит на пляж очень рано. Погода ужасная: над серым морем нависли низкие влажные тучи, резкий ветер гоняет по пляжу колючий песок. Лето кончилось, и только самые отчаянные или самые равнодушные захотят купаться в такую погоду. Антон с тоской разглядывает этот унылый пейзаж. Только одна фигурка видна вдалеке на берегу. Подходя ближе, он различает белую майку и потертые голубые джинсы, маленький рюкзачок и собранные в высокий хвост очень светлые, почти прозрачные волосы. Это Тата.
Он бежит к ней бегом, и ему не приходит в голову мысль о том, что он небрит и взлохмачен, что он даже не чистил зубы, нарушив тем самым одно из своих незыблемых правил. Он изо всех сил прижимает ее к себе и говорит ей такое, что и представить себе не мог еще несколько дней назад. Такое он мог бы прочитать только в книге и сразу же скривиться над этой бестолковой красивостью. Так вот, он говорит ей:
— Мне кажется, я ждал тебя целую вечность.
И как ни странно, она отвечает очень серьезно:
— Спасибо, что дождался.
При этом в ее синих глазах вспыхивают маленькие, очень веселые искорки.
— Когда же ты начнешь вдохновлять меня?
— Я уже начала. Разве ты не заметил?
Она берет его за руку и ведет с хмурого пляжа к торговым улицам, где не слишком многочисленные осенние туристы пережидают непогоду. Они проходят по узким улочкам, заглядывают в темные пыльные магазинчики. На самом людном перекрестке она останавливается и встает на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха.
— Кричи, — тихо командует Тата.
— Как это?
— Вот так: ААААААААААААААА!
И широко раскрыв рот, она орет на всю улицу. Причем Антон моментально покрывается красными пятнами, потому что все глаза тут же обращаются к ним двоим.
— Перестань, пожалуйста.
— Кричи!
— Зачем?
— Я знаю, что тебе нужно. Кричи прямо сейчас и не задавай вопросов.
Антон в нерешительности переминается с ноги на ногу.
— Кричи! Иначе так и будешь всю жизнь сидеть со своими книжками, а по утрам заниматься онанизмом! Кричи!
Кажется, что краснее стать уже нельзя, но все же пятна на его щеках делаются еще ярче. Он сомневается всего несколько секунд. Да что там? Он ничего не теряет. И тогда он закрывает глаза и…
— ААААААА!!!!!!!
— Громче!
— ААААААААААА!
— Еще громче!
Наплевав на все на свете, он стоит посреди толпы и орет во все горло. И как только звук его голоса достигает самых темных уголков магазинчиков, поднимая вверх пыль и вызывая испуг уличных торговцев, на Антона спускается ощущение такого удивительного и яркого восторга, какое он не испытывал никогда в жизни.
— Молодец, — тихо говорит Тата и, обняв его за шею, очень нежно целует в губы.
8
Ее тело оказывается именно таким, как он себе представлял, — нежным, легким, почти невесомым. И если может один человек беззвучно утонуть в другом, то именно это и случилось с Антоном. Он не задает ей никаких вопросов, и то, чем она занималась прошедшую неделю, так же, как и то, чем она собирается заняться после, остается тайной за семью печатями. Легкое, воздушное перышко, как же хорошо, что хотя бы сейчас ты прилетела ко мне… Подожди, задержись здесь, почему-то я уверен, что именно со мной ты захочешь остаться навсегда. В конце концов, однажды любое перышко куда-то прилетает, так почему же не ко мне? Я никогда не смогу сказать это вслух, но ведь ты все чувствуешь, правда?
Тата резко отстраняется от него и ложится на бок в самом углу. Голову подпирает локтем и внимательно смотрит на Антона, причем ее глаза горят в темноте почти как кошачьи.